Жертва обстоятельств

      Скупая теплая ночь окутала тенью высокие шпили замка Димитреску. Злополучный туман вновь окутывал мои ноги, но теперь я ощущала все наяву, не было больше отголоска галлюцинаций Донны Беневенто, здесь и сейчас была реальность, и только она.       Я пробиралась настойчиво, но скрытно по уже знакомым проходам и лазейками.       — Как странно, — я толкнула огромную дверь в главных воротах. — Не заперта.       Я решила воспользоваться этим преимуществом и шагнула вперед. Конечно, мысли о том, что это возможно была ловушка не покидала меня ни на секунду.       Красновато-багровый свет богатого замка создавал двоякие впечатления. С одной стороны казалось, будто тут царит атмосфера уюта и тепла, материнской любви, жара камина и чистоты, но присмотревшись ты понимаешь, что это место окутывает лишь один страх. Страх для всякого сюда входящего. «Беги, беги, беги»       Крутится у тебя в голове, словно колесо, постоянно проходя определенный путь, но ты игнорируешь эту мысль и катишься со склона дальше, понимая, что летишь в обрыв.       Звук разбившегося стекла привлек мое внимание и я вздрогнула от неожиданности. Собравшись с духом, я схватила со стены канделябр с горящими свечами, и направилась к источнику звука, словно мотылек на огонь.       Звук разрушений и громкие женские возмущения становились громче с каждым шагом, но меня это совсем не останавливало, мною двигала мысль все узнать. Узнать все секреты и тайны этой покрытой мраком деревни теней.       — Как ты могла ее упустить?! — закипала высокая аристократка с потрескавшийся белой кожей. — Неужели ты не смогла справиться с простой худющей девкой?       — Прости Мама, — знакомый голос юной на вид девушки привлек мое внимание.       Я аккуратно приоткрыла дверь в гостиную, где находились хозяева этих специфических голосов.       Через тонкую щелку я смогла разглядеть уже до боли знакомые силуэты высокой статной дамы под три метра, с огромными бедрами и узкой для ее габаритов талии. Рядом с ней стояла маленькая, по сравнению с женщиной, блондинка в черном платье, снявшая свой готический плащ.       — Мерзкая смертная. Погубила два прекрасных цветка моей жизни, — женщина яростно схватила дорогую керамическую вазу и с нечеловеческой силой швырнула в стену. От громко звука ее дочь слегка вздрогнула. — Ох, моя милая Белла, как же я была глупа. Она могла убить последний лучик радости в моей жизни.       — Я не знала, что встречу эту стерву у дома Донны. Я же ходила к ней по твоему поручению, Мама.       — Я знаю, моя Белла, — леди Димитреску подошла к блондинке, наклоняясь к нее лицу, а затем ее крупная рука нежно взяла девушку за плечо. — Впредь, держимся вместе, я не могу потерять и тебя.       — Хорошо, Мама, — девушка аккуратно положила голову на ладонь женщины. — Нужно сообщать Матери Миранде о беглянке?       — Не стоит беспокоить ее по таким пустякам. Она все еще в поисках сосуда, и с нашей стороны будет грубо отвлекать ее, милая.       — Но когда же мы отомстим?       — Сейчас! — закричала Димитреску, разворачиваясь ко мне, параллельно выпрямляясь во всем своем величии. — Ты думала, я не учую твою крысиную натуру?       Сердце сжалось в пятки. Я попыталась сдвинуться с места, но не получилось. Будто мои ноги увязли в чем-то мягком. Вокруг все потемнело, я хотела уже закричать, но из моего рта не вышел ни один звук.       Двери распахнулись и, нагнувшись, гигантская дама вышла ко мне под смех своей последней дочери.       — Что ж, не знаю, почему мы брезгали твоей кровью, сейчас она мне кажется неплохой, — она повернулась к дочери. — Или это из-за запаха скорой мести!       На этих словах злобная вампирша выпустила метровые металлические когти. Всего одно движение и они тут же вонзились в мое тело в области груди. Я чувствовала, как они пробили мне оба легких.       Стало трудно дышать. Кислород будто не попадал в тело. Я задыхалась, и при этом не могла издать ни единого звука.       — Ну что же? Съесть тебя сразу или живьем, по кусочкам? — Димитреску громко засмеялась в привычной ей манере, но в моих ушах ее голос становится все тише и превращался в звон. Все вокруг плыло и слепило, но дышать все равно было практически невозможно.       