Жертва обстоятельств

      Внутри все закипало, злость бурлила кипятком, я была готова сдирать с себя одежду и рвать её.       Я просто смотрела на эти дурацкие ворота фабрики и не могла поверить, что это так легко закончится.       Я просто должна была выйти и меня бы отвели домой, где меня наверняка ищут. Но черт побери.       Меня злил не Гейзенберг. Не его вранье, которое все равно мало что меняло, не моя ситуация, не потраченное время и шрамы на моем теле. Меня выводило из себя мое же сердце, которое сжималось в грудной клетке, посылая импульсы, которые лопали капилляры.       То, что называлось душой, а вернее то, чего у меня не было, рвалось назад.       Я с силой швырнула свой рюкзак по направлению к ангару, ноги стали пинать землю, из-за чего куски травы и сухих листьев полетели в разные стороны.       Руки с силой сжали короткие волосы, и я закричала.       Крик бессилия и боли, который я не могла прервать. Если реветь я не могла, то быть в гневе — запросто. Ведь я ненавидела саму себя за ужасное чувство в груди. «Я не могу уйти. Не хочу… не хочу оставлять здесь его одного!»       Сука. Это противоречило мне, противоречило всему, к чему я привыкла и как жила. В этом мире важна лишь только я и точка. Но сейчас я добровольно отказываюсь, отказываюсь от спасения, рискуя собственной жизнью, чтобы спасти чужую. «Да кто он вообще такой?!»       Всего лишь тот, кто спасал мою задницу дохуллиард раз, латал, кормил, содержал и не давал сойти с ума.       — Ты тупая дура! — прокричала я на родном языке. «Дурацкое ощущение. Ощущение? Может, чувство? Сука!»       Сострадание и самопожертвование — я ненавидела все это сопливое дерьмо всем сердцем и призирала главных героев, которые жертвуют собой ради других.       Идиотский альтруизм и вся его концепция полное дерьмо. Никогда это не приводило до добра тех, кто таковым являлся. Лишь прочие нахлебники, которые пользуются чужой тупостью, остаются победителями и скрывают слезами благодарности свой триумф.       Плоско и пошло.       Я била себя в грудь, стараясь заглушить боль и выбить из себя всю дурь, но не получилось. Я чисто физически не могла заставить себя отказаться от этой тупой идеи. Не вышло.       Я рванула назад, громко топая по сухой земле. Рука схватила валяющийся на земле рюкзак, и я шагнула обратно в ангар. Тяжелая железная дверь стала закрываться. Я поспешила обратно в уже привычную мне мастерскую с комком гнева, который я хотела выплеснуть только на одного человека.       Но он меня опередил.       — Ты почему кричала?       — Закрой рот, — я затолкала мужчину обратно в нашу комнату, запирая за собой деверь.       — Ты ненормальная?! Какого черта ты творишь?! — он махнул рукой. — Я же сказал, что отведу тебя.       — Я никуда не иду!       — Что?       Его непонимание взбесило меня еще больше, я больше не могла подавлять эмоции за холодом своей души. Генератор прорвало и волна злости вот-вот хлынет из моих уст.       — Это все из-за тебя! — но мой мозг решил выговорить все на русском языке. — Ты засел в моей голове, не отпускаешь! Какого черта, я не могу понять?! — я ткнула в него пальцем.       — Говори по-английски, я не могу тебя понять, женщина.       — Мне это и не нужно, твою мать, — родная речь лилась рекой. — Как ты посмел меня изменить? Я предаю свою суть, сукин ты сын, почему я не могу тебя здесь оставить? Зачем ты это сделал и как?!       — Я тебя не понимаю! — Гейзенберг начинал закипать, нависая над моим лицом, как это только было возможно.       — Зачем ты сломал мне душу? — мой тон стал спокойней. — Зачем ты испортил мой разум, ты разрушил все, что я выстраивала годами… они все меня ненавидели… а ты? Зачем ты заставлялась меня чувствовать, психопаты не могут сострадать. Зачем?       Но мужчина схватил мое лицо, непонимающе смотря мне в глаза, крепко сжимая щеки.       — Я не понимаю… скажи, что ты мне говоришь, — и немец стал говорить тише вместе со мной. — Пойдем, я уведу тебя отсюда. Тебе не место в этом мире.       — Либо идем вдвоем, либо остаемся и прикончим ее вместе, — наконец я заговорила на понятном нам обоим языке.       — Не ставь меня перед таким выбором, не ломай мне душу… мне тебя жаль…       — Не смей жалеть меня! — я смахнула его руки с моего лица.       — Может, все-таки пора тебя жалеть. Может, хватит думать, что все нормально и тебе плевать!       — Черт! — я рухнула на пол, держась за голову, откуда, казалось, должен выпрыгнуть мозг из-за несостыковок всего происходящего. — Я тебе должна, и я остаюсь.       — Не должна ты мне ничего.       — Значит, я просто остаюсь, потому что дура!       Он фыркнул, скидывая с себя свой потертый плащ, оставаясь в серой рубашке. Мы молчали, находясь в разных концах комнаты. Я даже не пыталась прожечь его взглядом, ибо это было бесполезно. В голове стало пусто, я лишь изучала царапины на металлическом полу, пытаясь предать им хоть какое-то значение, долю смысла или чего-то объяснимого, но не находила. Я сломалась.       — План-то хоть есть? Только теперь уж без лжи, — я убрала прядь волос за ухо.       — Есть.       — Просвещай.       И вот я снова была в игре. Игре, в которой был финал или заключение, где мы оба выбираемся из этого болота. Я нашла себе объяснение, назвав это все чувством долга, которым я прикрывала свою слабость и сострадание.       «Мегамицелий» — так он его назвал. Какая-то огромная субстанция из плесени или организм, я так и не поняла, что это, но и не посчитала нужным переспрашивать. Однако четко поняла, что эта херня должна быть уничтожена.       От нее Матерь Миранда питала силы и оттуда шла вся эта мутация и эксперименты.       Долгие годы Карл ждал, когда появится сосуд. Он знал, что «это» родится не на этой территории, и крылатой падле придется свалить.       Мегамицелий нужно взорвать, а пока Миранда будет занята своей дочерью и ритуалом, Гейзенберг намеревался выпустить армию и завалить ее.       Все было рискованно и до дрожи пугало. Я могла погибнуть на любом этапе этого так называемого плана, поэтому немец отговаривал меня каждый день, в который занимался самодельной бомбой.       — Подай нож, — ученый щелкнул пальцами, куда я быстро вложила железяку, наблюдая за тем, как он капался в проводах и колбах с какой-то жидкостью, вроде нитроглицерин.       — Долго еще?       — Не стой над душой, — инженер пихнул меня в сторону.       — Мужлан! — буркнула я, отходя в противоположный край комнаты.       — Немного осталось, — наконец мужчина сжалился надо мной. — Надо бы отнести эту хрень за пределы фабрики, а то из меня так себе химик, рванет ненароком.       — И это поможет?       — Не ссы, сработает, — мужчина тихо засмеялся своим дерзким голосом, стараясь меня приободрить, но это не помогло и вселило мало надежды.       Теперь уж я не имела никакого права пререкаться, ибо нахожусь тут по своей воле и принимаю все условия игры.       Его условия его игры.       — Слушай, на, — какая-то железяка влетела мне в руки, — держи.       — Зачем это? И что это? — я осмотрела прибор. Все это напоминало квадрантную микросхему, где-то сантиметров двадцать на пятнадцать, с парой кнопок и рычагом.       — Панель управления железными.       — Зачем она мне?       — На случай, если я сдохну, нажмешь на большую кнопку вверху, — он тяжело вздохнул. — Запустится десяток роботов. Я встроил в них программу, они доведут тебя до границы, а оттуда уж сама, — мужчина, не отрываясь от работы, махнул рукой. — Оружие знаешь где, думаю, выживешь. Только не медли, а то вампирши пронюхают и решат тебя забрать.       — И когда это ты собрался дохнуть?       — Когда пойду в пещеру, устанавливать заряд.       — Ты не говорил, что это опасно! — воскликнула я.       — Для тебя нет, для меня да, — наконец, он развернулся, осматривая меня своими светлыми глазами. — Эта хрень на меня плохо влияет, становлюсь не в ладах с собой, до суицида может дойти. Я же мутант, а мегамицелий — зарождение моей мутации.       — Ну, тогда ты не пойдешь, — я запнулась. — Я пойду, установлю эту фиговину, скажешь только куда тыкать…       — Ну да, конечно, собралась она!. Может, сразу к Димитреску по дороге зайдешь и еще одну дочку прикончишь?       — Почему нет? Давно руки чешутся кого-то убить, а под руку только ты попадаешься.       Я краем глаза заметила как Гейзенберг сдержал улыбку, стараясь оставаться серьёзным.       — Нет, и точка.       — Да, и точка. Мне не нужен тут твой дохлый свихнувшийся труп.       — Ты хоть понимаешь, что собралась делать? — немец поднялся со стула, начиная мерить комнату шагами. «Началось…»       — Во-первых, эта хрень взрывоопасная.       — И ты держишь ее у нас под носом, — ответила я.       — Во-вторых, ты понятия не имеешь, как она работает.       — Объяснишь…       — И третье, ты там будешь совсем одна.       — Не маленькая, давай сюда мне эту херню и рассказывай, куда нажимать, — я оттолкнулась от стены, на которую опираясь. — Согласись, этот вариант для нас обоих лучше, если погибнешь ты, то у меня не останется шансов, чтобы выжить.       — Какая же ты логичная сука, — немец громко фыркнув, поднял руки вверх. — До невозможности, черт бы тебя…       Дальше следовала непереводимая немецкая брань, из которой я вообще ничего не поняла, кроме как агрессию и злость.       Мужчина намотал еще несколько кругов по комнате, пока не выдохнул шумно.       — Тогда слушай.       Дорога в пещеру с Мегамицелием могла бы занять меньше времени, если бы не ливанул промозглый осенний дождь, который весьма осложнил нам задачу. Был, конечно, вариант повернуть назад, но, возможно, другого шанса нам бы не представилось, ибо четкого расписания по возвращению домой Матерь Миранда нам не дала.       Пока сапоги утопали в грязи, продвигая меня все ближе к цели, мозг анализировал и прогонял в памяти все указания безумного немца. Какую кнопку нажать, как подключить детонатор, который из рычагов поднять, а какой опустить, и не в коем случае не разбить колбу, иначе сразу превращусь в фарш.       Местность из лесополосы плавно перетекала в каменистое пространство, где не было ни кустика.       Ветер в ущельях стал еще сильнее и уже решил выдуть остатки моей души, волосы промокли насквозь и прилипали короткими прядками ко лбу.       Я посмотрела наверх, где бушевали серые тучи, превратив легкий день в пасмурное и мокрое дерьмо.       — Не отставай, — раздалось впереди.       Колючий баритон смешался с гулом ветра, создавая поистине тревожную какофонию в моих барабанных перепонках.       Я двинулась вперед, не упуская из виду широкие плечи Гейзенберга, которые стали отчетливей из-за мокрой ткани.       Как назло, даже в такой ураган нам встретились чертовы псы, на которых пришлось тратить лишнюю силу и патроны.       — Сука, они могут быть и там, — мужчина попытался взглянуть на меня, — в пещере. Идиотская затея.       — У меня есть дробовик, и это необходимая затея.       Мое сознание так поглотила вся эта идея, что я уже не могла остановиться. Но тут Гейзенберг пошатнулся, ухватившись за каменистую стену рукой.       — Ты в порядке…? — моя рука потянулась к его шее, как тут, резкий электрический заряд прошелся по моему телу от соприкосновения с кожей ученого. — Сука!       Я одернула руку.       — Какого черта!       — Я же сказал, эта хрень на меня влияет, мутация становится сильнее.       Я почувствовала, как ружье на моем плече начинает притягиваться к его намагниченному телу, поэтому пришлось увеличить расстояние между нами.       — Давай бомбу.       Мужчина медлить не стал, дрожащей рукой он открыл сумку, доставая самодельное изобретение, попутно завершая последние настройки.       — Порядок помнишь? — я слышала, как срывается его голос, как он старается сдержать переизбыток сил, и раз мы все еще живы, значит, у него выходит.       — Давай сюда, помню.       Я аккуратно взяла устройство, которое весило килограмм десять, и с трудом умещалось в моих руках.       — Тебе надо уйти подальше.       — Ну да, еще чего, — буркнул немец, сжимая кулак на груди. — Давай… будь осторожна.       Руки тряслись от холода и тяжести каждый раз, когда я делала шаг по неровной тропинке между камней.       Всего одно неверное движение, одна неосторожность, и я взлечу на воздух.       Черт, еще никогда я не была настолько аккуратной и ответственной. Видимо, это все от того, что моя задница зависит от взрывной жидкости в баллонах.       Пройдя еще несколько метров по ущелью, я наконец вышла на огромную пещеру, которая явно была почти без потолка. Со скалы хлестал дождь прямо на огромный сгусток нечто живого, отвратительного и отдаленно напоминающий эмбрион.       — Чертова плесень, — я продолжила смотреть. — Мегамицелий.       