Всё, что ты позволишь

Гарри мог быть каким угодно — наивным, доверчивым, слишком простодушным для своего возраста и даже для своей профессии. Аврорат многое из этого убрал из него, вытесал, выбил подчистую — у них здесь следовали заветам старины Муди, тем самым, про «постоянную бдительность!» — но что-то осталось, что-то такое почти детское, может, даже нелепое, что-то, чего в нём, за годы службы раздавшемся в плечах и заматеревшем, было не заподозрить с первого взгляда… Наверное, вот эта вот идиотская вера в лучшее. Надежда на то, что всё изменится. Даже там, где ситуация прямо-таки кричала об отсутствии любых положительных изменений. И всё же Гарри не был глуп. Дела с Се… со Снейпом, Мерлинарадизовиегоснейпом, стремительно ухудшались — он был чудовищно подозрителен, это было что-то на грани с паранойей, и Гарри даже с высоты своей идиотской, не имеющей права на существование влюблённости чувствовал опасность, которую Снейп начал для него представлять. Сколько у него оставалось в запасе вот таких вот визитов, в которые Снейп благосклонно позволял беззастенчиво и неумело лгать себе в лицо про аврорские ценности и героизм? Нет, Гарри действительно всегда был первым по части нарушения одного из важнейших принципов авроров: не становитесь, мать вашу, живым щитом. И всё же в последнее время в этих его полубессознательных порывах было что-то ещё. Что-то, что не укладывалось ни в концепцию Аврората, ни в хвалёные жизненные принципы Национального Героя. Что-то, что Снейп, с его нюхом ищейки и патологическим недоверием ко всему, что было способно мыслить, уже почувствовал. И Гарри не знал, чего он боится больше — того, что Снейп однажды спросит его об этом прямо… Или того, что он не. Так или иначе, нужно было что-то делать. Ему было двадцать пять — тебе двадцать пять, Поттер, Мерлиновы подштанники, возьми себя в руки и перестань истекать слюнями на человека вдвое тебя старше, который жизнь положил на твоё спасение и был бы не прочь отныне и навсегда никакого отношения к этому спасению больше не иметь. Неужели ты не разберёшься сам? Сказать это было легче, чем сделать, но Гарри был тем ещё упрямым бараном — любимое выражение Гермионы, которой с годами становилось всё сложнее его переспорить. А значит, Гарри мог… да, Гарри мог. Не ввязываться в опасные миссии. Не лезть на рожон. Не высовываться. И если уж всё-таки угодил под перекрёстный огонь проклятий… — Что значит вы хотите сменить колдомедика? — непонимающе уточнила у него уставшего вида женщина в лимонно-жёлтой мантии. — Мистер Поттер, боюсь, по регламенту нашей клиники это невозможно, если только… Вас что-то не устраивает в лечении колдомедика Снейпа? Мы можем предложить вам компромисс и обсудить ситуацию, но… — Меня более чем устраивает… лечение колдомедика Снейпа, — сквозь зубы прорычал Гарри, у которого добрая половина лица и на ощупь, и по самоощущению, и по внешнему виду напоминала плохо прожаренный бифштекс и которому сейчас было совершенно не до этих бюрократических тонкостей оформления. Говорить было больно, губы почти не двигались, и одно то, что он всё ещё стоял на ногах и даже вёл какой-то диалог с ней, было, в общем-то, продиктовано в большей степени пресловутым поттеровским упрямством. — Не хочу… беспокоить. Просто дайте мне. Дайте мне… другого… — Что здесь происходит? — спросил кто-то позади; у этого кого-то был до боли знакомый ледяной тон, и Гарри моментально сковало необъяснимым ужасом — слышал ли Снейп то, что он только что сказал? На секунду прокралась невозможная, смехотворная в отношении этого равнодушного к нему