Стало слишком ярко, слишком мутно и страшно. Я открыла глаза.       Пелена быстро спала. Наконец, я почувствовала запахи. Запахи сквозняка, металла и сонного тела. «Во сне не бывает запахов. Я проснулась»       Но дышать было по прежнему тяжело. Опустив голову, я увидела лежавшую на моей груди огромную мужскую руку, придавившую легкие.       Мои руки уже целенаправленно спихивали сонное тело, наконец, освобождая меня, чтобы сделать глубокий вдох.       Мужчина явно был недоволен тем, что его потревожили и сонно перевернулся с живота на спину.       — Это место возвращает мне сны, — тихо прошептала я. — Вернее, кошмары. Лучше бы как раньше, ничего бы не снилось.       Я аккуратно протерла глаза рукой, убирая следы сна. Волосы явно спутались и были отброшены куда-то вверх. Ужасно хотелось пить. Я стала осматриваться по сторонам. У такого человека, как Гейзенберг, точно должно быть все, что душе угодно и под рукой.       Мои поиски остановились на его спящем лице. Такие крупные губы, топорный нос и опущенные брови. Он был суров и красив, в нем был была та самая деревенская красота, маскулинность в самом ее проявлении. Он точно был противоположностью всех моих идеалов и окружения в целом, только худощавые и высокие мальчики. Вот и все. Но он…       Он был хоть и среднего роста для мужчины, но невероятно силен, его грудные мышцы так характерно поднимались вверх и вниз от каждого вздоха. Эта неприятная щетина с несколькими седыми волосами придавала его грозному виду расхлябанности. Мне почему-то безумно хотелось завязать в пучок его жесткие волосы, доходящие ему до середины лица.       Наконец, я увидела над кроватью полку с какой-то склянкой, напоминающую бутылку. Я потянулась, и наконец, фляга была у меня.       — Хоть бы не алкоголь, — по запаху было не похоже, поэтому я сделала пару глубоких глотков.       На вкус это была вода, но не совсем обычная, будто в нее добавили какие-то специи или травы, типо тархуна или чабреца. Смеси трав мне мало что напоминали, но очень хорошо освежали и утоляли жажду. У меня проскользнула мысль о том, что под землей фабрики приходится потреблять огромное количество воды, и эти травы помогают сохранить влагу внутри тела, но это было всего лишь предположение.       «Хоть бы не отрава. Твой инстинкт самосохранения послал тебя на хуй, дорогуша. Взяла какую-то бутылку у почти не знакомого мне человека, и пьешь как верблюд»       — Ну да, воду не пьем, зато трахаемся с малознакомыми мужиком, — я задумалась. — Зато как трахаемся…       Гейзенберг по прежнему мирно спал, удивительно, совершенно не храпя, а только глубоко вздыхая и легко подергивая кончиком крупного носа. «Надо бы по тихому свалить, чтобы не встречаться с ним взглядом»       Я все еще не понимала, что произошло вчера, поэтому списывала все это на переизбыток эмоций и перевозбуждение от погони и близости смерти.       Мое положение оставляло желать лучшего, так как быть зажатой между стеной и мужскими телом было не лучшей перспективной в данный момент.       Я кое-как достала из-под себя тонкую льняную простынь с характерными потертостями и заплатками и попыталась скрыть наготу, как только могла. Моя нога аккуратно перекинулась через спящее тело, дыхание замерло. Колено опустилось на край матраса, но кровать предательских скрипнула. Я замерла.       Мои уши чувствовали каждый мимолетный звук. Я зависла четко над телом спящего ученого, одной рукой пытаясь удержать обернутую вокруг себя тряпку, а другой упираясь в скрипучий матрас. «Сука»       Я решила двигаться дальше, нащупав ступней пол, облегченно выдохнув. Последний рывок и…       Надежда на спасение умерла, когда крепкая рука схватила меня за лодыжку и усадила обратно.       Я плюхнулась прямо на теплый живот мужчины, оставив согнутые ноги по обоим концам его тела.       — Ты разве не поняла, что беглянка из тебя никакая, — сонный низкий голос раздался из его приоткрытых губ. Он медленно распахнул серые ресницы, приподнимаясь на локтях.       — Я просто хотела… — Свалить, я догадливый, — Гейзенберг продолжал сверлить меня своим прожженными взглядом. — Невежливо как-то. Ты же у нас интеллигент.       — Решила не растрачивать свои манеры, — я дернулась, но его руки ухватились за бедра через ткань, которой я обмоталась.       — Я сказал сидеть, — он приподнял голову, нахально заглядывая мне в лицо, пытаясь смутить. Я чувствовала, как руки подняли белую тряпку с моих бедер, начиная сминать кожу, настойчиво и жестко.       Я чуть не подавилась глубоким вздохом. Возбуждение сместилось ниже, предательски было сидеть прям на его теле. Если я заведусь, то он сразу это поймет.       — Только попробуй сказать, что не хочешь. Если бы я тебя раньше не видел, подумал бы, что у тебя черные глаза, — его руки поднимались выше. — Знаешь, у зрачков есть удивительное свойство, когда они расширяются, можно сделать выводы, что человек объят желанием, возбужден, распален, буквально на пределе. Значит, все-таки не врут, когда говорят, что глаза зеркало души.       — Или же тут просто темно и я пытаюсь лучше видеть…       — Тут горят три ярких лампы, не пизди хоть сама себе.       Его пальцы резко дернули за край простыни, сдергивая с моей груди мое импровизированное платье, оставляя меня полностью голой, при чем прямо перед его глазами.       — С этого ракурса еще лучше, — его глаза буквально пожирали меня. Я видела, как его зрачки перемещаются по каждому миллиметру моего тела. Как жадно он сжирает каждую клетку кожи, проходя по каждому изгибу.       Я смутилась еще больше. Мне казалось, что я сейчас выгляжу как красный помидор от жара и взгляда этого извращенца. Руки самопроизвольно потянулись к груди, чтобы хоть что-то от него спрятать.       — Э нет, — один взмах кисти, и сзади брякнула железка, которая обвилась вокруг моих локтей, сводя их сзади. Мышцы тут же потянуло назад, прогибая мою спину вперед. — Ах ты ж… — я попыталась рассоединить руки, но металл сдерживал их в одном положении.       — Не против цепей, дорогая?       — Вообще-то против… — Это был риторический вопрос, — он придвинулся ближе, смотря на меня снизу вверх. Его руки продолжали бессовестно и нагло сжимать мои бедра, оставляя яркие следы на коже. «Не смей стонать»       Я зажмурилась, откидывая голову, стараясь не показывать ему своей слабости.       Но Гейзенберг посчитал это призывом к еще большим действиям. Он сильнее приподнялся ко мне, целуя своими жесткими губами ключицу. Он явно хотел оставить следы, вбирая в себя мою кожу и кусая все свободные участки тела, мокрый и горячий язык скользил вниз, опускаясь к груди, которая вздымалась от каждого движения.       Наконец его рот достиг цели. Я почувствовала, как он вобрал в себя сосок, нежно покусывая и переминая его между зубами. Язык кружил по розовой коже, подстегивая мое возбуждение.       Я тихо пискнула, сделав еще пару глубоких вздохов навстречу ему, от чего его губы еще сильнее захватили мою грудь. Одна рука сместилась на талию, пододвигая тело ближе, пока другая занялась вторым полушарием груди, безжалостно сжимая полоть. Я была слишком мала для его габаритов, для его рук и уж тем более для внушительного члена, от которого до сих пор оставались ощущения внутри меня.       — Разве так не лучше, — прошептал он, поднявшись к моему уху, сладко закусив за мочку. — Когда ты связана и ничего не можешь предпринять, просто покорно подчиняешься? М? — он еще сильнее укусил меня, пройдясь языком по чувствительному месту за ушком, от чего я громче застонала, нетерпеливо прося большего.       Я была накалена до предела, буквально тонула в своей смазке, которая стекала на напряженный пресс Гейзенберга.       «Ох, черт, как глупо спалиться»       — Боже, — выдавила я из себя, ощутив поясницей, как в меня уперлось все мужское естество.       Гейзенберг замер, разглядывая мое лицо, медленно опуская руки к бедрам. Мои локти, обвязанные цепью, потянулись назад, вынуждая меня еще сильнее прогнуться. Он опустил ладонь между моей груди, проводя пальцем вниз, задевая пупок, ниже и ниже. Пух на моих руках встал дыбом, когда он приподнял меня над собой, на одних лишь ладонях.       Весь мой мир замер в предвкушении и раздвоился на две части, когда немец усадил меня на свой член. Я громко простонала, пытаясь задержаться, но его движения были требовательны. В такой позе я ощутила весь его объем, который было тяжело вынести, но возбуждение преодолевало все страхи и заставляло двигаться вперед.       