Багровый парус

      Прежде чем Се Лянь осознаёт слова охотника и успевает их испугаться, в глазах от жгучей боли вспыхивают алые пятна. Звуки вокруг в мгновение гаснут и глохнут, дыхание от огненной боли на неопределённое время перехватывает. Печать горит так, словно на затылок насыпали раскалённых углей. Колени ударяются вскоре о что-то жёсткое и шершавое. Это палуба? Где вообще находится сейчас твёрдая почва? С какой стороны земля и небо? Он не слышит, но чувствует, как под руку и поперёк тела его обхватывает кто-то, кажется зовёт сквозь морок в голове, но голос неразличим, как и чужая энергия. Когда в глазах заново проясняется, перед ним, упёртые в палубу его собственные ладони. Настоящие ладони, такие, как были в его истинном, неизменённом теле. В голове проясняется, и он понимает: демонической силы в его теле и морока вокруг больше нет. Безликий их раскрыл. Всё конечно. — Дянься! — Он поворачивается с трудом, натыкаясь на обеспокоенный взгляд Инь Юя, и в бессилии отступившей боли позволяет себе припасть ему на руку. Он поднимает взгляд, тяжело дыша, и лишь бы не смотреть на охотника, в поисках поддержки оглядывается по сторонам. Оглядывается и только сейчас видит, что в руках команды Сань Лана и призраков, сопровождающих Безликого теперь обнажённое оружие. Сам же охотник, сохраняя ледяное спокойствие, с отсутствующей улыбкой оборачивается всем телом. «Здравствуй, Сянь Лэ!» — мерзко-приторно слышит Се Лянь, и руки сами собой от бессилия и злости сжимаются в кулаки. — Почтенный капитан, этот господин желает воспользоваться правом связующего. Прикажите Вашей команде опустить оружие и не препятствуйте нам с Сянь Лэ уйти. Его обеспокоенный взгляд встречается — с полным уверенности — Сань Лана. Се Лянь смотрит, и по одним бескровным губам читает: «Не бойся!» — Нет. — просто произносит демон, и душа почему-то уходит в пятки. Ему это не навредит… Он же не пострадает, правда? — Нет? — С тенью насмешки в голосе переспрашивает Безликий. — Капитан желает расплатиться за свой отказ? — Нет. — Так же просто повторяет Чэнчжу. — Что ж, — охотник угрожающе смеживает веки, — капитан сделал свой выбор. Безликий сжимает руку с печатью на ладони, и в промозглом тишиной и вечером осеннем воздухе что-то шипит и огненно трескает. Се Ляня лишь онемение да хватка Инь Юя сдерживают от того, чтобы в тот же миг броситься к нему. — Сань Лан! Огненный треск усиливается, Хуа Чэн, вздрагивая, ослабленно переступает на палубе, и неживое тело начинает будто бы безвольно обмякать... — Сань Лан!!! Демон делает ещё один безвольный шаг, и его тело внезапно валится на просоленные доски, растёкшись по плоскости тёмной буроватой слизью с острой вонью застоявшегося морского ила. Нет… Нет… Нет!!! Нет!!!Нет!!! — Сань Лан!!! Сквозь гул крови в голове и шума собственного сбитого дыхания русал слышит над ухом мягкий шёпот: — Ваше Высочество, поверьте, всё в порядке! Се Лянь смотрит сквозь ненависть и подступающие слёзы, и взгляд утыкается в насмешливо безучастную фигуру охотника, лишь слышит в отдалении заглушаемый морем холодный приказ, брошенный замершей по обе стороны свите: — Проведите Сянь Лэ на корабль. Сжатая на его предплечье рука Инь Юя, кажется, нервно сократилась, но на это уже плевать. Се Лянь опускает голову, пряча затуманенный взгляд за пеленой слёз и редкими свисшими прядями когда слышит неспешные приближающиеся шаги да металлический лязг от вскинувшихся демонов. А затем в изумлении вскидывает его, когда коротко свистит воздух над головой, после чего с двойной силой возобновляются шипение и треск. Слуги Бая в один миг грузно валятся с ног, и тела их с бурыми провалами на месте отсечённых голов как в самую первую встречу их троих рассыпаются по доскам кровавой пылью. Где-то за пеленой подступающей паники на Безликого бросается багровый вихрь и сияющая в сумраке сабля с режущим скрежетом высекает искры из оружия, которое его поражённый хозяин успел выхватить в самый последний момент. Шень У и вправду смотрит в горящий алым пламенем провал с едва скрываемым яростью онемением. — Правда думал, я позволю связать себя сделкой такой лярве как ты?