Цепи

      Грохот в ушах нестерпимый, боль, что скрежет под кожей, сводит с ума, а во рту открылась новая пустыня. По краю ступая, балансируя на натянутом меж небоскребами канате, Антон испытывает судьбу день за днем. И каждый раз успешно, точно в любимчиках у вселенной. Когда-то яркий солнечный и шумный парень сейчас труп ходячий, не способный разделять свои фантазии и реальность. Да разве можно винить его после всего случившегося? Слишком много за худой спиной, из которой торчат позвонки, что сейчас так нежно оглаживает чужая рука.       Касания бережные, еле ощутимые, будто бы фарфоровую куклу ощупывают. Кожа сейчас и вправду цвета фарфора у парня, да и глаза точно искусственные, безжизненные, со странным блеском. Восстановление проходит долго и осложнено истощением организма, а это ну никак не входило в планы Арсения. В день, когда Антон впервые ступил за порог его дома, мужчина не собирался как-то выделять мальчишку. Он определённо точно не рассчитывал на какую-либо привязанность. Но сердце не спрашивает разрешения, в какой-то момент оно просто начинает стучать иначе. И Попову это совершенно не нравится, но ему нравится Антон. Это хрупкое тело, что, кажется, может сломаться только от одного неаккуратного действия; этот поломанный разум, который теперь принадлежит только ему, но уж точно не парню. Это так завораживает: наблюдать за тем, как в твоих руках ломается человек. Как птица в клетке поначалу бьётся о железные прутья, но только ломает о них крылья. Зато после щебечет да сидит кротко, прочувствовав всю боль. Становится украшением, игрушкой, развлечением. Но Антон не птица, он — мышь. Дрожащая, но упорно ползущая к мышеловке, что тянет к себе по необъяснимой для зверька причине. Бьет по маленькому тельцу железной хваткой и больше не отпускает. А какая разница, если сыром кормят и по спинке гладят? Руки у Арсения тёплые, бархатные, совсем не как у убийцы. Но в голове ещё слишком чётко ощущение, как они били по лицу и телу. А сейчас гладят, ласкают так приятно, что хочется мурчать от наслаждения. Неправильно это, да только какая уже разница, когда сердце только от этих жестов заходится в приступе. Тут хочешь-не хочешь, а отказаться уже не сможешь от такого удовольствия. Хотя Антон и не думает о возможности отказа. Все в мужчине привлекает его и сводит с ума, он ослеплен своей любовью, что отнюдь не «прекрасное чувство», коим его описывают в книжках. Эта любовь похожа на репейник, что своими маленькими шипиками цепляется за одежду и не хочет отставать. Как в детстве: кидаешь и попадаешь в волосы. Они путаются, а растение только прочнее сидит среди волосков, так что доставать его уже больно. Так и здесь. Антон прикипел к мужчине так, что даже мысль о возможной разлуке причиняет если не боль, то дискомфорт и тоску так точно. Особенно сейчас, когда Арсений стал таким нежным и внимательным, пусть и все это напускное, но такое необходимое. Парень изголодался по нежности и заботе, потому Попов пользуется случаем и заставляет мальчонку только больше привязываться к себе. Выгоды, кажется, в этом совершенно никакой. Антон не то, чтобы плох, но явно не лучший любовник в плане навыков, что был у мужчины. Да, он даёт много ласки и тепла, что несомненно располагает к себе, но только из-за того, что и Арсений нуждается в этом. Шастун может выступить рычагом в деле с его отцом, что уже почти месяц стоит на месте из-за проблем с основным бизнесом мужчины. Но сейчас, когда точки наконец остались в безопасности, а предатель вычислен, можно вновь вернуться к Андрею с эффектом неожиданности. Дал глотнуть воздуха, а теперь перекроет его полностью. Ведь в руках у Арсения нынче целых два козыря, один из которых сейчас ластится о его грудь точно зверёк. — Ты чего, мышонок? — Арсений перебирает светлые пряди и смотрит на парня, что упорно трется о него щекой и довольно улыбается. В последние дни мальчишка стал таким ненасытным на объятия, поцелуи и тёплые слова в сторону Попова, что последнего настораживают по непривычке. Но такое поведение греет вечно холодную душу, так что даже причинять боль сейчас не хочется. Пусть старые синяки сойдут, а пока придётся быть обходительным и нежным. Даже самому себе врать уже сложно, ведь с Антоном вести себя так не составляет труда. Арсений смеётся сам над собой, над своей слабостью и уступчивостью перед шатеном. — Ничего. Просто с тобой хорошо, — У Арсения в груди непривычно тепло и легко от этих слов. Он до скрежета сжимает челюсти и прекращает гладить мягкие волосы, ругая себя за привязанность. Нельзя так, нельзя. Чувства — слабость. Из-за них можно лишиться всего, а Попов слишком долго шёл к тому, что имеет, чтобы так просто все это потерять. Но парень так правильно смотрится на его груди, так приятно касается пальцами шеи и невероятно притягивает. Хочется прижимать его к себе, ласкать, гладить по спине и целовать покусанные губы; прижимать к матрасу, слышать тихие стоны и чувствать, как дрожат от возбуждения острые коленки. Впервые с кем-то хочется быть нежным, оберегать и лелеять. Чтобы среди убийств, наркотиков и серой унылости было что-то светлое. Раньше ведь не было в этом необходимости… Или была, но ее упорно игнорировали? А стоило почувствовать этот вкус, как захотелось больше и уже навсегда. Это бы объяснило странную тягу постоянно держать при себе Антона, что все необходимое дарит с огромным желанием. — Хочешь чего-нибудь? Какие-нибудь безделушки, поездку, сладости? — Арсений ступает неуверенно, и эта неосведомленность отчётливо слышится в его голосе. Мужчина совершенно не знает, как угождать кому-либо, ведь до этого его мальчики были натуральными шлюхами и нуждались исключительно в деньгах. А Антону, кажется, это не интересно. Ему интересен только… Арсений? Это ещё больше загоняет в тупик. — Подскажи мне, мышка. Чего тебе хочется? — Поцелуй меня, — Просьба такая наивная, что невольно на лице мужчины расцветает улыбка, что вообще редко трогает его губы. Он тянется к светлой макушке и оставляет на ней короткий поцелуй, тут же ощущая на сердце странное тянущее чувство. — Нет, не так. Поцелуй в губы, как ты любишь. — Уверен? Я ведь, — Арсений поднимает голову шатена за подбородок и опаляет его кожу горячим дыханием, хитро растягивая уголки губ. — Могу и не сдержаться. — Уверен. — Шёпот в самые губы, и их тут же касаются невинно медленно и тягуче. Попов скользит рукой вниз и крепко прижимает мальчишку к себе за талию, напирая уже сильнее. И черт знает, что с ним происходит в последнее время, ведь в планы подобное совершенно не входило. Ну и пусть, пусть все пошло по кривой, на работу ведь не влияет, а на душе… Приятно? Спокойно? Тепло? Антон перебирается на бедра Попова и нависает сверху, упираясь руками в спинку кровати и скользя языком в горячий рот. Его бедра оглаживают крепкие руки, ягодицы остервенело сжимают и иногда бьют по ним не сильно, чтобы распалить. Воздуха все меньше, а сбитое дыхание то и дело пробивается между уже ставшими дикими поцелуями. Заведенные и опьяненные друг другом, они совершенно не думают ни о прошлом, ни о будущем. Есть только настоящее. И в этом настоящем все их существо стремится друг к другу.       