Цепи

      В кабинете Стаса всегда пахнет сигаретным дымом, стоит беспорядок и полумрак. Окна закрывают плотные шторы, так что свет поступает только от тусклой настольной лампы, которой давно пора на покой. Мужчине плевать на обстановку, что царит вокруг, его совершенно не волнует, какое впечатление он создаёт и как выглядит со стороны. Самое главное для него — жить в свое удовольствие.       Этим утром Шеминов точно знал, что его ждёт. Рано или поздно, но это должно было произойти. Арсений становился умнее и наблюдательней с каждым днем. Даже удивительно, что правду парень смог узнать только к восемнадцати годам. Стас затушил сигарету, вдавив её в пепельницу, и откинулся в кресле, вслушиваясь в звук поспешных шагов, что становился все ближе и ближе. Раз. Два. Три.       Дверь с протяжным воем ударяется о стену, пуская по полу не сильные вибрации. Ближе, ещё, Арсений молча преодолевает оставшееся расстояние и поднимает пистолет, направляя дуло прямо в лоб родному дяде. Четыре. Пять. Шесть. — Сволочь. — Выдавливает сквозь сжатые челюсти парень, борясь с постыдной влагой в глазах. Стас равнодушно поднимает глаза. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он увидел решительное лицо племянника. — Это ты. Из-за тебя она умерла! — Отчасти. — Спокойствие в голосе мужчины сбивает с ног, заставляет Арсения сорваться и почувствовать на щеке одинокую слезу. Он так любил мать. — Как ты мог предать собственную сестру? Мразь! Тварь! Я жду объяснений! — Истерика постепенно заволакивает юный мозг. Рука, сжимающая оружие, мелко дрожит. Всё тело знобит, а на душе… Гадко. — Я верил тебе… — Никому нельзя верить. Разве не этому я тебя учил? — Скажи! За что?! — Арсений срывается на крик, совершенно не беспокоясь о том, как жалко выглядит в глазах дяди в этот самый момент. Он просто обязан услышать правду. Семь. Восемь.       В висках стучит кровь, она повсюду — липкая, горячая и приторно-сладкая. Чувствуется в каждом вдохе, накапливается в лёгких, заполняя собой все пространство и вымещая воздух. И пусть дрожь предательски колотит в теле, решимость оттесняет её, оставляя только желание. Убить того, из-за кого Арсений остался сиротой. Того, кто лгал ему с самого детства. Того, кто не пощадил собственную сестру. Кровь от крови. И теперь, Стаса ждёт та же учесть.       Губы кривит почти звериный оскал, обнажая сжатые зубы. Холодный блеск голубых глаз, и горячие слезы, топящие их лед. И это… Все это было лишь наглым враньём. Игрой, постановкой, грязной ложью, которой парня кормили изо дня в день с руки, что убила его мать.       Шеминов морщится, выставляя напоказ свое отвращение, негодование и тыча в это носом. — За то, что совала нос не в свое дело. — Выплевывает мужчина, обходя стол и хищной походкой подбираясь ближе. — Если бы не её идиотские привычки лезть куда не просят, она бы не сдохла смертью шавки! — Заткнись! Закрой свой поганый рот! — Безудержный вопль, наполненный болью и ненавистью. До того отчаянный, что закипает кровь. Девять. — И ты должен был сдохнуть вместе с ней. — Мужчина наклоняется к самому лицу, шипит, источает ненависть и отвращение. Десять.       Выстрел. Тело с громким ударом падает на пол, пачкая все вокруг тёмной, почти чёрной кровью. Крик глушит все окружающие звуки, поглощая их и разрастаясь. Пустые гильзы, одна за другой, летят вниз, утопая в густой крови. Тело содрогается от каждого выстрела, пустые глаза смотрят вверх, но эта картина совсем не приносит наслаждения. Арсений не отдаёт отчёта своим действиям, спускает курок, кричит, проклинает уже мёртвого, но все ещё ненавистного человека.        Звук шагов вынуждает брюнета с безумным взглядом обернуться в сторону двери, направляя дуло на вошедшего. Сережа трясётся, в ужасе смотрит на кровь, растекающуюся к ногам Попова. — Уйди. — Дрожащий, отчаянный голос, больше просящий, нежели приказывающий. — Арсений… — Серёжа, я выстрелю. Так что уйди!       Лазарев знает, что Арсений сдержит слово. Знает, что тот может сделать это. Но он не делает. Рука бережно касается запястья, глаза неотрывно смотрят в голубые кратеры, а пальцы обхватывают дуло и легко тянут пистолет, откидывая его в сторону.       Опустошение.       Парень позволяет обнять себя, разрешает гладить свою спину и нашептывать успокаивающие слова. Сережа смотрит на мертвенно-бледное лицо мужчины и борется с тошнотой, накатывающей волнами. Ближе, чем этим утром, они не были никогда.