Наши тела соединялись с каждым подъемом моих бедер, которые он опускал и поднимал своими руками. Меня раздражала эта беспомощность и обездвиживание моих рук. И если со вторым я могла смирится, то с первым точно нет.       Его самоуверенное лицо выводило меня из себя. Еще один толчок и я не выдержала.       — Я сама… господи, — я запрокинула голову еще от одной волны возбуждения.       — Прошу дорогая, — он расслаблено закинул свои массивные руки за голову, но цепи не ослабил.       — Зараза!       Я начала движения, совсем другие, нежели скачки. Мои бедра скользили то вперед, то назад, утопая в своей же смазке, стимулируя все точки и в том числе клитор, который сладко терся о его лобок. Я протяжно застонала, откидывая волосы.       Мне нужно было взять упор, и я наклонилась назад, упираясь в его ногу ладонями. Теперь стало проще, я набирала амплитуду, двигаясь волнами, успевая вращать бедрами, что доводило нас обоих до исступления. Мои стоны сотрясали стены, удержать в голове обрывки мыслей было совсем не возможно. Я думала только о Гейзенберге и этом моменте. Мужчина не удержался, схватив мои ягодицы, сжимая кожу. Он сдавлено застонал, плавно перемещая одну руку по моему двигающемуся животу все выше и выше, отчертив четкую линию начала груди большим пальцем, затем грубо смял полушарие, но движение продолжилось, и немец с легкостью ухватил меня за шею, дергая на себя.       Цепи отпустили мои руки, которые взяли упор по обеим сторонам от его головы. Волосы упали на бок, и я захватила его темный взгляд. Он запоминал каждую секунду моего прибывания на нем. Немец приподнялся, жестко целуя меня, прорываясь языком. Я еле успела уловить солоноватый вкус его губ, как он начал движение, вколачиваясь в меня. Темп ускорялся, наши хриплые дыхания все больше и больше раскаляли воздух. Дышать стало невозможно. Я уже чувствовала себя на пике, стоны становились рваными и короткими. Мой взгляд был во власти его потемневших глаз. Он приоткрыл свои шрамированные губы, которые выпустили стон, и я не удержалась.       Я поцеловала его с такой силой, пока меня накрывала новая волна, разносящая оргазм по всему телу, взрывая мой мозг. Мышцы сковал спазм, я случайно укусила его кожу.       Но Гейзенберга будто это не смутило. Он нежно укусил меня в ответ, мой разум уже плохо что либо соображал, впитывая отголоски исступления так, что я почти не ощутила его руки на мох бедрах, которые столкнули меня в сторону под звук его хриплого стона.       Я рухнула на бок на свое место, пытаясь отдышаться, не смотря на пыхтящего мужчину рядом. Мысли потихоньку приходили в себя. Я снова не могла поверить, что это произошло. И тут у меня тоже не находилось оправданий. Я мысленно плюнула, растягивая этот приятный момент. Мне было жарко, мокро, и очень хорошо. Так хорошо, как не было уже давно, я просто не хотела вставать и говорить. Но я была бы не я, если бы не выставила свои пять копеек.       — Хорошо, что не на пол кинул, — промычала я в подушку.       — Ты хочешь продолжить мой род? — с усмешкой произнес немец, поворачивая ко мне свое лицо, покрытое испариной.       — Ты же мутант…       — Это не значит, что моя сперма не работает как у обычных людей.       — Черт! Вот я идиотка! — я хлопнула себя по лбу.       — Прости, что расстроил твою догадку.       — Да нет же, — я указала руками на валявшуюся в углу мою сумку. — У меня дохрена презервативов в рюкзаке…       — Уже сразу готовилась к нашей встрече?       — Конечно. С рождения, — саркастично заметила я. — Это долгая история, но похрену. Больше этого не повторится.       — Конечно.       — Я серьезно.       — Да-да, я понял, — он ужасно пошло улыбался.       — Точно тебе говорю.       — Хорошо-хорошо, — он поднял руки, сдаваясь, а затем резко встал, совершенно не стесняясь в движениях. Он потянул шею, разминая мышцы.       Я зависла, наблюдая за его широкой спиной, где красовалось еще больше шрамов, чем на груди. Широчайшая мышца спины плавно перетекала в поясницу, демонстрируя мне все прелести громадного тела.       — Гуляй где хочешь по этому этажу, и наверху тоже, — он подошел к шкафу, доставая оттуда пару серых потрепанный тряпок. То, как они были сложенны, навеяли мне мысль об их чистоте. — Вниз не советую соваться, ибо нет желания больше штопать тебе твои длиннющие ноги.       — Ты куда-то собрался?       — Уже скучаешь? — я буквально чувствовала его улыбку. — Есть дела за пределами фабрики, — она сделал паузу. — Неплохой шанс сбежать?       — Я оставила эти попытки. Не знаю местности, а ты меня провожать не хочешь…       — Меня не подпускают к границам, — он посмотрел мне прямо в глаза. — Я пленник, а не хозяин здесь, и цепи, держащие меня, куда сильнее чем те, что я сковывал твои руки.       Я невольно потерла руки, наблюдая за тем, как он заходил в дверь, где по моим предположениям должна была быть душевая, или ее ржавое подобие.       — Если захочешь… Ах да, ты же сказала, что больше не повторится, — он оскалился.       — Да.       — Да-да.       Дверь закрылась, а еще через какое то время закрылась и другая дверь, которая запирала врата фабрики.       Машины сразу же стихли. Видимо, все здесь было управляемо и зависело только от него. Я осталась одна. Одна со своими мыслями.       Окатив свое тело водой и очистив дурацким хозяйственным мылом, которое явно варили в ручную, я нацепила на себя свою длинную рубашку, выходя из комнаты Гейзенберга.       Осмотрев несколько дверей и складов я устала ходить, ибо ноги и без того гудели, плюсом ко всему была тяжесть внизу живота от переизбытка секса за последние десять часов. Отрицать его умения было бы идиотизмом, меня периодически накрывали флешбеки, когда я пыталась съесть ужасную вареную картошку, от которой меня уже тошнило.       Делать было нечего, поэтому я взяла свою технику вместе с сумкой, и направилась на свежий воздух через, уже давно изученный, чердак.       Уже прошло около четырех часов, пока я грелась лучами уже давно перевалившего за полдень солнца. Тихие знакомые мелодии из телефона заставляли мою босую ногу отбивать четкий ритм по железной крыше, на которой я уселась, рисуя очередной костюм, не зная зачем, ведь теперь мои работы некому было отсылать. Поэтому и приходилось просто набивать руку. Иногда я возвращалась ко второй папке, где были просто дурацкие скетчи всего того, что я вижу. Они совсем не связаны с костюмами, просто пару пейзажей, зданий, наброски людей. И вот теперь, там красовались ворота фабрики и беспросветный лес. Вообщем все то, что попало в данный момент в поле моего зрения.       Закончив со своим импровизированным творчеством, я заглянула в папку, созданную не мной. Там было уже десяток файлов, названых явно не на английском, ибо я точно знала, что буквы «о» с двумя точками над ней явно говорили, что они на немецком языке.       Я тыкнула стилусом на файл с названием «Reaktordiagramm» *       Мне высветились что-то не понятное, но очень схематичное. Четкие линии записи, все было настолько идеально, что я залюбовалась. Красивые рамки с формулами и цифрами, изображенный механицизм мне ни о чем не говорил. Я не могла оценить правильность и четкость, но оценила его эстетическую красоту. Это даже вдохновляло меня. Я представила такой принт на строгом пиджаке или, может быть, на сумке, но пока это были лишь мысли.       Я отвлекалась на его почерк. Четкий, похожий на печатаный, без соединений между буквами. Совсем не похож на мой размашистый и грязный, который я сама не могла порой понять, да и писала я давно, все заменяла печать. Надо будет научить его, что в этом приложении можно вводить текст прямо на рисунке, хотя, может, он знает, и предпочел писать от руки.       Я опять задумалась, откладывая планшет в сумку. Июльские вечера были по своему хороши. Я приложила руку к горячей крыше, откидывая голову назад. Волосы ужасно мешались. Как бы я их не собирала, прядки у лица продолжали досаждать.       Какой-то шум со стороны леса привлек мое внимание. Это был совсем не громкий рык, но затем, я увидела мохнатые тела.       — И что вы здесь высматриваете? — я машинально потянулась к лежащему в рюкзаке пистолету, проверяя магазин. — Четыре патрона. Маловато.       На всякий случай я достала еще два магазина, последних.       Рука взяла пистолет на прицел, подпирая коленом локоть. Ворота фабрики были закрыты и явно находились под напряжением из-за проводов, тянущихся по верху решетки. Ликаны почти не двигались, лишь принюхивались. Один из них копал землю, иногда чухая свои уши лапой.       