человека мысль: если да, должно быть, Снейп почувствовал себя задетым. Но мог ли он… не было ли ему всё равно… Гарри обернулся. Это и впрямь был Снейп — высокий, холодный, похожий на тощего угловатого ворона даже в этой кричаще-яркой, так не похожей на его привычные чёрные одеяния мантии. Взгляд Снейпа — ничуть не хуже маггловского рентгена, с той только разницей, что рентген неспособен был испепелить на месте, — обежал его лицо, замер на угадывающихся даже под корочкой уже подзапёкшейся крови очертаниях шрама. Тонкие губы дрогнули. — За мной, — негромко сказал он; повышать голос для того, чтобы в этом тоне появились нотки приказа, которого невозможно было ослушаться, Снейпу никогда не требовалось. И, когда Гарри, преодолевая минутное сопротивление повреждённой кожи, открыл было рот, Снейп неожиданно очень сухо добавил: — Ваше желание разнообразия обсудите с мисс Даллингтон позже. За мной, Поттер, если не хотите остаться таким же красавцем. И Гарри поплёлся за ним послушным очарованным щенком, и каждый шаг в голове его сопровождался речитативным: идиотидиотидиот, и ещё ненадоненадоненадо, и ещё мерлинтольконедотрагивайсядоменя. И, конечно, отчаянное, заглушаемое всеми правдами и неправдами: пожалуйстадотронься. Он хорошо знал помещение, в которое Снейп его привёл, — Гарри не знал в точности, как это назвать, палатой это не было, поскольку предусматривало лишь одну кушетку и, стало быть, одного пациента, но не было это и кабинетом колдомедика; вероятно, какая-то промежуточная стадия, некий гибрид, отличный вариант для тех, кто, как Гарри, не нуждался в длительной госпитализации и требовал лечебного вмешательства здесь и сейчас. Гарри знал эту широкую бледно-зелёную кушетку, знал эти бесконечные ряды высоких узких шкафов, забитых зельями и мазями, все из которых — уж об этом он был готов биться об заклад — были сварены рукой Снейпа; знал он и эту руку, Мерлин, как хорошо он знал её, худую и гибкую, ловкую руку, вытворявшую с волшебной палочкой магические пассы, создающие тысячи невероятных вещей: проекции внутренних органов, спектрограммы состояния пациента по самым разным параметрам, диаграммы уровня магического истощения, физические воплощения проклятий и нанесённых боевой магией повреждений — кто бы мог подумать, что это выглядит так жутко и одновременно так пугающе-красиво внутри нас, эти сгустки чужой агрессивной магии, эти отравляющие иглы чьей-то волшебной энергии, истощающие и дырявящие нашу собственную… — Садись, — бросил ему Снейп, едва они вошли; он пронёсся, стремительный и злой, мимо, в считанных дюймах от Гарри, и от этой случайной невинной близости его на мгновение парализовало. Снейпу это не понравилось — он обернулся, взглянул на Гарри уже с расстояния до шкафа с мазями, к которому устремился, и отрывисто повторил: — Я сказал, сядь на кушетку, Поттер. Живо. Снейп был зол. Это его худое жёлтое лицо, которое никому в целом мире — никомукромеменя — и в голову не пришло бы назвать красивым, никогда не трогали ни улыбка, ни след случайной нежности, оно будто застыло в вечной своей презрительно-равнодушной маске. Но Гарри знал это лицо до мельчайших подробностей, до последней морщинки, до малейшего движения строгих тонких губ, и иногда у него получалось угадывать настроение Снейпа по одним этим губам, по тому, как они двигались, как размыкались и смыкались. И сейчас Снейп был в ярости. Гарри вроде как сто лет уже работал в Аврорате, навидался всякого, пострашнее, чем сегодняшнее неудачное столкновение с очередными малолетними последователями Пожирателей — Мерлин знает почему, но