***

      Серёжа ощущает надвигающуюся угрозу каждой клеточкой своего тела. Чувствует, как касается кожи неприятная липкость страха, и застилает глаза туман сомнения. Кто он такой, чтобы идти против Попова? Идти против человека, что дал ему крышу над головой и средства для существования. И чем Лазарев ему отплатил? Ударом в спину. Арсений плохой человек. Жестокий, эгоистичный и алчный. Но даже он не достоин того, чтобы его передавал самый близкий. Впрочем, является ли им сейчас Серёжа, или его место уже занял мальчишка?       И все же, однажды произошедшее грозится повториться вновь. Попов не понаслышке знает, какого это — быть обманутым тем, от кого ожидаешь этого меньше всего. К сожалению, забыть это невозможно, как и отмыть руки от крови, которая течёт и в собственных венах. Разве так уж плохо то, чем занимается Попов? Так ли он ужасен, каким его описывают и представляют люди? Каким видит его Серёжа…        Отступать поздно, слишком многое уже сделано, чтобы вот так просто бросить. Минутное помутнение не стоит краха всего того, что так долго строилось для спасения людей. Для спасения Антона.       Когда-то, как дети верят, что их родители самые мудрые в мире, Серёжа считал Попова примером того, каким должны быть люди. Арсений шёл напролом, не отвлекался на мелочи и добивался цели во что бы то ни стало. Позади неминуемо оставались те, с кем он начинал свой путь. Они добровольно отказались продолжать его или не смогли вынести всей грязи и крови, которой был устелен путь под ногами.       Как верный пёс, Лазарев шёл за хозяином с завязанными глазами, собственноручно раздвигая своими руками колючие ветви. Стоило ли оно того? Стоило ли все это тех жертв и утрат, что пришлось пережить? И ради чего все это было. Для Серёжи не поменялось ровным счётом ничего, лишь глаза на правду открылись и больше не желали слепнуть в свете жестокого человека.       Дни, проведённые без поручений, не были потрачены попусту. Пока Арсений, точно как некогда сам Лазарев был увлечён им, погряз в Антоне с головой, его помощник строил мост на свободу. Не для себя, в этом пути ему суждено было стать проводником. Но для других.       Так Серёжа встал на развилку двух дорог, одна из которых вела к тому, кого он когда-то любил, а вторая, ещё совсем узкая тропинка, к человеку, которого сердце выбрало сейчас.