У меня возникло непреодолимое желание стрельнуть каждому из них по несколько раз в голову, причем даже поняв, что они давно сдохли. Просто хотелось стрелять долго и без остановки.       Но тут, твари зашевелились. Уже подумала, что они заметили меня, но их морды были обращены в другую сторону. Я посмотрела холм, откуда вальяжно выходил хозяин фабрики. Он не смотрел по сторонам, покуривая сигарету. Темные очки скрывали его пустые глаза от солнца. На плечи он взгромоздил свой громадный железный молот.       Мужчина притормозил, завидев ликанов, которые оживились, скаля свои пасти. «Неужели они на него нападут…»       Мои мысли прервали твари, которые сорвались с места, направляясь в его сторону, на что мужчина грузно опустив свой молот, запрокинул голову назад. Я буквально слышала, как он матерился.       Первый оборотень сделал прыжок, но тут же был размазан молотом о землю. Гейзенберг, как ни в чем не бывало, пошел дальше, удерживая оружие с руках. Вторая тварь так же беспомощно отлетела в сторону, но третья пасть выпрыгнула за ней. Я напряглась, начав целится, но мужчина силой притянул какую-то железяку, которая проткнула тело монстра насквозь.       Немец легко поправил очки, снова взвалив молот на плечи. Его рука провела по воздуху и металлические ворота отворились. Он так же вальяжно прошелся по тропинке, что-то напевая себе под нос, пока не поднял голову наверх, уставившись на меня.       — Неужто волновалась, дорогая? Ствол свой достала… — мужчина с шумом поставил молот. — Ринулась бы спасть меня?       — Еще чего, — я поставила оружие на предохранитель, убирая вещи в рюкзак. — Умрешь ты — умру я, так что я за себя переживала.       — Двигай задницу, — железные листы метала вылетели из кучи и соорудились в импровизированную лестницу, по которой плавно забрался безумный ученый.       Он с легкостью, которая только была возможна для его тела, плюхнулся на крышу рядом со мной, все так же нагло и близко.       — А я и забыл про этот люк. Ты через него сбежала?       — Ага. Крыша, вообще-то, большая…       — Сажусь там, где хочу, — он опять начал свою жестикуляцию руками. Видимо, без этого он просто не мог говорить. — Не стану отрицать, с тобой приятно сидеть. Давно тут не было таких живых душ.       — Каких таких?       — Которым приходят в голову тупые идеи сбегать на двухколесной рухляти. Как ты вообще его собрала?       — Я занималась этим.       — Механикой?       — Нет. Я занималась велоспортом. Знаю устройство велосипеда.       — Как же дохрена ты умеешь смотрю. Стрелять, выживать, да еще и велосипед собрать смогла! Не похожа ты на простую девчонку с города.       — В чем-то меня подозреваешь?       — Я всегда что-то подозреваю, — серьезно отрезал мужчина. — Только готовить не умеешь.       — Я много что не умею, — буркнула я. — Например все то, что ты своим сексистским умом называешь «женскими обязанностями».       — Ты смотри как разошлась, — он усмехнулся.       — Говоришь о подозрении, а сам много чего скрываешь.       — Потому что у меня нет причин тебе доверять.       — Моя жизнь в твоих руках. Этой причины хватит.       Мы замолчали. Наконец, я признала очевидное. Либо он помогает мне выжить, либо нет.       — Говори, что хочешь узнать, — наконец, Гейзенберг нарушил тишину.       — Почему они хотели тебя убить? Ты что, не управляешь ликанами?       — Я управляю металлом, а этими тварями — Матерь Миранда.       — Но тогда на собрании ты отдал приказ…       — Она, не я, — он глубоко вздохнул, поднимая руку вверх для новой жестикуляции. — Сучара руководит кого убить, кого нет. Эти же — он указал на фарш, который когда-то был оборотнем. — Они сейчас бесхозны, а в их голове только одно — убить.       Он щелкнул пальцами.       — Расскажи про…       — Теперь мой черед.       — Мы что, в вопросы играем?       — Моя фабрика — мои правила. Не забывай, хозяин я, и только я, — он был серьезен в своей речи, что навело меня на мысль о том, что он что-то во мне видит или что-то подозревает.       — Ты говорила, что ты дочь военного?       — Мой отец — генерал-майор русской армии в московском штабе, — я покрутилась. — Дай сигарету.       Уголок его крупных губ поднялся, и он легко достал зажигалку и самокрутку из кармана. «Рай для души»       — Генеральская дочка, неплохо.       — Пока девочки с матерями готовили и вышивали, как это делала моя сестра с матерью, я проводила дни напролет с отцом. Оттуда и мои умения стрелять, рукопашный бой и прочее. Но я не стала на этом зацикливаться, так что все мои знания посредственны.       — Ну теперь ясно, что ты не засланный агент без должной подготовки.       — Я удивлена, что ты так подумал.       — Доверяй, но проверяй, — он достал еще одну сигарету, зажигая ее. На сей раз, для себя. — но все же, это помогло тебе выжить.       — Все относительно, мне везло.       — Да неужели, — он развернулся ко мне. — Первый придурок из вашей компании с раненой ногой…       — Лука       —Да насрать. Он слабый духом и телом, раз наложил на себя руки. А твоя подруга…       — Ее кровь предпочли моей.       — Плевать. Я уверен, что и это бы тебя не сломало. Тебе будто бы плевать, — он опять захватил мой взгляд, снимая очки. — Ни разу при мне ты не заплакала, только кричала, когда я шил ногу. И стонала, ну это уже от удовольствия.       — Ой, заткнись.       — Я нагрузил тебя работой, но ни разу ты не впала в депрессию. Я наблюдал за тобой. Еще и умудряешься огрызаться. Так не ведут себя нормальные люди, у которых жизнь под угрозой. Психика должна же работать.       Я застыла, поднимая брови. Этот черт, сидящий передо мной, был до жопы догадлив, но все же вскрывать карты я пока не хотела.       — Второй парень, вот он адекватный. Работал, когда был один — рыдал, периодически теряя надежду, защищал друга от меня, жертвуя собой, — он прищурился, а затем засмеялся, будто что-то навеяло ему на мысль. — Ладно, я несу бред. Ты же приперлась за ними на мою фабрику, безрассудно хотела помочь так же, как и все.       Я глубоко вздохнула, не решаясь заговорить. Он мне не доверял, читал меня, но не мог добраться до сути, а я многое хотела от него узнать. От этого зависела моя жизнь, значит, доля доверия должна быть. Пускай это сделаю я, ведь если он напал на след, то вскоре догадается, проведет какие-то тесты или еще хуже.       — Ладно, — я сделала последнюю затяжку. — Мне терять не чего, так что я раскрою свои карты. Но знай, я жду взамен хоть что-то.       Ему стало еще интересней. Он замер в ожидании моих слов.       — Я не возвращалась за ними. Когда моя подруга умерла, она просила меня спасти ребят, но хрена с два я бы это сделала. Моя жизнь дороже. Плевала я на все остальное, кто бы там ни был, не вернулась бы. Но…       — Обожаю это «но».       — Я пошла на дым, думая, что там люди, но когда увидела фабрику, сразу вспомнила рассказы толстого Герцога о том, что ты самый сильный, злой и большой мудак с садистскими наклонностями.       — Ну, я не злой… — он нахально усмехнулся. — Про остальное согласен.       — Какой же ты… нарцисс, — я выкинула бычок. — Я тут же дала деру назад, если бы не ликаны. Они… они меня просто загнали меня сюда.       — Это и спасло тебе жизнь, — он задумался. — Но если так, то тогда я задам вопрос, который уже задавал тебе, пока зашивал твою ногу.       Я напрягалась, боясь его догадки.       — Кто ты, если в тебе тотально отсутствует нормальная реакция на все происходящее. Либо ты конченная бессердечная мразь, либо психически больная.       — Второе, — отрезала я. — Я психопатка**.       — Подтверждено? — совершено спокойно спросил Гейзенберг.       — Нет, отец не дал, — я выдохнула. — В детстве начались подозрения. Не любила прикосновения и всю нежность. Периодически приходили врачи, и все разом твердили одно и тоже, после проведения тестов. «Ваша дочь, возможно, психопатка». Но нужно было провести исследование, подключить датчики к голове и задавать вопросы, следить за реакцией мозга, но отец запретил. Сказал: «Плевать, она моя дочь. Такая или иная» — А потом? — Потом он решил, что с таким скиллом я стану первоклассным военным, но я не захотела, а он все принял, как и всегда. Всегда принимал меня. Потом умерла мать, бабушка, сестра, и все стало окончательно ясно. Я уже плевала на психологов, мой образ мышления меня устраивал, для меня все было отлично. Хотя врачи тыкали своими распечатками симптомов психопатии и в один голос твердили, что у меня есть каждый пункт.       