спустя восемь лет после Битвы внезапно вновь набрали популярность их идеи, и подростки, одержимые какими-то своими, по выражению Мионы, «гормонально обусловленными» безумными идеями, сбивались в группки, отрабатывали запрещённые проклятия… А потом — потом отправлялись тренироваться на других. Гарри помнил себя, шестнадцатилетнего, выучившего забавное заклинание со страниц книги, ставшей ему другом. И ещё он помнил, каково это оказалось — видеть, как Малфой, на которого он наслал Сектумсемпру, корчится от боли на мокром полу туалета и как его белая-белая рубашка стремительно пропитывается кровью. Это уже не было так уж забавно. Это было страшно, страшно, да и только. И наверное, эти юные идиоты, Мерлин знает откуда — этим ещё предстояло заняться особому отделу — выцарапавшие проклятие Адского Пламени, тоже вовсе не чувствовали себя ни великими, ни всесильными. Они запаниковали. Это был тот случай, когда авроров вызвали сами, скажем так, преступники. Это был тот случай, когда проклятие было практически невозможно остановить. Это был тот случай, когда Гарри в буквальном смысле пришлось вытаскивать из живого потока злобного прожорливого огня одного из этих глупых юных волшебников. Учитывая масштаб бедствия, отделался он малой кровью — всего лишь лицо и правая рука, та самая, которой он схватил бестолкового мальчишку за шиворот и аппарировал вместе с ним, пока группа организовывала экстренные сдерживающие чары. Так вот, возвращаясь к тому, с чего началась его мысль: Гарри повидал всякого. Почище даже Адского Пламени. Но не было на его памяти ничего, что было способно подарить ему столь же безотчётный, безудержный и бессмысленный страх кролика перед удавом, как пронзительный раздражённый взгляд Северуса Снейпа. Ирония заключалась в том, что ничто другое и не будило в нём столько неправильного, запретного, постыдно-чувственного, того, о чём Снейп не знал и о чём ему знать и не следовало, никогда, во имя Мерлина, никогда… Гарри сглотнул. Нервно дёрнул ворот мантии и тут же скривился: от движения руку сковало болью. Неохотно плюхнулся на кушетку. Снейп уже выискивал какую-то свою супер-эффективную мазь от магических ожогов; наверняка собственного производства, наверняка с невероятно секретным рецептом. Наверняка помогающая даже тогда, когда все инновационные заклинания колдомедицины бессильны. Он мог бы сделать себе на этом имя, Снейп. На своей гениальности. А стоял — вот здесь. В этой непростительно яркой канареечно-жёлтой мантии. Возясь с безмозглыми аврорами, боящимися в его присутствии открыть рот. Потомучтоеслияоткроюротянепременноскажутебечтотопротвоигубыпротвоирукимерлинпротвоипальцы… — Посмотри на меня, — сухо приказал ему уже вернувшийся Снейп; он взмахнул палочкой, лицо обдало холодом и лёгким покалыванием очищающих чар. Ещё один взмах — и мантия зашелестела, сползла, оголяя обожжённую кожу плеча. Снейп знакомо прищурился. Склонился низко-низко, почти коснулся крючковатым носом повреждённой кожи. Гарри знал, что это было бы больно. Гарри так отчаянно хотел, чтобы он сделал это. Но Снейп был скуп на прикосновения ещё больше, чем на эмоции — едва ощутимые беглые мазки его пальцев не задерживались на коже Гарри дольше одной миллиардной секунды, и этого было непростительно, чудовищно мало; этого хотелось — ещё, как тогда, четыре дня назад, когда совсем-другой-Снейп, Снейп-из-его-головы, извивался под его жадными ласками и ник ближе, требовал: ещё, ещё, ещё… Мерлинпочемуэтодолжнооставатьсятолькофантазией. Снейп-из-реальности ни извиваться, ни требовать большего не собирался; его взгляд был