Всё, что ты позволишь

Сначала пришла она — боль в висках, мучительная дымка в голове; Гарри пытался воспротивиться, инстинктивно выставил барьер — но жалкая полупрозрачная стенка, всё, на что он был способен против Снейпа, дрогнула и рассыпалась в осколки под чужим напором. Окклюменция никогда не была его сильной стороной, не была она и приоритетом, мало кто мог похвастаться тем уровнем владения Легилименцией, которым обладал Снейп, и потому… Всё закрутилось, заиграло в его сознании в бешеном танце, запустилось на повторе, словно Гарри, в самом-то деле, мог когда-нибудь об этом забыть: любопытное прыщавое лицо молодого консультанта; дрожь в пальцах и ком в горле; первый взгляд того, другого, никогда-не-существовавшего Северуса; его губы — изумительно-тёплые, будто бы ждущие свершившегося поцелуя; его требовательный тон и нетерпение его прикосновений; его тело, Мерлин, гибкое худое тело, идеально подходящее для жадных ласк… Нетпожалуйстанесмотри. Сладкие воспоминания не случившегося. Умоляютольконеэто. Ставшие в этот момент, когда Гарри осознал, что был не единственным, кто их видел, страшными. Хватитпрекратипрекратипрекра… — …тите! — собственный громкий голос, собственный измученный напряжённый тон испугали его; боль в висках множилась и росла, её становилось больше и больше, и в ту секунду, когда Гарри подумал уже, что ещё чуть-чуть, и выдержать он не сумеет, когда новое «умоляю» уже готово было сорваться с его губ… Всё кончилось. Колени и ладони обожгло болью и холодом. Очки, которые обыкновенно защищала от любых внешних воздействий сетка заклинаний, отлетели куда-то в сторону и, судя по глухому взвизгу стекла, разбились; едва ли они когда-либо интересовали Гарри меньше, чем сейчас. Он застыл вот так, на коленях, едва видя пол под своими пальцами, и осознание произошедшего медленно, но неотвратимо навалилось на него во всей своей полноте. Вот и всё. Всё кончено. Снейп всё увидел. Снейп знал теперь, что он его… Чтотымнескажешь. Чья-то рука — будто были какие-то сомнения, кому она могла принадлежать, эта изящная смертоносная рука, — коснулась его затылка, и он рефлекторно отпрянул, дёрнулся, едва не упал; прикосновение, которого Гарри ещё пять минут назад отчаянно жаждал, было теперь… Кактымог. — Мерлин, Поттер… — пробормотал Снейп, и были в его тоне потрясение, и осознание, и что-то ещё, неясное, невозможное, что-то, что в любом другом человеке означало бы вину. — Я… Гарри слепо мотнул головой и пробормотал: — Я сейчас уйду. Дайте мне… минуту. — Я не гоню тебя, — медленно ответил Снейп. И вдруг раздался шорох одежды, шелест мантии, а в следующую секунду кто-то — кто-то опустился на пол напротив всё ещё жмурящегося Гарри. — Послушай, это не… Стоитпереживаний? Скажешьчтовсёнормально? Скажешьчтоэтопройдёт? Гарри стиснул зубы и выдавил, борясь с подступившей к горлу тошнотой: — Не нужно… меня жалеть. — Драккла с два я тебя жалею! — неожиданно взорвался Снейп, и Гарри, вздрогнув, попытался отстраниться; не позволили — поймали за подбородок, дёрнули, требовательно, в снейповской манере, и прошептали, совсем как тогда, в Визжащей Хижине: — Посмотри на меня. Толькоумираешьтеперьнеты. Сердце тревожно врезалось в рёбра. Что было бы в глазах Снейпа? Что могло бы быть во взгляде этого человека, которого Гарри, выходит, всё-таки так и не узнал до конца? Человека, способного взломать его ментальные щиты и вывернуть наизнанку его воспоминания, просто чтобы найти подтверждение или опровержение своих догадок? Он медленно разлепил почему-то мокрые ресницы. Пальцы Снейпа на его подбородке дрогнули. — Мистер Поттер… — потрясённо прошелестел он. Гарри посмотрел на него практически с вызовом: ну давай, выдай какую-нибудь тираду про идиотов с надуманными чувствами и возмутительно порочные фантазии, которые Национальному Герою иметь не пристало, раздави меня окончательно, может, я даже тебя возненавижу, клянусь, это