Когда-то попавший в дом Попова Серёжа стал отправной точкой в этом странном, но таком затягивающем, пути. До встречи с Лазаревым Арсений и подумать не мог, что его могут привлекать мужские тела, что хриплое низкое дыхание слышать куда приятнее чем тонкие высокие стоны девушек, что часто даже не доводили до разрядки. Это не было чем-то вроде влечения и, уж тем более, влюблённости. Просто интерес и, может быть, дикое желание. А парень, пребывающий в подчинении брюнета уже почти что год, просто попал под раздачу. Он помнит это как сейчас.       Декабрь. На улице завывает ветер и огромными хлопьями валит снег. Он бьёт в стекло, оседает на дороге, застилает картинку за окном, из-за чего та становится блеклой и размытой. А в доме тепло, греет батарея, горит настольная лампа. Тёплое одеяло обнимает и не даёт замёрзнуть, пускай взгляд оторвать от снежной картины и невозможно. Вроде и пробегает по телу мимолетная дрожь, но тут же растворяется в мягком обволакивающем чувстве. На душе точь-в-точь метель за пределами дома. Холодная, колючая и затяжная. Как снег липнет к подошве, так и это ощущение не проходит и только коркой покрывает внутренности, заставляя ежиться даже под пуховым покрывалом. Руки мёрзнут, горло начинает ныть. Болеть совсем не хочется, столько работы ещё не сделано, столько впереди заданий от любимого начальника. Когда-то ещё любимого. Но это любовь скорее покорная, как к кумиру, идолу или чувство восхищения младшего брата к старшему. Потому выполнять данные Арсением поручения так приятно. Сережа всегда охотно берётся за новые обязанности, выполняя их на все сто. Они друг для друга кто-то вроде приятелей, но даже в мыслях назвать так Попова страшно, будто бы тот услышать может и осудить. Так и мерещится этот смех с издевкой, что уже однажды был адресован Лазареву. Испытывать это чувство более не хочется, ведь кому понравится быть высмеянным своим кумиром.       А снег сыпет и сыпет, только плотнее застилая небо. И уже не видно ни домов, ни дороги. Настоящая пурга. В сказках такое обычно бывает, а после непременно либо жди беду, либо чудо. Чуда Серёжа так и не дождался. Впрочем и ужасом произошедшее язык не поворачивался назвать. Когда в полудреме парень ощутил, как проминается рядом матрас, как поднимают тяжёлое одеяло, и быстро скользит к нему холодное тело, обвивая талию пальцами-льдышками. Страшно даже пошевелиться, вдруг этот сон испарится, оставив после себя лишь пустоту на сердце и теле. Медленно, чтобы не спугнуть, Лазарев поворачивается на другой бок и нос к носу сталкивается с брюнетом, чей взгляд совсем не такой как обычно. Вроде та же хитрость, тот же блеск голубых глаз-озёр, те же пышные тёмные ресницы, отбрасывающие на румяные после мороза щеки тени. Да что-то все равно не так. Есть во взгляде привычном что-то эдакое. Неизвестное, но манящее. Слова встают поперек горла, страшно даже пикнуть под таким пристальным взглядом. А вдруг влетит? Серёжа ни раз был свидетелем того, как раздавал своим подчинённым пощёчины и удары Попов, и оказаться в числе этих самых «везунчиков» не кажется чем-то привлекательным, потому Лазарев продолжает тихо лежать и греть руки брюнета теплом своего тела, что всегда готов безропотно отдать. Отдать все на свете этому человеку, лишь бы получить его внимание. Сережа влюблен. Глупо, беспричинно и без всякой надежды на взаимность. Да и сам толком ещё этого не понимает. Арсений для него босс, пример для подражания и ходячее воплощение идеала.       Глаза смотрят изучающе, как в первый раз оглядывая лицо парня. Арсений сегодня необычайно тих, а его поведение очень отличается от привычного. Холодные руки подозрительно мягко гладят под футболкой, а дыхание горячее, опаляющее губы. Губы? Сереже сложно понять реальность, сложно осознать, что происходит. Почему его живот гладят длинные пальцы, и в какой момент брюнет подмял его под себя. Сопротивляться? А зачем, если приятно до странного вакуума в паху. Губы мажут по скуле, виску, щекам и шее. Лазарева прошибает током только тогда, когда в рот врывается чужой язык, щекоча небо и сплетаясь с его собственным. Паника обволакивает, наполняет изнутри и разрастается, выходя за пределы тела, комнаты и дома. В ушах громоподобно стучит сердце, а тело словно превратилось в камень, отказываясь хоть как-то помогать владельцу. Кожу прожигает от настойчивых касаний, губы ноют, не привыкшие к такому напору. Сережа никогда не целовался, потому даже не представляет, что стоит делать, как отвечать, и что следует дальше. Футболка задралась под самые лопатки, доставляя дискомфорт и заставляя на секунду переключиться с необоснованного и непонятного поведения Попова.       