сосредоточен на оставленных Адским Пламенем ожогах, и Гарри чувствовал по этому поводу что-то острое и совершенно, невероятно бессмысленное — что-то, что можно было назвать ревностью. Наконец Снейп отстранился, выпрямился и взмахнул палочкой. Что-то там для себя в появившейся спектрограмме понял, потому что нахмурился. И вдруг — буря, вспышка, Авада в самое сердце — взглянул Гарри в глаза. И тихо сказал: — На лице останутся шрамы. Боюсь, даже комбинация лечебной мази и заклинаний не сможет свести до конца то, что натворила настолько древняя тёмная магия. Глаза у него были странные. Будь это кто угодно кроме Снейпа, и Гарри решил бы, что он всерьёз беспокоится. Он нелепо дёрнул здоровым плечом. И ответил, еле разлепив пересохшие то ли от дискомфорта, то ли от этой невыносимой, не-дос-та-точ-ной близости губы, хрипло ответил: — Меня мало волнуют шрамы. Снейп знакомо прищурился — насмешливо и едко одновременно. — Удивительно, — медленно произнёс он, зачерпнув вязкой, дурно пахнущей мази, — я всегда считал, мистер Поттер, что вы бережёте свою мордашку. Редактор «Ежедневного Пророка» умрёт от разочарования, увидев, что вы с ней натворили. Ай-яй-яй, придётся лишить Героя титула Самого Сексуального Мага Столетия… Гарри сначала поморщился, потому что одновременно с этой своей тирадой Снейп принялся втирать в его кожу мазь, и ощущения были вовсе не самые приятные, а потом до него дошёл смысл сказанного. И он дёрнулся — недовольный взгляд, хватка птичьих пальцев на здоровом плече, раздражённое «не шевелись» — и неожиданно для самого себя сдавленно уточнил: — Вы что, читали тот выпуск? Если Гарри и ненавидел что-то в магическом мире, то этим чем-то, вне всяких сомнений, был «Ежедневный Пророк» — проклятущая газетёнка, которая даже сейчас не могла оставить его в покое. С бессменным редактором в лице Риты-драккл-её-раздери-Скитер. «Пророк» штамповал про Гарри выпуск за выпуском, полную бессмыслицу, от тайного брака до вот этого вот идиотского титула самого горячего мага. Гарри таскался к Кингу, Кинг таскался к Скитер, но та только улыбалась ядовито-розовыми губами, постаревшая, но ни на секунду не потерявшая хватки коршуна, и повторяла: «Люди любят читать про мистера Поттера. Люди хотят знать, что происходит в его жизни. Людям необходимы интриги, скандалы, сенсации!» По мнению Гарри, людям было необходимо отстать от него раз и навсегда. Но тот факт, что Снейп… Губы Снейпа как-то незнакомо дрогнули, будто он хотел улыбнуться или оскалиться. — Трудно не читать то, о чём говорят на всех углах, — негромко ответил он. Его пальцы — тонкие, аккуратные, но вместе с тем бесцеремонно-точные — сместились на лицо, и вот это уже было в самом деле больно, мазь должна была печь, должна была гореть, но на повреждённой, сожжённой заживо коже это ощущалось чудовищно, будто тысяча крохотных игл разом. Гарри скривился, сжал зубы и тут же разжал их, напомнив себе мысленно: не шевелись, не зли его, вот сейчас он выйдет из себя и непременно разразится тирадой про бестолковых Героев, неспособных потерпеть пять минут дискомфорта ради… Но Снейп — и это тоже было в нём чем-то новым, незнакомым, очередным моментом, в который он вёл себя совсем не так, как должен был по какому-то своему цинично-мизантропическому кодексу, — неожиданно прижался пальцами к его обожжённой щеке, будто успокаивая этой прохладной лаской, и прошелестел на грани слышимости: — Тише. Дальше будет легче. Гарри закрыл глаза и коротко, почти не двигая головой, кивнул. Ему даже дышать было страшно. Снейп был рядом, вот он, протяни руку — и коснёшься