хризантема в формалине

Кушина гладит её по голове и заботливо предлагает перекусить данго. Рин с улыбкой отказывается — есть ей в последнее время не хочется от слова совсем. Минато-сенсея дома теперь почти не застать: на плечи её учителя совсем недавно лёг красно-белый плащ — знак огромной ответственности. Нохара понимает, что он хочет закончить эту бессмысленную войну; и что сейчас это действительно реально сделать. По собственной ошибке Туман потерял единственный козырь и теперь был обречён. А внутри Рин бился Трёхвостый, разбрызгивая своими хвостами кровавую воду. — Рин, ты ведь боишься потерять контроль? Кушина откидывает с лица тяжёлые алые волосы, опираясь локтями о стол и внимательно вглядываясь в глаза Нохары. Сейчас она может выдохнуть, выплыть и глотнуть новую порцию кислорода — напротив сидит человек, джинчурики, с таким же монстром внутри. Даже хуже, ещё страшнее. До этого Рин даже не задумывалась об этом, для неё Кушина была просто прекрасным человеком, всегда ласковой к неё и опасной, только если разозлить. Человеком и шиноби, а не сосудом. — Боюсь. — Трёхвостый это чувствует. Именно поэтому он продолжает говорить с тобой. Ведь если сломаешься ты, сломается и замок на его тюрьме, — Рин хочется слушать Кушину вечно. Когда она говорит, ей становится спокойно. Хотя бы на немного, — когда я стала джинчурики, мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас. Я знаю, как это ощущается. — Если я стану сильнее, — Нохара сглатывает. Она сама никогда не произносила этих слов, только слышала их от Обито и говорила, что у него всё обязательно получится. Она ведь в него верит, — это поможет мне укрепить печать на вратах? — Обязательно, — Кушина эмоционально берёт Рин за руки. Ладони у неё тёплые, мягкие, вселяющие уверенность, — знаешь, ты ведь уже сильная. Ужасно сильная и стойкая куноичи. — Спасибо вам, Кушина-сан, — на ресницах дрожит подступившая влага. Исобу внутри фыркает, скалится, но почему-то молчит. Он всё же чувствует, слишком хорошо чувствует тяжёлую ауру Девятихвостого в буквально в метре от себя. — Минато сказал мне, что собирается связаться с Цунаде-сан. Твой объём чакры возрос, а для куноичи-медика это бесценно. Минато уверен, что госпожа Сенджу согласится взять тебя в ученицы, — у Рин перехватывает дыхание. Она и не мечтала о таком — стать ученицей легендарного саннина, — это ещё не точно, но… — Кушина-сан! Я буду надеяться, что госпожа Цунаде тоже поверит в меня. Меня от этой вашей веры уже выворачивает. — Я тоже. Но мне жаль, что тебе придётся покинуть Коноху на время обучения. с одной стороны, это и ради твоей безопасности, но с другой мне немного грустно с тобой расставаться, милая, — Кушина немного смущённо улыбается, убирая вновь упавшие на лицо волосы, — скажу по секрету, у нас с Минато будет ребёнок. — Я поздравляю вас. Это… это ведь так прекрасно! — она счастлива за них; счастлива, когда видит как по щекам Узумаки расползается румянец. Из Минато-сенсея выйдет отличный отец. Рин уверена в этом, потому что ей самой он стал вторым. Первого, своего родного, она помнила смутно — он погиб на задании, когда ей было девять лет. — Рин, ты такая бледная в последнее время. Может всё-таки данго? — Кушина долго сидеть на одном месте не может, вскакивает, подходит к плите, но Рин только неловко и отрицательно мотает головой. Она своё отражение в зеркале видела и прекрасно понимает, что больше на бледный призрак стала похожа, чем на человека. — Благодарю, Кушина-сан, но я действительно не голодна, — ложь вызывает странные ощущения: у Рин никогда раньше не получалось это делать с такой потрясающей лёгкостью. Теперь же она выходит из её рта без единой секунды промедления, не доставляет дискомфорта, только по-прежнему немного горчит, — простите, мне нужно ещё зайти к Обито. Его сегодня уже окончательно выписывают из больницы, — частично Нохара говорит правду. Умалчивает только о том, что до этого события ещё час. — Конечно-конечно! Я тебя ни в коем случае не задерживаю. Передавай Обито от меня привет. — Конечно, Кушина-сан. — Представляешь? Ученица самой госпожи Цунаде… Я вот даже вообразить себе это не могу, — Рин задумчиво гладит кончиками пальцев прохладный камень. Смогла ли она вот так, спокойно и размеренно говорить с ним, если бы Какаши сейчас сидел рядом? Вряд ли. Скорее всего бы глупо краснела, уставившись в собственные колени. Они редко (почти никогда) не оставались вот так, наедине. — Как думаешь, — Нохара подтягивает под себя ноги, зачем-то поправляет и без того ровно лежащие перед мемориальным камнем белые хризантемы. Ей кажется, что у Хатаке и не было никогда любимых цветов — не в его духе, но Рин упорно носила именно хризантемы. Когда-то её мама, каждой весной старательно высаживающая