За окном по-прежнему завывает ветер, своим холодом улица контрастирует с резко ставшей душной комнатой. Лёгкие сжимаются, содрогается горло, в попытках глотнуть воздуха меж поцелуями, что никак не прекращаются, а становятся только грубее. Словно загнанный в угол зверь, парень не может пошевелиться, парализованный ни то страхом, ни то любопытством. Интересом завлечен в эту игру и Арсений, который, скажи ему месяц назад о возможной близости с подчинённым мужчиной, в тот же момент непременно посмотрел бы с холодным презрением и наверняка лишил языка. В своём представлении, Попов железобетонный гетеросексуал, который ни в жизни не посмотрит в сторону парня, не заметит за собой интереса к своему полу, ни-ког-да. Но именно он пришёл в эту комнату, он первый бросил кости и сделал ход. Новая игра, в правилах которой ему еще стоит разобраться, понять, как двигать фигуры, где стоит пропускать ход и непременно выигрывать из раза в раз. Серёжа — демоверсия, пробник, игра в шахматы с компьютером, что служит лишь пробой силы и годится для наработки навыков. Эта карта слишком проста для новичка, особенно, если им выступает Арсений. Рука плавно ведёт над полем, касается фигуры, но тут же отдергивает руку, опасаясь сделать неправильный ход и проиграть на самом старте. Брюнет ненавидит проигрывать, ему жизненно необходимо брать первенство, оставлять позади конкурентов, втаптывать в грязь и доказывать свою силу и лидерство. Он — законченный эгоист и нарцисс. Лазарев лишь ступень, на которую опираются до блеска отполированные туфли. Они начинали вместе, вместе прошли через кровь, пот и даже разделили слезы. Сережа наблюдал, копировал, подражал. Арсений позволял и упивался покорностью. Пусть спустя много лет Лазарев будет осуждать методы и поведение мужчины, но именно он был одним из тех людей, которые сделали из Попова того, кем он является сейчас. Они слепили друг друга, как лепят из первого снега снеговиков дети.       Ощущения странные, они приносят дискомфорт и выдавливают из глаз слезы. Жарко, больно и стыдно. Не то чтобы Серёже хочется прекратить, но и переносить нечто подобное впервые, особенно, когда ни у одного из них нет опыта с парнем, ужасно болезненно. И физически, и морально. Никто не сопротивляется, значит не насилие, но и разрешение дано не было. Понять бы, что чувствуешь, чтобы как-то обозначить происходящее, обрисовать в своей голове картину и выяснить, что же происходит.       Подобное случалось неоднократно после того раза. Без обсуждений и уточнений, просто в один раз начало происходить регулярно и так же неожиданно закончилось почти полгода спустя. В голове в снежный ком скатались мысли, мешаясь с отвлеченными темами. Понять сложно, то ли с тобой что-то не так, то ли просто надоело подобное. Но Серёжа начал замечать, что девушек к себе Попов более не водил, теперь в его кровати оказывались исключительно парни. Сначала они не задерживались, были просто развлечением на ночь или на несколько. Заводить постоянных любовников и держать их при себе Арсений начнёт ещё не скоро. Это произойдёт только несколько лет спустя, когда один из мальчиков понравится ему особенно сильно. Тогда Поповым будет решено оставить его при себе. Он честно будет пытаться окружать Егора вниманием, дарить ему подарки и проводить время вместе. Но со временем станет ясно, что отношения ему не интересны, а вторгаться в личное пространство мужчина не позволит никому. Парни будут меняться, хоть между ними можно будет найти заметное сходство во внешности, методы и предпочтения ожесточаться. Со смертью дяди Арсений почувствует полную безнаказанность и начнёт свое дело. Всё это, от ночей с Серёжей до встречи с Антоном, сделают из Арса того, кем он предстал перед своими людьми сейчас. Жестокий, вспыльчивый, эгоистичный. Проницательный, не доверяющий и самовлюбленный.       Лазарев ещё долгое время будет влюблен в своего начальника. Но, когда Попов начнёт отдаляться и чётко покажет, что их отношения граничатся позициями босс-подчинённый, начнёт потихоньку остывать. Собственные глаза не обманешь, а они видели слишком многое, чтобы продолжать считать Арсения человеком, достойным собственного сердца и разума. Больно, обидно, но все же возможно. Потому Серёжа отпустил, забыл неправильные чувства и переключился на работу и брата. С уходом последнего в жизни осталась лишь жизнь преступной группировки, где люди считали Лазарева примером и стремились быть похожими, чтобы добиться расположения Попова. Но все не основывалось лишь на отменно выполненных поручениях, тут таилось куда большее. То, чего остальным людям Арсения никогда добиться не удастся, а значит и войти в круг доверия брюнета не суждено.       Картель разрастался, появлялись связи, вводились точки, где начали проходить встречи с дилерами, а после стали основными местами оборота наркотиков. Дело приносило деньги, придавая уверенность и окончательно снимая ограничения. Теперь Попов мог позволить себе буквально все. Страшно видеть, как на твоих глазах идейный добрый юноша превращается в жестокого мужчину, готового идти по головам тех, кого некогда называл семьей. Арсений посчитал работу важнее родственных связей. С его слов подобное выступало лишь мешающим фактором, что может быть использован против него самого. Сколько раз в фильмах нам показывали, что неуязвимый персонаж опускает руки лишь из-за давления на его родных. Слишком глупо, слишком опасно и неоправданно. Именно по этой причине мужчина никогда не привязывался к людям, ограничивал общение со своими мальчиками и многое им запрещал. То, что делал Антон, не было дозволено никому до него и не будет никому после. Ведь помимо шатена Попов более не желал видеть рядом никого. Всё же дал слабину, попал в капкан, который всегда так старательно обходил стороной. А теперь вокруг него плотно сжаты металлические челюсти, что непонятно манят и завлекают все глубже.       Руки холодные, пускай в комнате невыносимо жарко, глаза точно покрыты коркой вечного льда, который не может растопить даже огонь, вспыхнувший в зрачках. Хочется припасть к губам, без того искусанным в кровь и опухшим от непрерывных ласк. Мимолетные касания, тихие нашептывания на ухо, мокрые поцелуи, рассыпанные вдоль ключиц на шее. Дальше заходить никто не спешит, довольствуясь морозящим чувством, пускающим по телу короткие импульсы. Необычно нежный для Арсения поцелуй в яремную ямку выступает контрольным выстрелом, пронзающим разгоряченный разум парня. И вновь лязг порванных звеней цепи. Она, и только она держала их, сдерживала, заставляла держать себя в руках. Мужчина тянет Антона за украшение на шее, вынуждая наклониться ещё ниже, и мажет губами по выступающей на шее венке. Прикусывает, втягивает в рот кожу, оставляя на ней пощипывающее ощущение и алый след. Арсений знает каждую точку, каждый сантиметр тела шатена и то, как стоит к нему прикасаться, чтобы вызвать нужную