***

      Дима не отходит от Матвиенко ни на секунду. Все сидел у кровати, сжимал его руку и кусал губы. Сережа отделался на удивление легко. Перелом рёбер, выбитое колено, швы на голове. И все же, пока врач неохотно рассказывал парню о травмах, Позов налил слез на год вперёд.       Его мать примчалась с работы как угорелая, сразу же напав на сына с расспросами и криками. Она прижимала Диму к себе, гладила его по голове и плакала, пока мысли парня были заняты лишь Серёжей. Он мог умереть… И не важно, что они знакомы лишь немного больше месяца, что их отношения завязаны на пропаже Антона. Все это так не важно, когда этот самый человек, что плотно засел в твоей голове, сейчас лежит на больничной койке. Им повезло, машину удалось увести вбок, насколько это было возможно. Удар пришёлся на заднюю часть, смяв бампер и перевернув автомобиль. По сути, не прикрой Матвиенко Диму, для парня бы ничего не поменялось. Он бы так же получил ссадины, синяки и сотрясение. Но Серёжа закрыл его собой… — Мам, мне надо идти. — Парень выбирается из крепких объятий матери, делая шаг к палате мужчины. — Куда ты опять собрался? Тебе мало? — Женщина хватает сына за руку, обеспокоенным взглядом бегая по усеянному ссадинами лицу. — Я против твоего общения с этим мужчиной! Кто он? Почему мне звонят из школы и говорят о твоих прогулах? Почему ты таскаешься с ним?! Что он тебе пообещал? — Хватит! — Дима грубо отпихивает мать и делает шаг назад, поджимая губы. Он не позволит говорить плохо о Серёже. — Он ничего мне не обещал. Это я, я сам захотел проводить с ним время. И я буду делать это и дальше!       Позов залетает в палату и громко захлопывает дверь, ударяя о неё кулаком. Костяшки покалывает от неприятного припекающего чувства; в груди разверзается вулкан, прожигая внутренности и разливаясь по телу неприятными волнами. Гадко от самого себя, от слов и поведения, ведь такое отношение к маме Дима никогда себе не позволял. Это неправильно, это… — Дима? — Негромкий оклик достигает парня, отчего тот вздрагивает и поворачивается к мужчине, встречаясь с ним взглядом и спеша опустить глаза в пол. — Ты слышал? — Позов с трудом сглатывает вставший поперек горла ком и подходит к койке, усаживаясь на привычное место. — Вы разговаривали очень… Громко. — Неловко настолько, что даже непробиваемому Матвиенко становится совестно. — Всё в порядке. Твоя мама права, это общение изначально было ошибкой. Нам стоит… — Нет! — На своей памяти Серёжа впервые видит мальчика таким злым. Дима сжимает руки в кулаки и смотрит в пол так, словно собирается прожечь в нем дыру одной лишь силой мысли. — Я не хочу прекращать. Меня все устраивает, мне нравится. Ты ведь сам сказал — тебе тоже! Так зачем? — Дим, подумай о маме. Она ведь переживает. И не на пустом месте. — Мужчина тянется к руке парня и сжимает ее, вынуждая посмотреть себе в глаза. Его губы трогает лёгкая улыбка, а взгляд выражает столько тепла, что Диме хочется плакать. — Так будет лучше. Я больше не могу подвергать тебя такой опасности. — Серёж… Я не могу, не хочу. Пожалуйста, не прогоняй меня. — Я не прогоняю тебя. — Матвиенко оглаживает покрасневшие после удара костяшки младшего большим пальцем и легко хмурится. Ему безумно хочется и дальше изо дня в день видеть эти глаза, блестящие за линзами очков, слышать неуместный смех и разговаривать на интересные темы. Просто чувствовать, что мальчишка находится рядом и точно так же нуждается в этом общении. Но разве может он быть таким эгоистом и рисковать жизнью парня только, чтобы находиться рядом? — Но нам все равно надо… — Нет! — Дима. — Я сказал нет! Я не уйду! Не оставлю тебя после того, что произошло! Не хочу, не могу и не буду лишать себя этого! Я хочу и дальше быть рядом с тобой! Я…       Губы у Серёжи совсем