бедра, разлепи ресницы — и увидишь в дюймах от своего собственного это сосредоточенное скуластое лицо. Может, даже получится перехватить цепкий взгляд. Он может обжечь или сковать холодом, этот невыносимый, невыразимый взгляд, но он будет, будет, будет. И потом, когда Гарри вернётся туда, где все его безумные мечты могут на два часа стать правдой… Этот взгляд вернётся. И Снейп-из-его-головы будет смотреть на него вот так. И касаться — так же. Осторожно и бегло, короткими умелыми мазками. В идеальном балансе боли и удовольствия. От него, от Снейпа, пахло зельями, сушёными травами и ещё почему-то деревом, как пахнет лес после дождя, и Гарри хотелось податься ближе, ткнуться носом в плавный переход из шеи в плечо, туда, где виднелся острый скол обтянутой кожей ключицы, вдохнуть этот запах, вместить его в себя целиком, сделать своей частью, чтобы он преследовал его всюду, как компаньон, как спутник… как мания. Снейп отстранился. Исчезли невидимые иглы. Но и близость — тоже. Гарри едва удержал себя в руках: безотчётный порыв вернуть Снейпа обратно, притянуть к себе, едва не победил голос разума. — Вот так, — негромко произнёс Снейп, приподнимая его голову за подбородок и внимательно что-то там для себя рассматривая. — Две минуты, Поттер. И я применю заклинание. Посмотрим, что выйдет; может, удастся даже свести шрам до конца или… — Нет, — неожиданно для себя ответил Гарри и всё-таки открыл глаза; он ещё успел поймать в чужом взгляде моментально ускользнувшую, спрятавшуюся эмоцию, и это было — удар под дых, электрический разряд на полной мощности. Беспокойство. — Нет, сэр, не нужно. Я хочу, чтобы он остался. Яхочучтобытыкасалсяегогубамивтойнесуществующейреальности. Снейп вскинул брови. — Вы любите эпатировать общественность, не так ли? — насмешливо уточнил он и отпустил подбородок Гарри. Потом отвернулся, принялся завинчивать мазь, и Гарри на пару секунд завис взглядом на его кистях: с почти по-женски тонкими запястьями и выступающими косточками, которые будто вот-вот могли прорвать пергаментно-тонкую кожу; с сеткой синих нитей вен и сухожилий, вырисовывающихся при каждом движении; с длинными пальцами с аккуратными короткими ногтями. Гарри нравились эти ногти — это было странно? Он не знал, никогда не слышал от друзей, рассказывающих о девчонках, которые им нравились, чтобы они там ногтями восхищались. Это всегда было что-то про губы, про глаза, про ноги от ушей… А Гарри вот — смотрел на эти ногти, неожиданного нежного оттенка, так не сочетавшегося с ледяным панцирем равнодушия, который Снейп мог бы, в принципе, носить вместо одежды. Смотрел, смотрел, пока ему не взбрело на ум неловко ляпнуть: — Сэр, по поводу того, что вы… слышали. Это не… — Мистер Поттер, — утомлённо сказал Снейп, не глядя на него, — меня мало волнуют причины вашего желания сменить колдомедика. Вы можете сделать это после сегодняшней нашей встречи. Но я всё-таки счёл свою квалификацию вполне достаточной для того, чтобы оказать вам помощь. — Дело не в вашей квалификации! — тут же ответил Гарри. Снейп был подозрительно серьёзно занят проклятущей банкой; Гарри хотелось, чтобы тот посмотрел на него, а Снейп упрямо не смотрел, и это вроде как задевало и злило. — Я просто… — Гарри облизнул губы и заговорил, торопливо, сбиваясь и путаясь в слогах — иначе ему не хватило бы духу: — Вы совсем не рады видеть меня здесь. И, честное слово, я могу понять почему. Вам хватило спасения моей шкуры ещё в школе, а тут я продолжаю исправно докучать вам, вечно то с проклятиями, то… вот, — и неловко дёрнул уже не болевшим плечом. — Мне не