реакцию. Мальчишка пьянеет, хватается за воздух, скользит в чужих руках, млея от точных касаний. Тело изнывает по ласкам и умелым рукам, тает под ними, податливо выгибается и горит. Под кожу забирается, вгрызается в кости наслаждение, хочется больше больше больше. Арсений тянет, пускай тела уже слишком точно дают понять, что возбуждение невероятно сильно и медлить больше нельзя. Брать на слабо, испытывать, делать все, чтобы Антон умолял прекратить это издевательство. Пальцы скользят по пояснице, задирают на парне футболку, пересчитывают подушечками ребра и спускаются к резинке боксеров, мучительно медленно скользя под неё и сжимая разгоряченые ягодицы. Мальчишка выгибается, подаётся назад, виляя бёдрами и потираясь о мягкие ладони. Попову сносит крышу от этой податливости и такого явного желания шатена, бьющего через край и разносящегося жаром по помещению. Дышать сложно. Может из-за горячего воздуха, а может из-за непрерывных поцелуев, прерывающихся лишь на глоток кислорода. Мужчина чувствует, как, нарочно провоцируя, трется о его пах Антон, дразнит, вынуждает перейти на более решительные действия. Руки сжимают тощие бедра впиваясь в кожу ногтями, голубые глаза горят холодным огнём, а Попов уже с ума сойти готов. — Просто попроси, упертый мальчишка. — Между поцелуями в шею рычит брюнет, прикусывая кадык парня. Ноль реакции, а ведь так хотелось услышать мольбу в тихом голосе, желание в перемешку с дрожью возбуждения. Руки давят, прижимают ещё ближе к себе изящное тело, усыпанное синяками и засосами. Где-то сверху раздаётся приглушенный стон, напряжённый и явно сдерживаемый. Арсений поднимает голову, замечая прикусанную губу и сомкнутые глаза. Шатен нарочно издевается, мстит, испытывает, знает, что Попов упивается его стонами. — Зря ты так, мышонок. — Пошлая агрессивная улыбка, резкий толчок, и Антон уже подмят под мужчину, ощущая под лопатками все складки одеяла. Его ведёт от жара тела, своего собственного и настолько близкого Арсения. — Я учту твоё желание поиграть в молчанку.       Голос бархатный, низкий, с хитрецой. Но Шаст до последнего не понимает, что собирается делать мужчина. Зачем прерывает игру, куда уходит и только, когда брюнет возвращается с чёрным ремешком в руках, из стороны в сторону покачивая красным шариком, до парня потихоньку начинает доходить смысл его слов. В груди уже больно до дрожи от резкого сердцебиения, боксеры давно уж намокли и неприятно липнут к коже, а меж ягодиц собралось слишком много влаги. Антон с трудом сглатывает вмиг наполнившую рот слюну и поднимается на локтях, внимательно наблюдая за дальнейшими действиями брюнета. Арсений впервые так долго тянул с игрушками, оставляя парня девственным в такого рода удовольствиях и не раскрывая своих предпочтений. Звеня цепочкой, Попов цепляет руки парня к изголовью кровати наручниками и, не видя никакого сопротивления, тянется к раскрасневшемуся лицу. Голову шатена приподнимают, затягивая на затылке ремешок и проверяя надёжность кляпа. Картинка будоражит, волнами посылая мурашки, что щекочут пах и растворяются где-то под кадыком. Футболку резко задирают вверх, ведя пальцами по впалому животу. Завороженный взгляд почти ощущается Антоном, прожигая кожу. То, как смотрит на него Арсений, пугает и одновременно заводит, сбивая с толку, током прошибая мозг. Терпеть сил уже нет, все существование просит о большем, разливаясь магмой под тонкой молочной кожей, обжигая нёбо и щеки. Непривычно тянет челюсть, хочется вытолкнуть пластиковый шарик, чтобы пройтись по высохшим губам языком. Арсений видит мучения Антона. Замечает, как тот нервно дёргает запястья, царапая нежную кожу о металл, как напрягаются желваки на и без того острых скулах, как пылает в изумрудных глазах похоть и неусмеримое желание. Что станется с ним, если мужчина уйдёт прямо сейчас, оставив его наедине с удушающим возбуждением и своими мыслями. Подбородок цепляют пальцами, поднимают голову и заглядываю в душу, иссушая её до последней капли выдержки. — Уже не так весело, мышонок? — Издеваясь, растягивает в довольной ухмылке губы Попов, переключаясь с поглаживания живота на пах мальчишки, что под рукой горит, опаляя ладонь. — Мне стоило давно наказать тебя за излишнюю самоуверенность.       Взбухший член неожиданно сжимают, оттягивая вниз и вырывая глухое мычание изо рта Антона. Он дёргается, стараясь толкнуться в сжатую ладонь. Рука тут же сильно бьёт по бедру, так и оставаясь покоиться на нем. В зелёных глазах уже слезы стоят, слышен тихий плач, но Арсений непреклонен. Мучения парня доставляют ему удовольствие, стягиваясь внизу живота и пульсируя в налитых яичках. Хочется брать этого мальчишку до тех пор, пока не иссякнут силы, до той степени, пока от усталости не начнёт заплетаться язык. Боксеры резко срывают с бёдер, спуская к коленям и окончательно стягивая, оставляя тонкие ноги и аппетитные бедра без укрытия. Арсений наклоняется вниз, цепляет губами чувствительную кожу, втягивает её в рот и посасывает, исподлобья глядя на подрагивающие светлые брови. Румянец на щеках шатена такой невинный, словно они впервые вытворяют нечто подобное. Язык медленно ведёт вверх, лаская уздечку и обводя тонкие венки по контуру. Все в парне идеально, все до мелочей. Хочется ласкать, ощущать выступающие на коже мурашки, вызванные точными прикосновениями к чувствительным участкам. Пальцы массируют розовую головку, собирая выступившую смазку, перемещаются меж ягодиц и давят на пульсирующее колечко. Дразнит, хочет видеть, как пробивает дрожью худое тело от прерывистого дыхания и нахлынувшего возбуждения, которому никак не дадут спасть. Указательный палец входит лишь на одну фалангу, прокручивается, давит на стенку и снова выходит. Попов готов отдать любые деньги, чтобы видеть подобное ежедневно, но Антон охотно предоставляет всего себя задаром. Просто за внимание и присутствие. Шаст чувствует, как раздвигают его ягодицы, проходясь меж них и толкаясь внутрь горячим языком, что ввинчивается, ласкает и скользит по бархатным стенкам. По подбородку стекает слюна, даже кляп не сдерживает рвущиеся наружу эмоции и стоны. Ноги раздвигают шире, подаются бёдрами, дёргают наручники. Арсений крепко сжимает ягодицу шатена, ограничивая его в движениях. С причмокивающим