клумбы цветов перед их небольшим домом, сказала ей, что белая хризантема означает искренность чувств, — Обито тоже будет рад за меня? Знаешь, я ведь немного боюсь говорить ему об этом, пока ничего конкретного не известно. Я ведь обещала ему быть рядом, пока он будет вставать на ноги, а получится, что я не сдержу своих слов… Лёгкий ветер подхватывает её распущенные, успевшие сильно отрасти волосы — мама каждый раз предлагала ей вновь отстричь их, но Рин только отмахивалась. Это казалось такой же мелочью, как и регулярные приёмы пищи. Рин закрывает глаза. На мгновение ей кажется, что в привычной уже кровавой глади озеро (мурашки по спине бегут всё равно, как бы не храбрилась), мелькает серебристый всполох. Молния? Волосы? Твоя бредовая фантазия. Низкий рокот Исобу возвращает её обратно в реальность. В реальность, где ничего из того, что Рин померещилось нет. Только воспоминания, которые шрамами прорезали все внутренности. В реальности ей уже нужно уходить, потому что Обито ждёт, а шевелящий траву ветер, разумеется, ей не ответит на тревожные вопросы. — До скорых встреч. Прости, но меня ждут. Она поднимается, разгибая затёкшие за время сидения в неудобной позе колени, отправляет примявшийся передник. Рин так и не решается до сих пор обращаться по имени. Называть холодный, бездушный мемориальный камень Какаши. — Рин, мы тебя заждались! — у Обито очаровательная бабушка. Рядом с ней сразу становится тепло и уютно как дома, хоть Нохара и не особо любит бывать на территории клана Учиха. Раньше она старалась не задумываться об этом подсознательном лёгком ощущении беспокойства, теперь же оно только усиливается. Красный всполох вдали. Ты ведь его помнишь, да? — Госпожа Мио, как вы? — Рин отвечает на приветственные объятия, разувается, проходя в глубину прохладного дома. — Благодарю, всё в порядке. Обито тебя уже заждался, — Нохара уже привыкла к этой лёгкой загадочности в словах госпожи Мио, поэтому не обращает на них особое внимание. Куда больше её волнуют слова Исобу, прозвучавшие в голове пару секунд назад. — Рин! — вид Обито за пределами больничной палаты вызывает у ней явственное облегчение. Его правый глаз (которого нет) скрывает плотная кожаная повязка. Чёрные волосы щетинистым ежиком торчат вверх, — проходи быстрее. Бабуля тут немного перестаралась с готовкой. Я сам всё это не съем! — Ой, а я тоже с собой принесла. Мама вам домашние такояки просила передать, — Рин не может удержаться от улыбки, когда видит, как Обито страдальчески закатывает глаза, а госпожа Мио смеётся, мимоходом потрепав внука по голове. — Большое ей спасибо! Давно мы с госпожой Нохарой не виделись. Ставь такояки скорее сюда. Ни у кого таких вкусных не пробовала, — бабушка Обито суетится, усаживает Рин рядом с внуком и заботливо пододвигает ей миску с удоном, — покушай, милая, ты в последнее время уж очень исхудала. И ты, Обито, тоже лицо не криви! Тебе нужно хорошо питаться. — Бабуля в своём репертуаре, — шепчет Обито, наклоняясь к Рин, взявшейся за палочки. У неё совершенно нет аппетита, но отказывать пожилой женщине, так старавшейся, чтобы им угодить, неловко, поэтому поесть для вида всё же придётся. — Кушайте, мои дорогие, — госпожа Мио садится напротив, внимательно наблюдая за тем, как Рин пододвигает к себе миску с удоном ближе, а Обито тянется к рамёну, и удовлетворённо кивает. Нохара, на мгновение подняв глаза, видит в чёрных матовых глазах печальное, невысказанное «бедные дети, как же много вы пережили». — Рин, — она с трудом проглатывает холодную, ужасно вкусную лапшу, прислушиваются к своему желудку, который в любой момент может начать сопротивляться принятой пище, — пойдёшь со мной завтра на полигон? — Обито! Тебе ведь врачи ещё не разрешали! — Бабуль, мои мышцы скоро атрофируются. Я уверен, что небольшая нагрузка не повредит, а даже наоборот. Рин, ну подтверди. — Если только небольшая, — с точки зрения медика Нохара определённо должна была сказать нет, но смотреть на Обито, буквально умирающего и лезущего на стенку от скуки, невыносимо, — то это будет полезно. — Вот видишь! Рин проконтролирует, чтобы я не перестарался и всё будет хорошо, — Учиха эмоционально хлопает в ладони. — Ну хорошо, если так. Милая, ты уж последи за этим оболтусом, — госпожа Мио только качает головой. Видно, что до конца эту затею она так и не одобряет. — Обязательно, Мио-сан. Вечность ему нянькой будешь? Ах да, больше ведь ни на что не годна, кроме как за этим парнем присматривать. Нохара сжимает палочки почти до хруста, старается держать лицо и дыхание норме — ничем не выдать то, что внутри беснуется Трёхвостый, сотрясая цепи из чакры и решётки своей клети.

все вокруг такие счастливые. будто ничего и не было. почему же мне так плохо?

у меня ведь всё хорошо. да?