* Калёный метал издаёт новый скрежет, и от следующей атаки Безликий сосредоточенно уклоняется. На губах его, спустя мгновение, словно на расколотой маске, сверкает односторонняя кривая усмешка. — Вот ты какой, капитан Чэнчжу! Безликий легко подаётся в сторону, отражая следующий удар. Это… Действительно Сань Лан? Не сон? Не морок? Не издёвка завладевшего его разумом? — Потому меня и не погубит благородство! Будь Сань Лан живым, должно быть, переводил бы сейчас сбитое такими манёврами дыхание. А так — отходит чинно и прямо, с холодом на лице и пламенной аурой вокруг, с горящим взглядом, неживыми, как и весь он, ровными волосами на плечах, что, идеально сухие и гладкие даже почти не растрепались — с инфернальным ледяным пламенем духовным оружием, что кажется неотъемлемым продолжением его руки. Это, должно быть, и есть его истинная суть: неудержимый пламенный призрак. И должна бы иных отталкивать такая сила, да только Се Лянь сейчас чувствует иначе. Это не пугает, не отталкивает… Завораживает. — Уходи, Безликий. — Холодно и тихо. — У тебя здесь нет власти. И кривая усмешка в мгновение исчезает с лица. То ли у Се Ляня кружится голова, то ли палубу немного начало расшатывать… Это же ему показалось, правда? А затем вялый ток мыслей превывает вспышка новой боли. Сильнее, кажется, чем даже в первый раз. Жидкое пламя разливается под кожей по самым костям. Самого себя тяжело слышать через гул в голове, но в этот он, кажется, позорно скулит. Пламенный вихрь вздрагивает на периферии мутного зрения, и в пляске цветных пятен видится мокрая серая чернота. А затем боль заново отступает, и детализировавшийся перед глазами Безликий, он видит, рывком сбрасывает с тела набросившийся на него почерневший труп призрачного утопленника. Се Лянь и прежде видел водных гулей, но… Здесь, на корабле? Они же на их стороне? И прежде, чем он успевает предположить хотя бы что-то, через борт переваливают всё больше серых распухших конечностей в чёрном налёте морского ила. Хуа Чэн наблюдает с улыбкой сытого превосходства когда гули рвут на куски свиту Бая. — Не предлагаю дважды. Уходи. Безликий молчит и лишь с отвращением кривится. — Недооценил тебя, Чэнчжу. Даже гули у тебя в услужении? — У каждого есть должники. В том числе у меня. — Его стальной взгляд каменным резцом упирается в глаза охотника. — Эти твари — меньшее, что я могу против тебя использовать. Безликий хочет снова в бессильной злобе сжать руку, чтобы, воздействуя на печать, причинить Се Ляню боль, и впервые со дня их знакомства голос Чэнчжу срывается на крик. — Только попробуй это выкинуть и они разорвут тебя!!! Гули, грузно переступая, толпятся вокруг него, готовые, как гончие псы, броситься в любой момент, на кого покажут пальцем. Безликий ничего не отвечает, и Се Лянь всё ещё лелеет призрачную надежду избежать ещё больших проблем и жестокости. Охотник оборачивается вокруг себя, сметая духовным оружием толпу бросившихся на него мертвецов, и на расчищенную от ила и праха палубу резким махом летит талисман, от которого поднимается внезапно к глубоким небесам белое огненное зарево без жара и пламени, в мгновение ока разрастаясь связующей звёздной воронкой. Когда из воронки этой выскакивают на палубу, сверкая стальным оружием призраки в белых масках, а на стоящем на якоре совсем недалеко корабле вспыхивает в предночном сумраке такой же магический свет, надежда эта вскорости разбивается о реальность. «Вот и всё.» — думается ему, — «Этой ночью кошмары начнут сбываться…» Напряжение и статика вмиг рассеиваются обоюдной сжигающей яростью, а тишина и морской шум — криками, стуком сапог по дереву и скрежетом металла. Часть команды «Призрачного дома» словно уже выученно окружает воронку, грамотно, через двое, отражая все атаки: внутренние и внешние, и духовной силой сдерживая и комкая портал. Инь Юй, схватившись за рукоять меча, всё ещё его держит. Се Ляню неведомо, говорит ли он что-нибудь, да даже если бы и пытался, Се Лянь, за гулом и скрежетом ничего бы не услышал. Воронка становится внезапно ярче, будто бы горячее в своём холодном свете, и Се Лянь слышит громкий, контрастно