звуком мужчина отстраняется и вытирает рот тыльной стороной ладони. Глаз невозможно оторвать от пульсирующего розового колечка. Большой палец давит на него, массируя по кругу и чувствуя, как под ним сокращаются мышцы и вытекает смазка, скатываясь в ямочку меж ягодиц. — Мне продолжить? Я не слышу. — Голос сочится издевкой, глаза поднимаюся выше, цепляясь за нервно вздымающуюся грудь с набухшими розовыми сосками. Парень мычит, дёргается и кивает, заставляя мужчину прыснуть и припасть губами к выпирающей тазобедренной косточке. Палец вновь проникает внутрь, на этот раз глубже и увереннее, растягивая стенки и медленно двигаясь. Обилие смазки позволяет ему скользить легко, погружаясь по самое основание. Сегодня хочется растягивать парнишку особенно долго, чтобы тот ощутил весь вкус мести мужчины и, быть может, заставить кончить без проникновения. Язык все также гуляет по бедру, низу живота и лобку, задевает кожу на члене и играет с ложбинкой на подрагивающей головке. Палец плавно выходит из тела и тут же давит на проход вновь, уже с добавленным средним. Мышцы поддаются легко, послушно тянутся и пульсируют, сжимая пальцы, что разминают их костяшками. Антон распаленный, мокрый и готовый. Но для Попова это не значит ровным счётом ничего, он и так делает для шатена слишком многое, так что начнёт только тогда, когда посчитает нужным. А пока… — Ты такой горячий, неужели и правда думаешь, что я так просто дам тебе желаемое? — Антон открывает влажные глаза, подрагивая пышными ресницами. Эрекция уже болезненная, яички наполнились спермой и стали почти каменными, все тело зудит, изнывая по ощущениям, кажущимся уже такими далеким и забытыми. Шаст скулит, стонет и мычит, стараясь сказать что-то. Арсений тянется рукой к кляпу и стягивает его на тонкую шею, давая возможность выразить свои мысли и желания. Парень шумно дышит, сглатывает накопившуюся слюну и не отводит взгляда. — Пожалуйста. Я больше не вытерплю. — Ну-ну, мышонок. — Попов нежно глядит щеку мальчишки, успокаивая его слезы. Пальцы неожиданно резко входят до основания, точно ударяя по затвердевшей простате и выбивая из Шаста хриплый стон. — Какой ты шумный. А ведь мы ещё даже не начали. — А-а-арс. — Антон готов молить, ползать в ногах, но наконец ощутить это распирающее изнутри чувство. И Арсений сдаётся. Вытаскивает пальцы, тянется к тумбочке и выуживает оттуда презерватив, надрывая его упаковку зубами. Одежда летит на пол, составляя компанию боксерам парня. По налитому члену раскатывают латекс и приставляют головку к ягодицам Антона. — Я понял тебя, малыш. Раз уж ты так просишь. — Мужчина давит на мышцы и медленно, все ещё не отказываясь от возможности продлить мучения мальчишки, входит наполовину. Даже от этого тело шатена крупно дрожит, а спина выгибается дугой, собирая под собой ещё больше складок, доставляющих дискомфорт. Жарко, тесно, головокружительно. Ни с кем Арсений не ощущал ничего даже близко подобного этому нарастающему кайфу, что уже накрывает его с головой. Он входит до конца, разминая бедра Антона большими пальцами и останавливаясь буквально на пару секунд, чтобы сорвать горячий поцелуй с искусаных губ. Толчок. Стон. Резкий вдох. Шлепок. Хрип. Тягучий выдох. Эту цепь можно тянуть вечность, но её у них нет. Хотя-бы потому, что парень уже на грани. Пальцы Попова крепко сжимаются у основания члена младшего, не давая ему возможности кончить, сам наращивая темп и находя-таки правильный угол входа. Стоны становятся выше, чаще и звонче. Они затекают в уши, отдаваясь там эхом и лаская раковину. Высшая точка экстаза. По комнате разносятся звуки шлепков о горячую кожу, сбитого дыхания и стонов, что звучат вразнобой. После почти двухнедельного перерыва от такой близости хочется выть, настолько остро ощущается каждое движение. Антон дёргает руки, постоянно забывая о наручниках. Запястья немного онемели и стёрлись, ноя от боли, сейчас такой неважной на фоне происходящего. Хочется кончить, почувствовать как волнами прокатывается по животу удовольствие, как стекает по головке горячая сперма. Да только позволить сделать это раньше себя Арсений не может. Толчки становятся медленнее и жестче, с силой давят на простату и пьянят. Мужчина хватает тощие бедра и грубо толкает их себе навстречу. Почти что животный рык, хриплый стон, и презерватив наполняется семенем. Антон ощущает, как болит содранное горло, как липкостью растекается по животу сперма. Внутри неприятно пусто, сердце бьётся о ребра с невероятной силой, а руки наконец ощущают свободу. Шатен трёт запястья и открывает глаза, тут же ощущая на губах контрастно нежный после жаркого секса поцелуй. Антону плохо почти физически от всепоглощающего чувства, разрастающегося в груди. С Арсением ему хорошо, с ним он счастлив. В воспаленном сознании даже побои и крики кажутся чем-то нормальным, неким проявлением внимания. Потому впервые за такое долгое время хочется сказать все прямо, как есть. Ведь Шаст уверен, что Попов испытывает тоже самое. — Я люблю тебя. — Вместе со сбитым дыханием слышно в перерывах меж поцелуями. Арсений дёргается, словно ему дали затрещину или всадили пулю промеж глаз. Расстояние между ним и Антоном резко увеличивается, голубые глаза становятся на порядок темнее, мышцы на руках напрягаются. Парень не понимает такой реакции, он ожидал совершенно иного. Он рассчитывал услышать те же слова в ответ… Мужчина зло усмехается и смотрит на мальчишку с лёгким презрением, за которым прячет подмораживающий страх и растерянность. — Докажи. — Что? — Антон не понимает. Доказать? Каким образом? Да и разве надо доказывать и без того очевидное? Ещё минуту назад мужчина целовал его, гладил талию, нашептывал приятные слова, а стоило ему услышать признание, как в голосе появилась сталь, а тело стало напряжённым. — Докажи, что любишь. — Арсений подаётся вперёд и грубо хватает шатена за подбородок, кривя губы. — Знаешь, сколько раз я слышал эти слова? От таких же шлюх как ты.       