кажется сейчас почти благом, почти выходом, почти… — Мне жаль, — выдохнул Снейп вместо всего этого. И раньше, чем опешивший Гарри успел даже моргнуть, добавил, явно через силу, будто бы выуживая слова из самого далёкого тайника: — Сперва я счёл произошедшее… жестокой шуткой. В лучшем случае — продуктом чужой, далёкой от твоей собственной воли. Но надежда, Поттер… надежда — крайне живучий сорняк, тебе ли не знать? Гарри сглотнул и неловко пожал плечами. — И я подумал: может быть, ты в самом деле оказался настолько слеп, чтобы ничего не понять, — пробормотал Снейп. — Может быть, тебе не хватило смелости, чтобы сделать шаг, на который я был не готов. Хочешьсказатьчтоты… — Но, выходит, слепым болваном оказался я, — добавил Снейп сквозь зубы. Пальцы, до сих пор сжимавшие подбородок Гарри, исчезли и в следующее мгновение прикоснулись вдруг к его щеке — Гарри только теперь понял, что они, его щёки, были горячими и мокрыми. Унизительно. И дёрнулся, пытаясь отстраниться — но глупое тело, будто в качестве издевательства, подалось навстречу, подставилось под эту невозможную ласку. — Мне не стоило применять Легилименцию, — прошептал Снейп, медленно спустившись пальцами до линии его челюсти. — Это было жестоко. Чтотырассчитывалувидеть? Гарри всё ещё чувствовал себя раздетым, вывернутым наружу мягким розовым нутром, беззащитным и уязвимым, как новорождённый птенец. И если бы Снейп сейчас сказал что-то холодное и колкое, если бы обжёг его презрительным взглядом, если бы издевательски усмехнулся… Снейп смотрел на него странным, совершенно незнакомым взглядом, и его подрагивающие пальцы всё ещё практически прижимались к пылающей коже Гарри. — Я назвал тебя трусом, но стоит признаться честно: мне самому не хватило смелости спросить или сказать прямо, — сухо сказал Снейп, и на мгновение его спокойное лицо исказила гримаса то ли бессильной злобы, то ли страдания: будто эти слова причинили ему почти физическую боль. — Не нужно… — тихо начал Гарри, но Снейп добавил вдруг почти резко: — Прости меня. И это заставило его осечься и задохнуться. Если и была в мире фраза, которую безупречный и бессердечный Северус Снейп никогда не произнёс бы, в ней определённо должно было встретиться слово «прости». Но в целой вселенной была масса вещей, которые Северус Снейп, по мнению Гарри Поттера, никогда не совершил бы: например, не сел бы подле него на пол, не прикоснулся бы в этой невыносимой, прекрасной и ужасной ласке к его щеке, не взглянул бы на него так, словно раскаивался… Илюбил. Гарри не знал, что он чувствовал в это мгновение: у него раскалывалась голова, сердце больно билось где-то в горле, во рту стоял привкус горечи и стыда. И вместе с тем там, где Снейп дотронулся до его щеки, всё горело и требовало: ещё, ещё, ещё, и от его взгляда, такого, которого Гарри никогда у него не видел и не думал, что ещё увидит, снова распускалась в животе почти растоптанная недоверчивая надежда, непростительная, беспомощная и сладкая. — Я… — начал было он, облизнув пересохшие губы, но слов не было; было только что-то в нём, что росло и пульсировало, и Гарри знал откуда-то, что ещё мгновение — и это что-то лопнет, и тогда… Чтобудеттогда? Ничего не будет. Пустота. Снейп понимающе кивнул. И в ту самую секунду, когда это нечто-у-него-внутри начало ломаться, рванул Гарри, обессилевшего и потому беспомощного против этого движения, на себя, так, что тот уткнулся горячим мокрым лицом в его худую грудь, обнял, стиснул, словно не собирался больше отпускать, и прошептал: — Всё в порядке, Поттер, всё в порядке. Дыши. Глупый, глупый мальчишка… И добавил вдруг с неожиданной ожесточённой горечью: — И старый дурак. Ком внутри разросся так, что перестал помещаться в грудной клетке, заныли готовые треснуть рёбра… — Гарри… — прошептал сидящий-здесь-и-сейчас Снейп — мягче и гортанней, чем это делал никогда-не-существовавший. И этот ком исчез.