высокий оклик демоницы, что открывала не так давно огненный горн, в котором безуспешно пытались сжечь проклятую маску, и поток её духовной силы, имеющий воплощение алого пламени, летит в просвет покорно отскочивших в стороны духов не в центр и не в кромку портала, а в доски палубы под ней, где в мгновение истлевает порохом бесплотного пепла слой дерева, на котором отпечатался талисман. Пока связующий портал медленно сужается, вглубь летит от её тонкой ладони ещё один долгий огненный залп, и свет, освещающий ночь становится из белого теплее и жарче: из портала на другой стороне, прямо на корабль Безликого вырывается уже настоящий огонь. К гулу, скрежету и топоту примешивается далёкий треск горящего дерева. Воронка от такого удара вдруг резко схлопывается, оставляя по себе окружённый копотью настоящий осязаемый костёр, в котором мечутся в жгучей агонии оплавленные ошмётки перерубленных тел белых призраков, что не успели из неё выбраться. Команда Сань Лана издаёт торжественные возгласы, и Се Лянь, повинуясь порыву, подхватывает покинутый меч кого-то из поверженных мертвецов, и, отбросив от себя руки Инь Юя, бросается вперёд, да прицельным ударом рассеивает в пыль призрака, что пытался перерубить лезвием сабли затылок огненной девы. Рассеивает, и смотрит на меч в ладони. Видимо и Безликий, научившись на прежних ошибках, наложил такое же проклятие на оружие своей свиты. ** Дева, с едва уставшим от резкого перепада силы ликом, обращает к нему глаза с по-кошачьи истончившимися от яркого света зрачками. Поворачивает, и с нечитаемой игрой боевого азарта улыбается Се Ляню, уже через мгновение подскакивая на свои стройные ноги, да бросается с каким-то шальным боевым кличем в гущу пляшущих по палубе белых пятен, и призраки, что стояли ранее вокруг воронки, бросаются за ней. У демоницы странное оружие: вместо меча — длинные стальные когти, явно так же, как мечи и сабли заклятые на уничтожение неживого. Двигается она легко, мастерски, удивительно быстро, почти грациозно в каждый мах рассекая по одному горлу. Команда «Призрачного дома» сражается просто удивительно, хоть и не похожи они ни на одну вышколенную армию, которые Се Лянь видел, и о которых читал. Каждый индивидуален: свой стиль, своё оружие, свой характер. Либо Сань Лан так тщательно выбирал себе команду, либо призраки, что долгое время были вместе, так мастерски успели спеться. Чувствовать частью чего-то подобного себя — удивительно. И Се Лянь позволяет себе чувствовать: не выпуская меча из рук, обращает в пыль одного за другим белых духов. Из-за него не будут больше умирать. Ни за него, ни по его вине. Это странно, но вне воды, где должно быть, вроде бы, непривычно, оказывается легче сражаться. Хоть он и в человеческом облике, тело, будучи изменённым заклятием извне, так и не перестроилось окончательно, оставаясь, хотя и тоньше на вид, всё же более сбитым и крепче сложенным чем людское, и удары его, кажется, от этого лишь сильнее, да звонче свистит о морской ветер лезвие меча, хоть и далеко ему до мощи духовного оружия. Проклятый знак на шее всё ещё остаточно припекает, но не так уж это заметно, когда в ушах гудит кровь, а всё тело давно заученными движениями бросается отражать одну за другой нападки белолицых призраков на команду Сань Лана. Бросается, и понимает: лишь почуяв энергию печати, мертвецы… Боятся коснуться его и пальцем. Безусловно, Безликий не хочет попортить свою добычу, но это может сыграть и им на руку. Се Ляню можно даже не сражаться, просто рубить на ошмётки не смеющие сопротивляться грузные колоды, которые, к его счастью, больше боятся хозяина, чем смерти. Пусть даже смерти временной. Сань Лан и Инь Юй, прорубив гущу тел, вскорости оказываются рядом, хоть ему ничего и не угрожает. Сань Лан смотрит взглядом, до мурашек на коже полным вожделения, странной нежности и дивной до удушения гордости. Взглядом, который Се Лянь в мгновение теряет, когда тело пронзает очередной болью ярость охотника, у которого отняли добычу и капитана, увидевшего пламя на своём корабле. Он смазано видит, но почти не чувствует, как кто-то из мертвецов толкает его, выронившего