не такие мягкие, какими кажутся на первый взгляд. Они потрескавшиеся, царапающие и грубые как наждачка. Но целуют столь нежно, словно были созданы лишь для этого. Лишь затем, чтобы касаться Димы. Рука мужчины давит на затылок, чтобы парень и подумать не мог отстраниться и разрушить этот момент. Но Позов и не собирается, он будто бы только этого и ждал всю свою жизнь. В груди взрываются фейерверки, кружат бабочки, появляется новая вселенная. Губы к губам. Они жмутся друг к другу все ближе, хотят больше и получают. Никто не желает отстраняться, прервать этот момент и возвращаться к неприятному разговору. Пока длится поцелуй, можно забыть о всем другом. Об аварии, пропаже Антона, больнице и возможном расставании. Можно, наконец, думать только лишь друг о друге и не бояться, что все это странно и неправильно. Что не взаимно.        Дима вновь тянется к мужчине, как только между ними появляется расстояние. Неосознанно, просто хочет ещё раз коснуться его губ и ощутить тепло и трепет. Молчание душит, но нарушать его страшно, ведь это развеет повисшую в воздухе надежду. А надо ли оно им? Как бы славно все сложилось, не разделяй их возраст и предрассудки. Но позволить себе такого Серёжа попросту не может. Он кладёт одну руку на хрупкое плечо, а второй поднимает лицо парня за подбородок, отчего тот спешит вновь сократить расстояние, но останавливается, ощущая на губах горячую ладонь. — Дима, послушай, прошу тебя. Нельзя нам общаться. Это неправильно. Все это. — Ты хоть понимаешь, насколько глупо звучат твои слова после того, что сейчас произошло? — Парень обхватывает запястье Матвиенко и отводит от своего лица, но отпускать руку мужчины не спешит. Он смотрит так, что у Серёжи по коже расползаются колючие мурашки. Такого взгляда у Димы он еще не видел. — Теперь я точно не отстану. Сережа…        Щеки мальчишки тронул лёгкий румянец, делая его ещё более обаятельным. Глаза смотрят с мольбой, так и заглядывая в душу. Противиться сложно, но и идти на поводу глупо. Все приняло слишком серьёзный оборот, опасный для подростка, что совсем недавно узнал о тёмной стороне Петербурга с его грязными делишками и смертельными играми. Потакать Диме — значит смириться с тем, что он может пострадать или, ещё хуже, умереть. Этого допустить Матвиенко точно не может.       Он подносит сплетенные руки к губам и мягко целует пальцы Димы, прижимаясь к ним на секунду дольше необходимого. Парень тает, ощущает бешеное биение сердца и покалывание в ногах. Это тот самый момент, когда становится плевать на всеобщее осуждение, на гнев матери и сомнения, полностью ушедшие с недавним поцелуем. На душе до сих пор приятно пульсирует волнение. Все разговоры Антона о парнях, его рассказы о влечении к своему полу и их нелепые шутки. Сейчас это уже не кажется таким глупым и далеким.       Сейчас, когда Дима и сам тянется к мужчине и хочет быть рядом каждой клеточкой своего тела, каждый вздох делить на двоих и ощущать тепло чужой руки в своей. Оба благоразумно решают не обсуждать минутной слабости, но каждый думает о ней, смотря в глаза напротив и концентрируясь на сплетенных пальцах. Неправильно? Ну и пусть. — Нет. — Матвиенко качает головой и убирает руку. — Дима, нельзя нам это делать. — Да почему?! — Парень не выдерживает и вскакивает на ноги. Ему непонятно поведение мужчины, не понятно, почему он прогоняет его, если все взаимно. — Сначала целуешь, а потом отталкиваешь. Объясни мне! — Дима. — Серёжа сердито смотрит на Позова, недовольный тем, как просто он говорит о случившемся. Ему ведь тоже нелегко, он не хочет отдаляться, но это просто необходимо для безопасности самого парня. — Прекращай. Мы не в детские игры играем. Это опасно. — Мне плевать! — А мне нет! — Дима резко садится на стул, ошарашенный