хочется… ну, знаете… быть для вас обузой. Снейп наконец поднял голову. Одна прядь выбилась из его извечного хвоста и упала на лицо, он раздражённо сдул её губами, не касаясь пальцами, и этот жест тоже был незнакомым, совсем не снейповским. — Не ожидал от вас такого уровня эмпатии, — сказал он медленно, будто подбирая слова. И поджал губы. — Но всё-таки смею вас разочаровать: уровень вашей значимости в моей жизни не так высок, как вы, очевидно, себе возомнили. Уверяю вас, мистер Поттер, я не прихожу вечерами после работы домой и не рыдаю в подушку оттого, что вы снова угодили на больничную койку. Мне всего лишь неясно, отчего вы, столь одарённый, — тут его губы дрогнули, будто слово со столь положительным значением было для них чуждо, — в сфере Защиты от Тёмных Сил молодой человек, неспособны защитить себя, защищая других. Надолго ли хватит вашей невероятной регенерации и не менее невероятных слабоумия и отваги? Это не звучало как: «Ты в самом деле смертельно меня достал». По правде сказать, это звучало как: «Я волнуюсь». Невозможные, несуществующие в словаре Северуса Снейпа слова. Гарри взглянул на него потерянно. И нелепо открыл рот, чтобы сказать что-то, ну хоть что-нибудь, но Снейп уже отставил в сторону дурацкую банку, выпрямился и совершенно другим тоном скомандовал: — Замри и не шевелись. Заклинание будет ещё неприятнее мази. Гарри сейчас, после того, что Снейп сказал и дал ему понять, был бы не прочь вновь сигануть в живое и злобное Адское Пламя — чего стоило мелкое заклинание? Шрам остался. Шрам в самом деле остался: тонкий и длинный, перечеркнувший ему щёку и почти дошедший до уголка левого глаза. Гарри внимательно изучил его, этот шрам, в сотворённом Снейпом зеркале. Потом поднял глаза. Улыбнулся. И, неловко взлохматив волосы, пробормотал: — Не то чтобы шрамы были для меня в новинку. Снейп понимающе хмыкнул. На секунду его взгляд задержался на другом шраме Гарри — том самом, знаменитом и проклятом. — Остаётся лишь надеяться, что ваша дама сердца оценит это, — тихо сказал он. Гарри уставился на него в растерянности. Не сразу даже понял, о чём Снейп вообще говорит. Потом хмыкнул, улыбнулся и покачал головой: — У меня её, к счастью, нет, так что это не будет проблемой. Будетлиэтопроблемойдлятебя? Снейп смотрел на него молча невероятно долго, бесконечные пять секунд. Потом дёрнул уголком губ и невероятно сухо произнёс: — Не то чтобы меня в самом деле волновала ваша личная жизнь. Попробуйте встать, Поттер. Если почувствуете слабость, я дам вам зелье. Если нет — можете быть свободны. Гарри всегда в нём поражала эта внезапная смена настроения, ничем не объясняемое, всегда чуточку неожиданное завершение диалога, и всё же даже это сейчас неспособно было отравить его восторженную, практически ребяческую радость. Он встал, пошатнулся поначалу, но быстро пришёл в себя. И слабо улыбнулся Снейпу: — Как новенький. Взгляд Снейпа задержался на его левой щеке. Странный, необъяснимым образом волнующий взгляд. — В таком случае всего доброго, мистер Поттер, — сказал он. И это было даже не «прощайте». — Мистер Поттер! — окликнула его ведьмочка за стойкой, когда он уже покидал Мунго. — Мистер Поттер, по поводу вашего желания сменить закреплённого за вами колдомедика! Могу предложить вам первоклассных специалистов… — Не нужно, — хрипло ответил Гарри и улыбнулся ей; она почему-то зарделась, открыла рот, наверное, чтобы уточнить, и он добавил: — Если проф… если колдомедик Снейп не возражает, я хотел бы всё-таки обращаться при необходимости к нему. Тыведьсамсказалчтоянеобуза. Тыведьдалмнепонятьчтоволнуешьсязаменя.