Больно, обидно, но так ожидаемо. Только лишь шлюха. Арсений не осознает брошенной им фразы, не понимает, какую боль причиняет привычным ядом в словах. Для него это так обыденно — оскорблять, унижать, ставить на место. Пусть Антон для него уже давно не просто мальчишка на ночь, это не исключает того, что признавать подобное стыдно и неприятно. Он привязался, проникся, может, начал чувствовать что-то к этому прекрасному мальчишке, что только одним своим видом заставляет внутри распускаться цветы, сад которых уже давно зарос и увял. Но Арсений не скажет этого, никогда и ни за что не подтвердит это вслух.       Он не хочет признавать свое поражение.       Может это и было очевидно, но от этого не менее больно. Антон борется со скрежетом в груди и стойко сдерживает слезы, что закипают внутри. Он грустно улыбается и кивает своим мыслям. Конечно, как же иначе. Сережа предупреждал, говорил, что эта привязанность ни к чему хорошему не приведёт, что мужчине не нужны его чувства, так что стоит скорее избавиться от них. Да разве сердцу прикажешь?! Давно все понятно стало. И о наркотиках, и о насилии, о истинном лице Арсения. Но Антон любит. Искренне любит даже после всего случившегося. Эти руки, что неоднократно оставляли на теле синяки и ссадины, он готов целовать их, гладить и ластиться к ним. Глаза, которые покрываются тёмной дымкой, стоит Попову разозлиться, Шаст обожает любоваться ими и вспоминать о ясном небе и морской глади. Голос, то бархатный, произносящий нежное «мышонок», то грубый и властный, пускающий мурашки. Любит россыпь родинок по телу Арсения, которые часто соединяет невидимыми линиями, ведя по ним пальцем. Любит каждый изъян, каждый сантиметр и каждую черту характера.       Арсений видит все это, но отвечать не спешит, ведь это так глупо. Любовь — лишь преграда. Он замечал, как нравятся касания его рук мальчишке, когда мужчина нарочно задерживается ими на шее, очерчивая тонкие ключицы. Даже когда его пальцы сжимались на хрупкой шее, Антон любил их и касался бережно даже в попытке отстранить. То, как шатен смотрит в его глаза, словно витая в облаках и слыша шум волн, бьющихся о берег. В моменты, когда эти самые глаза мечут молнии, парень все ещё видит в них прекрасное. Арсений знает, что его голос нравится парню не меньше, будь то крик или похвала. А эти моменты, когда Антон медленно ведёт пальцем по его груди, вычерчивая непонятные зигзаги и завитки, даже не замечая, как мужчина любуется сосредоточенным лицом. Осознание тонкими иголками впивается в тело, щекочет, причиняет дискомфорт.       Пока Арсений перерабатывает информацию, Антон уже натягивает обратно одежду, ступает по полу босыми ногами, желая скорее убраться из этой комнаты. Остаться наедине с собой, обдумать, понять и принять. В глазах уже стоит пелена слез, мешая видеть дорогу, рука тянется к металлической ручке. Всего-лишь шлюха, игрушка, мальчик на ночь, зверёк, пойманная в мышеловку мышь. Наивно, глупо и так больно. Арсений с места срывается, накрывает руку парня своей и молчит. Томительно долго каждый мучает другого этой глухой тишиной, не в силах сказать вертящееся на языке. Антону страшно сказать не то, разозлить, вывести из себя мужчину. Тому, в свою очередь, не дается правда, что режет внутренности и крошит кости. Все и так давно закипает и тлеет от желания вылить все на мальчишку. Ведь кто он такой, чтобы менять Попова? Как он посмел поступать столь нагло? Он — сплошное исключение в жизни Арсения, тот, кому разрешается слишком многое и не меньше спускается с рук. Остальные бы уже давно были мёртвы или, как минимум, остались калеками. А Антон стоит спиной к брюнету, живой. Вновь действует нагло, не боясь наказаний. — Я никогда не скажу тебе этих слов. — Почему? — Они все также стоят у двери, держа скрепленные руки вместе. Голос парня ровный, холодный, но все же потерянный. — Потому что я не люблю тебя. Ты… — Шлюха. — Арсений сжимает челюсти и сдерживает себя, чтобы не влепить мальчишке сильную пощёчину. Терпеть не может, когда его перебивают, не дают закончить мысль. — Я просто не понимаю, зачем было все это. Эти красивые слова, рестораны, ночи проведённые вместе. Зачем… — Антон. — Арсений отпускает руку и разворачивает шатена к себе лицом, прижимая ладони к плечам и серьёзно смотря в зелёные глаза. — Захотел бы я только спать с тобой, я бы это и делал. Никаких ужинов, совместных ночей и разговоров. Будь ты просто шлюхой для меня, я бы… — Но ты сам назвал меня ей! — Блять, дай мне договорить! — Арсений встряхивает парня, начиная злиться. Держать в себе гнев и свою натуру ужасно сложно. Надо прояснить все раз и навсегда. Если не для парня, то для себя. Попову не нравятся перемены в его поведении, словах и поступках. Он ненавидит нежности и разборки, ненавидит слово «любовь». Когда-то он заставил себя стать таким, а сейчас старое лицо вновь появляется, разрушая возведенную стену безразличия. И все из-за мальчишки, что с надеждой смотрит на мужчину и ждёт его слов, поджав губы. — Я вспылил, сказал не подумав. Но я правда не могу ответить тебе, как бы ты этого не хотел. Ты и так слишком близко, настолько, насколько до тебя не был никто. А я ненавижу выходить из зоны комфорта и подпускать к себе кого-то. Ненавижу думать о тебе, ненавижу наслаждаться тобой и хотеть большего.       Арсений скажет ещё много «ненавижу», с каждым пунктом теряясь в себе все больше, уходя от реальности и разговаривая уже с самим собой. А Антон будет слушать и понимать, что сказанное мужчиной полностью противоположно. И сейчас тот впервые выступит перед ним настолько откровенным и уязвимым. Парню всегда удавалось мастерски раскрывать людей, показывать их настоящие лица и эмоции. Неосознанно, но он сделал это и в этот раз. Руки тянутся к лицу Попова, поворачивают его голову к себе, смотря в глаза, что за время монолога гуляли по складкам на футболке младшего. Шатен приближается к губам, подрагивая и опасаясь последствий. Арсений на взводе, как пороховая бочка, готов взорваться в любой момент. И Антон может выступить как спичкой, так и упрятать мужчину от опасности взрыва. — В таком случае, моих чувств будет достаточно. Просто позволь мне и дальше сокращать расстояние между нами. — Шёпот в самые губы, что щекочет их, опаляет дыханием и пробивает острой иглой. Арсений сам накрывает губы мальчишки прижимая его к себе, утягивая в жёсткий глубокий поцелуй, что так и кричит «Ты мой». Но именно эта реакция на слова и даёт понять Антону. Это не он мальчик Арсения. А именно мужчина сдался в тонкие бледные руки.       