тоном Серёжи. Он никогда не повышал на него голоса, никогда. — Я беспокоюсь о тебе, как ты не можешь этого понять. Пожалуйста, закончим этот разговор, я не поменяю своего решения. Ты мог умереть. Из-за меня… Теперь я не допущу ничего подобного. — Но… Как же так? — В голосе слышно столько отчаяния, потерянности и боли. При взгляде на парня у Матвиенко щемит сердце. Он виновато смотрит на парня, хочет коснуться его, сказать, что все будет хорошо. — Прости, но мне давно стоило прекратить это. Нет, надо было оттолкнуть тебя с самого начала. Мне жаль. — Серёжа… — Паника в глазах парня накатывает волнами, смотреть на это ужасно тяжело, потому Серёжа спешит отвести взгляд. Куда угодно, только бы не смотреть, только не видеть, какую боль причиняет этому прекрасному мальчишке. — Нет, пожалуйста. Я не буду мешать, не буду ездить с тобой, только не надо. Не надо говорить так. Не бросай меня одного.       Молчание. Тягучее, режущее и слишком болезненное. Оно давит меж рёбер, прожигает сердце и перекрывает воздух. Сережа молчит. Уж лучше так, чем врать самому себе и парню. А Дима ждёт, в его взгляде столько надежды, так что даже хорошо, что Матвиенко не смотрит. Он бы тут же сдался под таким давлением. — Уходи.       Порой, чтобы уберечь, надо сделать как можно больнее. Именно это и происходит сейчас в палате больницы, что видела и без того много слез. Они обжигают щеки, скатываются к подбородку и с криком, неслышным никому, падают на колени. Скрип стула, поспешные шаги, хлопок двери. Сердце Серёжи падает в пятки, крошится, иссыхает до размера бусины. Будь у него выбор, он бы крепко прижал к груди мальчонку, поцеловал в макушку и шептал тёплые слова на ухо. Уберег бы от напастей, спрятал от всего мира свое маленькое новообретенное счастье, и никому бы не показал и не отдал. Но своими же руками пришлось оттолкнуть Диму, нарочно сделать как можно больнее. И из-за этого хочется приложиться головой о стену, да и не один раз. Лишь бы выбить из неё всю дурь, лишь бы не думать о парнишке. Мужчина падает лицом в руки и глухо стонет. — Блять, прости, малыш. Прости…       Горячие капли стекают по коже. Кажется, будто бы после них остаются глубокие борозды, что навсегда шрамами останутся на мягких щеках в напоминание о первой ране на сердце. Нет, не просто ране — огромный рубец, кровоточащий и ноющий, спазмами сковывающий все тело. Хотелось бы никогда не испытывать подобного, не чувствовать влечения, не переживать первого горького опыта разбитого сердца. Да и на что он только надеялся? Чего ожидал от этой истории, у которой априори не могло быть счастливого конца. Они не в сказке, у них не может быть клишированного «Долго и счастливо». Все эти бредни сумасшедшего, того, кому никогда не делали больно. Какая чепуха. Но такая желанная…       Проходит немало времени, прежде чем Позов возвращается в палату мужчины. Он намерен высказать все, что надумал, пока обходил больницу вдоль и поперек. И на этот раз его не заставит прекратить даже Серёжа. Но весь настрой тут же спадает, стоит Диме увидеть медленно вздымающуюся грудь Матвиенко и умиротворенное лицо. Уснуть после такого стресса сложно, потому рушить желанный сон парень не осмеливается. Только садится рядом и разглядывает каждую морщинку на спокойном лице; слушает тихое, чуть хриплое дыхание и ловит каждый вздох. Чувствовать себя зависимым — ужасно. Но Дима нуждается в Серёже, как в воздухе.       Аккуратно, дабы не нарушить поверхностный сон, Позов касается тёплых пальцев, что еле заметно вздрагивают. В какой-то момент Дима даже пугается, что Матвиенко проснётся и примется вновь гнать его в шею. Но мужчина неизменно лежит на спине, и лишь его ресницы мелко подрагивают, забирая на себя все внимание.       