Слова шли из меня спокойно и размерено, без доли жалости и сомнений, все как и всегда. Как и всегда равнодушно, как и работал мой мозг.       — Бессердечное равнодушие к чувствам других, неспособность поддерживать взаимоотношения при отсутствии затруднений в их становлении, неспособность испытывать чувство вины, высокая злопамятность, собственные законы морали, далекие от правовых норм, мгновенные возникновения состояния ярости, непоследовательность и куча начатых незавершенных дел, сексуальная извращенность, обладание привлекательностью и обаятельностью, наличие высоких интеллектуальных задатков, нестандартные точки мышления, и это только самые положительные пункты которые мне говорили.       — Я вижу одни лишь плюсы, — начал Гейзенберг. — Ты — машина для выживания, как и все мы здесь. Все мы тут психопаты, у некоторых есть даже реальные проблемы с крышей. — Возможно, Карл, — он замер. Всегда так делает, когда я называю его имя. — Но нет тут психопатов, как бы вы не были плохи, у вас есть чувства, а у меня нет.       — Да что ты…       — Димитреску так полна любви и сочувствия к своим дочерям, вернее, теперь только к одной, ровно как и она к матери. Ваша главная крылатая падла. Ей движет любовь к покойной дочери, пускай и одержимая. С другими я не знакома, но уверена, что они просто потеряны, а ты…       Гейзенберг опять вернул свой взгляд.       — Ты вернулся за мной, когда я сбежала не потому, что я хорошая служанка. Не отрицай это. И не из-за какой-то любви. Мне не десять лет, чтобы в такое верить. Ты проявил сочувствие, тебе было жаль. Жаль губить невинную душу. Ты знал, что я погибну одна, и ты решил меня спасти. Да, может быть мы и похожи, но разница лишь одна — я бы ни за что не пошла за мной на твоем месте. Мне было бы плевать, какой бы ты не был, ты не лишен чувств.       Как удивительно быстро закончились слова у этого болтливого мужчины, который умер бы, не вставив свои пять копеек. Он ждал какую-то нотку, какой-то шаг. Шаг, который поможет ему понять меня, для того, чтобы сделать новое движение. Чтобы начать мне доверять.       Он просидел так минут пять, уставившись в далекие кроны деревьев, которые уже во всю утопали в ласке закатного солнца. Я тоже отвернулась, переставая держать зрительный контакт.       — Убиваешь тоже без зазрения совести?       — Из мыслящих я убила лишь двоих ведьм, — я выдохнула. — И да, без зазрения совести.       — Как я и думал, ты спокойно говоришь об убийстве. Я знаком с психологией, для психопатов убить — равно как почистить зубы, — он поднялся с места. — Пошли, — он подхватил мою сумку, закидывая ее на плечо, параллельно протянув мне руку.       Я вложила свою ладонь в его. Он резко дернул меня на себя, уравнивая наши взгляды.       — Что ты добился этим разговором?       — Понял тебя. Раз благородно спину ты мне не прикроешь, тогда пойдем, будешь помогать нам отсюда свалить.       — Как?       — Ты открылась мне, я откроюсь тебе. Доверие за доверие. Но так как ты искусный лжец и манипулятор, что в натуре психопатов….       — Если я тоже хочу отсюда свалить, то какой мне смысл лгать?       — Ни-ка-ко-го, — разложил он по слогам. — Но всегда есть какое-то «но».       — Ты же знаешь, что ты гад и мерзавец?       — А ты бесчувственная мразь, споемся, — он подарил мне свою грубую улыбку.       — И что теперь? Я и дальше буду кухаркой или есть какой-то план?       — Нет! К еде ты больше не притронешься. Я лучше отдам лишние деньги Герцогу за еду, — он усмехнулся. — Что ж, трахаешься ты лучше чем готовишь… гораздо лучше.       Я укоризненно на него посмотрела, стараясь скрыть глупую улыбку.       Что ж, был план. Этот немец дарил мне луч надежды, но все же этот свет было так легко потушить. ______________________________ * Reaktordiagramm — (от нем.) Схема реактора ** Психопа́тия (от др.-греч. ψυχή — «дух; душа; сознание; характер» + от греч. πάθος — «страдание; боль; болезнь») — психопатологический синдром, проявляющийся в виде сочетания таких черт, как бессердечность по отношению к окружающим, сниженная способность к сопереживанию, неспособность к искреннему раскаянию в причинении вреда другим людям, лживость, эгоцентричность и поверхностность эмоциональных реакций. Психопатия не входит в перечень официальных психиатрических диагнозов.