***

- Я не хочу! - Мальчик пытается вырвать руку из крепкой хватки дяди, ему страшно и противно. Хочется убежать, спрятаться и забиться в тёмный угол, оставшись наедине с собой. - Ты должен уметь постоять за себя, Арсений! Прекрати сейчас же и возьми этот чертов пистолет в руки! - Мужчина дёргает племянника за локоть, из-за чего тот почти падает на пол. Стас терпеть не может непослушание, тем более, если его не слушается ребёнок, который свалился ему на голову как снег в середине мая. В его планы не входило нянчиться с сыном покойной сестры. Он бы и дальше продолжал брать от жизни все, не обращая внимания ни на кого. Но надо же было попасть в его дом мелкому гаденышу, от которого не было никакого толку. Несмотря на свой образ жизни и принципы, мужчина не смог выбросить мальчишку на улицу или отдать в детдом. Он любил сестру, пускай они не общались уже долгое время. И Арсений был так похож на неё своими большими глазами, длинными ресницами и носом-пуговкой. Стас просто не смог. Но в реалиях мира, в котором жил сам мужчина, ребёнку будет выживать крайне сложно. Именно потому ему с детства нужно знать как пользоваться оружием, как защитить себя и своих близких, как сделать все, чтобы не подохнуть подобно матери. Стас не годится на роль хорошего отца, и прекрасно это знает. Но у них двоих просто нет выбора. - Я не могу! У меня не получится! - Арсений плачет, но прекращает бесполезные попытки побега. Его щеки раскраснелись, глаза из-за скопившейся влаги стали похожи на стеклянные. Слишком юн, чтобы видеть все это и быть непосредственным участником столь ужасных вещей. Мужчина не слушает, впихивает в пухлые ладошки пистолет и повторяет все, что говорил ранее. Придерживает руки племянника, не давая разомкнуть пальцы.        В пять Арсений впервые взял оружие в руки. *

***

      Руки действуют на автомате. Вынуть пистолет из кобуры, достать магазин, сунуть оружие обратно в кобуру, зарядить магазин. Все отточенно не одним годом тренировок. Арсений первоклассный стрелок, меткий, быстрый и проворный. Жестяные банки с лязгом отлетают, пробитые пулей насквозь. Мишени больше похожи на дуршлаг после тренировок дяди с племянником. Стас груб и жесток в обучении, но не будь он таким, мальчишка бы ни за что не достиг подобных результатов. Звук перезарядки, команда, выстрел. Ребёнок, закаленный жестоким миром, в который его бросили точно новорождённого котёнка в воду. Но он научился грести и плыть против течения.        Ежедневные тренировки отличаются друг от друга разве что количеством банок и временем её проведения. Это было неизменно, до одного года. Весна, снег только начинает таять после долгих заморозков, под деревьями появляются проталины, с земли ещё тянет холодом. День рождения для детей пора волшебства и, как и любой мальчишка его лет, Арсений мечтает провести этот день особенным образом. Из года в год получать в подарок оружие, слушать поздравления дяди, что больше похожи на наставления и тычки в ошибки. Но этот год особенный. Парня будят рано, не объясняют ничего, а только ведут по холодному коридору, дав перед этим пару минут на смену одежды. Мальчишка не понимает, он ещё спит, но внутри уже надеется на то, что этот праздник пройдёт иначе. Так оно и случается       В комнате, куда его приводят, горит лишь одна лампочка. Она свисает с потолка на длинном проводе, покачиваясь из стороны в сторону от залетающего через открытое окно ветра. Холодно и отчего-то страшно. Предчувствие плохое, точно вот - вот произойдёт что-то страшное. Что-то, что совершенно не стоит видеть ребёнку в таком возрасте. Стас подталкивает племянника в центр комнаты и всучивает в руки пистолет. " Еще один", думает про себя Арсений, но понимает, что уже ни раз видел это оружие и неоднократно оттачивал с ним свои навыки. В голове все больше вопросов, ответов на которых, конечно же, никто не даст. Дверь противно скрипит, привлекая внимание мальчика. Незнакомого мужчину ведут в край комнаты и привязывают к стулу, который Арсений замечает только сейчас. Слишком непонятно для сонного мозга, слишком сложно. - С днем рождения. - Без намёка на искренность поздравляет Стас, придерживая мальчика за плечи и разворачивая в сторону приведённого человека. Арсений не понимает, но чувствует. Что-то нехорошее произойдёт. - Стреляй.        За время проживания в этих стенах, мальчик слишком хорошо понял, что его дядя шутить не умеет. Если он говорит что-то, то так оно и есть. А значит...        В десять Арсений впервые убил человека.