Телефон на тумбочке коротко вибрирует, возвращая воспоминания о моменте, произошедшем минутой до аварии. Брать чужие вещи нельзя, мама учила этому маленького сына с раннего детства. Ведь кому понравится, когда роются в личном и сокровенном.       Вибрация повторяется вновь, и Диме становится сложно сдержать любопытство. Ну а вдруг там что-то важное? Может, кто-то ждёт немедленного ответа. А парень просто посмотрит и, исходя из увиденного, решит — будить Серёжу или же нет. Экран потухает, воцаряется прежняя тишина, что уже нервирует и давит на перепонки. Пальцы неуверенно обхватывают телефон и нажимают на маленькую кнопку, возвращая мобильник к жизни. 15:42 Неизвестный       Прошу о встрече. Дело срочное и касается Антона Шастуна. Взамен предоставляю любую интересующую Вас информацию.       Адрес, время встречи и некоторые подробности. Сердце неприятно колит, глаза вновь и вновь бегают по короткому сообщению. Антон. Антон! Они так долго пытались найти хоть что-то, что позволило бы выйти на его след, узнать малейшие, даже самые несущественные факты о нем. Мысли об опасности даже не успевают появиться в голове, как Дима решает, что просто обязан поехать и встретиться с этим человеком. Раньше Серёжи, ведь он точно не позволит сопровождать его.       Телефон аккуратно возвращают на место, кидают последний взгляд на мужчину и, сделав вдох поглубже, выходят из палаты. Пора сделать хоть что-то самому, показать, что он не бесполезен, что может и дальше находиться рядом. Дима должен показать, что не нуждается в опеке и контроле старших. В конце концов, он провел достаточно времени, наблюдая за Матвиенко, чтобы самому попытаться что-то предпринять. И он сделает это, чтобы еще раз доказать, что достоин быть рядом.       Мысль о том, что встреча может быть опасной и являться ловушкой приходит слишком поздно. Дима находится на полпути к назначенному месту, а внутри все сжимается от сухого страха, давящего на ложечку, что неприятно посасывает. Это было глупым и опрометчивым решением, но отступать поздно. Тем более, если на кону возможность узнать хоть что-то о друге. Если, конечно, все это не сплошной обман, направленный на ещё одну попытку устранения Серёжи.       Но кто заподозрит подростка? Он ведь мог оказаться там совершенно случайно. На заброшенной фабрике в ровно назначенное время, конечно. Ничего абсурднее и придумать нельзя.       Позов кусает щеку и заламывает пальцы, ежась от колючего холода. И все же зря, зря он сюда приехал. Ноги сами несут вперёд, скорее бы только укрыться за бетонными стенами от пронизывающего до костей ветра.

***

      Лазарев долго обдумывает свое решение, взвешивает все риски и по крупицам разбирает задуманное. Он все же определился с дальнейшим путем, выбрал дорогу, долго простояв на развилке. Остаётся только надеяться, что Серёжа не пожалеет о выбранном пути и сможет пройти его до самого конца.       Когда-то давно, будучи ещё подростком, мужчина пообещал себе быть верным помощником и правой рукой Попова. Свое слово Лазарев никогда не нарушал, но пришло время что-то менять. Идти на отчаянный шаг, рушить мосты и возводить новые, более надёжные и верные.       Теперь, открыв пошире глаза и узрев истинное лицо Арсения, становится сложнее с каждым часом помогать ему в его грязных делах. Сам Серёжа никогда не отмоется от этого, но он может хотя бы попытаться помочь только ступившему в это болото человеку. Главное — не дать ему захлебнуться.       Фабрика, некогда брошенная на этапе строительства, стала местом обитания бомжей и наркоманов и долго служила точкой продажи наркотиков у мелких барыг. Но после облавы в нулевых, все, почему-то, начали обходить эту постройку стороной. Якобы, аура плохая, да полиция частенько патрулирует. Все это вранье, но сейчас только на руку. Ни лишних ушей, ни глаз. Безопасность превыше всего. Само собой, риски для Лазарева все равно велики, но выбирать не приходится, пора, наконец, предпринимать серьёзные меры. Пока бдительность Попова ослабла, надо пользоваться этим по максимуму.       