Нужно было поставить эту взрывоопасную хрень как можно ближе к эмбриону, зубы стали стучать от холода и промозглого ветра. Потихоньку немели конечности. Я старалась гнать слабость к черту, аккуратно забираясь по камням на выступ, поближе и повыше к цели.       Ноги могли в любой момент сорваться, а одна рука вечно соскакивала с опоры. Становилось тяжело дышать, я уже десять раз пожалела о том, что не свалила несколько дней назад, но теперь, у меня не было оправданий и отговорок.       — Сука, — ладонь вновь съехала с острого камня, распарывая кожу. Кровь хлынула по руке, растекаясь по руке от упругого ливня.       На мое счастье, я нашла неплохую устойчивую поверхность, где можно было закрепить бомбу. Дрожащими руками, я уложила конструкцию на уступ, пальцы потянулись к молоточку, параллельно доставая веревки.       Я вбила два крупных гвоздя в каменную стену, закрепляя на них крепкие, на сколько мои руки были способны, узлы. Другие концы я обмотала вокруг аппарата. «Так, вспоминай!»       Нажав маленькую кнопку справа, я активировала различные шкалы. Дальше я по памяти подняла все рубильники вверх, и машина тихо и размеренно запищала, чем вызвала скачок в сердце.       — Теперь детонатор, — из кармана я достала еще одно устройство всего с одним рычагом, которое должно было сгенерироваться с бомбой неведомым для гуманитария образом, но от меня требовалось просто нажимать на кнопки в определенном, заученном порядке. «Пошла загрузка...»       На детонаторе появилась шкала, которая медленно заполнялась зеленой полоской. Но тут прозвучал знакомый мне рев. Я подняла голову, надеясь на лучшее, но Бог не услышал.       Скалящиеся морды над потолком пещеры уже заметили меня. Один из ликанов заорал, что послужило сигналом для остальных. Они тут же ринулись вниз, цепляясь когтями за каменные стены.       — Сука, давай быстрее! — я хлопнула по машине, но загрузка все еще не была завершена.       Ноги и руки еле держали меня в шести метрах над землей. Дождь был совсем некстати, я перекинула дробовик с плеча, попутно заряжая.       Два выстрела, и голова одного из оборотней отлетела от тела. Пальцы потянулись за патронами.       Перезарядка, выстрел, перезарядка, выстрел.       Но времени у меня не осталось.       Пока, наконец, я не уловила заветный звук, оповещающий о конце загрузки.       — Черт!       Время вышло, ликаны были уже на расстоянии броска. Мне ничего не оставалось делать, как сорваться с места.       Даже сгруппироваться мало получилось, ибо я пыталась не разбить детонатор. Боль в бедре разнеслась по всему телу, рука стала кровоточить еще сильнее.       Но нужно было двигаться дальше. Затылок чувствовал дыхание жадных до плоти псов.       Я уже не смотрела назад, не пыталась отстреливаться, ноги просто несли меня вперед, прочь из этого ущелья.       Я выскочила из этого круга, но, осмотревшись, поняла, что Гейзенберга рядом не было. Вокруг лишь стена воды и больше ничего. Громыхали тучи, а спина ощущала холод приближающихся машин для убийств. «Не могу поверить!»       Но грохот сзади заставил меня развернуться.       Железный молот из груды металлолома с гулом влетел в толпу ликанов. Кровь брызнула на мою щеку. Мужчина занес второй удар, который пришелся на каменную стену. Скала затрещала от удара, я взглянула на ликанов, которые отходили назад, страх окутывал и их тела.       Мои ноги немели, а бедро уже не держало корпус из-за удара. Губы, казалось, больше не ощущали ветра, ибо превратились в синюю от холода плоть.       Дыхание сбивалось, а руки тряслись изо всех сил, сжимая детонатор.       — Ты как, жива? — старался окликнул меня хриплый баритон.       Немец ринулся ко мне, подхватывая за плечи, но я не реагировала.       — Ты ранена? — его пустые глаза осматривали мое тело, постепенно находя увечья. — Черт, так и знал, что это была тупая затея.       Я протянула устройство, на котором мелькала зеленая шкала.       — Я установила, — мозг не слушался, меня мутило, а глаза не могли держать веки открытыми. Я замерзала, ветер выдувал душу. — Я… сейчас упаду… забери.       Ноги подкосились, и я рухнула в его руки, но тело уже мало что ощущало в минуты, когда глаза еще были открыты.