***

      Арсений привык быть один. Справляться со всем самому, не верить, не разговаривать, даже не смотреть на людей. Всегда рядом был только дядя. Да и эта связь не была приятной, будь у парня выбор, он бы не хотел знать этого человека. День, ночь, лето и зима. Всегда один наедине с собой и своими мыслями, Попов не знал, как стоит общаться с кем-то. Привык, но не желал оставаться в одиночестве навечно, пожираемый собственными монстрами, что проедали мозг. Людям свойственно желать общения, внимания и банального человеческого фактора в собственной жизни. Насколько бы закрытым интровертом ты не был, некоторые периоды легче переживать с кем-то, а одному, порой, справляться с ними даже опасно. Когда в голову лезут ненужные мысли, руки скованы навязанными принципами и правилами, измазаны в крови людей, которых ты сам не хотел убивать. Это сводит с ума.       Арсению пятнадцать. В этом возрасте хочется показывать свой характер, самовыражаться, заводить друзей. Первая сигарета, выкуренная тайком от Стаса. Пускай тот не запрещал ничего подобного, так ведь куда интереснее. Свесив ноги из окна, оглядываться на дверь, чтобы никто не вошёл и не застукал. Будоражит. Первый алкоголь, секс, но все не то. Чего-то не хватает.        День, что запомнился двум парням до конца жизни, начался совершенно непримечательно и даже скучно. Занятие по стрельбе, ведь только этот навык из предложенных Стасом, привлекал Арсения. После скудный завтрак, штудирование библиотеки, бесцельное брождение по дому. Хочется чего-то нового, необычного, того, что может увлечь хоть на короткое время и отвлечь от серой унылости однообразных дней. В доме странная суматоха, людей при банде немного, сплетни разносятся быстро, нарастая выдумками. Так Попов узнает о мальчишке его возраста, что попал в дом. Найти дядю не составляет труда, он всегда находится либо у себя в комнате в компании девушек, либо накуривается в кухне. Арсений привык к разврату, происходящему в стенах дома, и совершенно не стесняется врываться в комнату дяди во время его развлечений. Хоть бы щеколду поставил. - Где он? - Оперевшись о дверной косяк, брюнет равнодушно смотрит на мужчину, что вдавливает блондинку с надутыми губами в матрас. Стас совершенно не стесняется такого положения вещей и даже не отрывается от процесса, только кидая на племянника быстрый взгляд. - Кто? - Парень, которого привезли недавно. - Арсения бесят стоны незнакомки, что больше походят на скрип двери, что не смазывали, по меньшей мере, лет пять, а то и больше. - А, этот. Вместе с остальными, где ж ему ещё быть.        На этом разговор можно считать оконченным. Арсений даже не удосуживается закрыть за собой дверь, слыша летящие в спину неприличные слова, и ехидно усмехается. Ему нравится выводить дядю из себя, нравится видеть его недовольное лицо. Он уже не может напугать своими угрозами, ведь мальчик вырос и набрался опыта, научился обводить мужчину вокруг пальца. В доме есть комната, где держат "нераспределенных" людей. Кто-то присоединится к банде, другие пойдут на живые мишени или ринг, третьим иногда удаётся уйти из этих стен и даётся возможность забыть все произошедшее здесь. Обычно людей немного, да и все они гораздо старше самого парня, так что найти "того самого" труда не составляет. Он сидит в углу, поджав к груди колени и трясясь от страха. Арсений не спеша идёт к мальчишке и пинает его носком кроссовка, обращая на себя внимание. Заплаканная вполне себе симпатичная мордашка. Примерно годом младше Попова, да ниже на полголовы. Это так, навскидку. - Пошли. - Арсений разворачивается на пятках и уходит из комнаты, останавливаясь в дверях и смотря через плечо. - Тебе особое приглашение нужно или что?       Мальчишка подскакивает и подлетает к брюнету, вызывая у того довольную усмешку. Ему начинает нравиться такая покорность. Нравится видеть в глазах мальчика страх и потерянность. В этом Арсений даже понимает дядю. Незнакомец следует гуськом, не отставая ни на шаг, наступая на пятки и опасаясь получить по шее. Попав сюда, он чувствует только дискомфорт и желание поскорее уйти, но это невозможно. Его удивляет только то, что в этих стенах есть его ровесник, что так свободно ведёт себя и спокойно расхаживает по дому. Мальчика заводят в просторную комнату, где явно чувствуется запах табака и одеколона. Глаза неконтролируемо блуждают по обстановке, оглядывая мебель и проскальзывая по полу, на котором раскиданы различные вещи от книг до ножей. - Как зовут? - Арсений падает на кровать, скидывая с ног кеды и стряхивая с пледа крошки, хлопая рядом с собой рукой. - Серёжа... - Парень неуверенно ступает к предложенному месту, мнет в руках край кофты и поджимает губы. Волнение исходит от него волнами, раздражая брюнета. Тот дёргает мальчишку за рукав, заставляя сесть рядом. Разговор длится долго, под конец Лазарев даже начинает чувствовать себя раскрепощеннее, что не скрывается от внимательного взгляда голубых глаз. Сережа притягивает даже таким своим поведением, может потому, что умеет поддержать разговор даже в такой ситуации, а быть может и просто из-за недостатка Арсения общения с ровесниками. Во всяком случае, это станет отправной точкой в их связи. Они проведут бок о бок не один год, переживут множество ситуаций вместе и станут друг для друга самыми близкими людьми. Серёжа откроет для Попова многое, поможет понять себя, повлияет на формирование парня как личности и даст понять, что привязываться к людям опасно.        Он станет тем, кто впервые завоюет внимание и овладеет интересом Попова, и также первым, из-за кого Арсений начнёт строить вокруг себя неприступную стену, что начнёт рушиться много лет спустя, когда после странного разговора мальчик с зелёными глазами ответит на поцелуй и зашепчет тихое "Я люблю тебя". В тот день Арсений окончательно сдастся в руки Антона, позволит многое, полностью понимая, что делает и что это может за собой повлечь. Он не справится с соблазном, не сможет переступить через себя и вновь наступит на те же грабли, как и много лет назад, когда из любопытства решил завести друга. Разница лишь в том, что в этот раз все куда сложнее, запутаннее и серьёзнее. Попов словно вернулся в то время, когда ещё не слепил маску жёсткого хладнокровного человека, не прирос к ней и не отказался навсегда от человечности. Пока его разум не пошатнулся. До того, как убийства и насилие стали привычным и отчасти желанными гостями в этих стенах. Ещё до того, как мужчина поставил блок на чувствах и крест на любого рода привязанностях. Арсений обещал себе не становиться таким же, как дядя. Обещал и сдержал свое обещание, став ещё хуже. Он не мог понять только одного: зачем все детство Стас старался внушить ему важность связей и объяснить, что под боком всегда должен быть свой человек, чтобы в случае чего помочь и позволить отвлечься. Таким человеком Попов всегда считал Серёжу, пусть тот и не помогал со вторым, первый пункт выполнил превосходно, на долгое время став единственным, на кого мог положиться мужчина. Что до Антона. До мальчишки, предполагающего за собой лишь шлюху и любопытный эксперимент. Почему-то именно этот человек дал понять Арсению, что все в этом мире относительно, что стены возводят, чтобы с грохотом рушить их и ощущать на себе их развалины.        В двадцать восемь Арсений впервые разрешил себе влюбиться.