Взглянув на часы, мужчины с лёгким раздражением понимает, что время встречи прошло. Не исключено, что Матвиенко задерживается или вовсе решил не приезжать. Но Серёжа думал, что смог обрести хоть немного доверия в глазах тезки, чтобы тот рискнул явиться в назначенное место.       В пустом помещении эхом отражаются быстрые шаги. Волнение пробегает по спине и оседает на языке, комом скатываясь в горло. И все же, он здесь. Да только… — Ты? — Серёжа позволяет показать свою растерянности буквально на секунду. Он заглядывает за спину подростку, рассчитывая увидеть пришедшего с ним Матвиенко. Но трясущийся ребёнок здесь однозначно один. — Что за шутки такие? Где он?!       Парень только открывает рот, намереваясь ответить на нервно заданный вопрос, как его глаза в испуге расширяются и смотрят куда-то сквозь мужчину. Тот нетерпеливо скалится, показывая свое раздражение и тут же замирает, ощущая на затылке знакомое зудящее чувство, вызванное давлением дула пистолета. — Тут я, не рыпайся. — В голосе Матвиенко так и чувствуется сталь, так напоминающая манеру общения Арсения. Лазарев нервно сглатывает слюну и медленно поднимает согнутые в локтях руки. — И кто бы мог подумать, что ты решишь сдать своего хозяина. — Серёжа… — Растерянно бормочет Дима и стыдливо опускает голову, ловя разгневанный взгляд мужчины. После такого не стоит и мечтать о примирении. На сердце тут же стреляет боль. — И? Я жду информации. — Мне нужны гарантии. — Лазарев старается не лезть на рожон и не провоцировать мужчину. Всё же, ему необходим союзник. — И что же ты хочешь взамен на информацию? — Матвиенко всем своим видом и голосом демонстрирует неприязнь и отвращение к этому человеку. Ему не нравится то, что происходит в данный момент.       Усугубляет положение и тот факт, что в нескольких метрах стоит Дима. Совершенно ничего не понимающий, трясущийся от страха, глупый мальчишка. Как только он вышел из палаты, Серёжа тут же открыл глаза. Он не спал, но и выдавать себя не хотел. Пусть Позов ещё какое-то время побудет рядом, попрощается. Но стоит телефону оповестить о пришедших сообщениях, а парню оторвать свою руку, как мужчина тот же напрягся. Сообщения были прочитаны сразу после ухода мальчишки. Как бы не хотелось подвергать опасности Диму, такой эффект неожиданности мог сыграть на руку. Так, к огромному облегчению Матвиенко, и вышло. — Мне нужна защита. Мне и Антону. — Что с ним? — Дуло плотнее прижимают к затылку, вынуждая Лазарева наклонить голову. — И с чего бы тебе просить о его защите? — Он в безопасности. По крайней мере, до поры до времени. Арсений использует его в качестве… — Я знаю, что этот сумасшедший делает с парнями. Меня интересует состояние Антона и его местонахождение. — Терпение потихоньку заканчивается. Находиться в этом месте некомфортно, все ещё существует риск, потому желание скорее закончить не самую приятную встречу объяснимо. — Я расскажу все, что Вас интересует. Но только после гарантии нашей безопасности. О его состоянии и местонахождении. А значит, и о расположении Арсения. — Ай, ладно! — Серёжа взрывается и опускает пистолет, но все ещё оставляет его зажатым в руке. Если от него требуется только лишь обеспечить безопасность двум людям, то сделка весьма и весьма выгодна. — Бог с тобой. Говори.       Разговор предстоит долгий и трудный, но в конечном итоге, каждая сторона придёт к соглашению. Нервы на пределе, терпение иссякло и только нарастающее в груди чувство подсказывает о том, что приближается что-то по-настоящему опасное.