меч, прямиком к ногам Безликого. Превозмогая боль, почти получается встать, но лишь она ослабевает, неживая холодная рука пережимает горло, приближая безвольной раненой птицей к стальному взгляду. Он слышит где-то вдалеке неразборчивый яростный крик знакомым голосом, но шёпот над самым ухом звучит куда громче грохота любого из сражений. — Я скучал по твоим глазам, Сянь Лэ. Особенно когда в них страх. Се Лянь, теряя остатки воздуха, упрямо изворачивается в хватке, но Безликий отпускает сам, позволяя упасть с заходящимся дыханием на холодные доски. Инь Юй с Сань Ланом при всей своей силе и мастерстве прорваться к ним быстро попросту не могут. Слуг Безликого здесь достаточно много, чтобы на расчистку пути потребовалось время, а смести всех волной духовной силы нельзя — белые духи разделяют их, потому отголоски такого залпа навредили и бы и Се Ляню. Безликий, чувствуя себя явно ликующе и вольготно, присаживается, чтобы быть к нему ближе. — Заставил же ты меня побегать, но я не в обиде. — Охотник, словно в глубокой задумчивости среди сражения, огня и криков, с пустыми глазами мажет по волосам холодной ладонью. — Большие победы достаются большими усилиями. Слова, прикосновения, аура, холод — всё белая кипенная мерзость. Лишь переведя дыхание, Се Лянь рывком перекатывается по палубе и вскакивает чётко напротив, перечеркнув лезвием меча силуэт охотника. Определённо жалкая попытка, но так лучше, чем позволять ему… Всё это. Безликий едва слышно усмехается. — Сянь Лэ ещё не наигрался? — Демону приходится к нему наклониться, ведь Безликий, удивительно, выше даже Сань Лана. — Должен признать, ты и без того молодец. Быстро нашёл, за чью спину спрятаться. Он не отвечает ничего, молча пытаясь атаковать, но призрак на его удары не отвечает — лишь со снисходительной улыбкой ленно блокирует. Се Ляню не стыдно, что его считают недостойным даже драки за собственную свободу: от Безликого стоило ожидать. Он не ожидает лишь того в своей ярости, что кто-то всё же сможет до них добраться. На спину Шень У из-за борта бросается очередной гуль, и пока тот рывком его сбрасывает, демоница с кошачьми очами — поразительно — с размаху мажет стальным когтем по неживому лицу, но бескровная царапина не рассеивает, кажется, и вовсе не вредит: непревзойдённый охотник слишком силён для такой победы. Дева неприглядно рычит в бессильной злобе, и когда бросается на Безликого снова, тот внезапно тряпичной куклой отбрасывает Се Ляня за спину, и его сверкающий меч от самой впадинки под горлом до основания тонких губ одним рывком рассекает стройное тело. Се Лянь хочет крикнуть хоть что-то, но его перебивает внезапно утробный хруст расколовшейся кости. Тело демоницы от силы удара вскидывает в воздух, и оно рассыпается бурой пылью, так и не успев упасть обратно на палубу. На лице призрака чистая ярость и бугорки играющих жевалок, а после — довольство да сытое превосходство. Должно быть, закономерно приятно: лишить жизни того, кто сжёг твой корабль. Он действительно стоял вдалеке совсем потерянным в ночи темнеющим остовом: пострадавший пожаром, чёрный от пепла и копоти, но не успевшие прыгнуть в связующую воронку слуги Безликого, кажется уже справились с огнём. Охотник оборачивается к Се Ляню с неприкрытой злобой во взгляде. Терпения у него явно почти не осталось. — Достаточно, Сянь Лэ! К нему тянутся, но русал уже привычно отскакивает от касания, выбрасывая очередной металлический выпад, однако его отражают так, что меч почти вылетает из руки, да и сам он едва не валится с ног. — Это всё равно закончится рано или поздно, так какой смысл убегать? От новой попытки себя схватить Се Лянь привычно уворачивается, уже раззадоренный злостью. — Я ведь не собирался неволить тебя вечно, — Безликий неслышно делает шаг вперёд, — будь ты со мной, мы были бы непобедимы. Се Лянь, кажется, от пробудившейся в сердце вспышки ярости сейчас сгорит. Эта тварь что, шутит с ним? Он почти падает навстречу, выставив перед собой лезвие, и их клинки с одиночным скрежетом тяжело смыкаются. Он хочет ответить, чтобы выпустить наружу хоть каплю изъедающей ярости, но слова выходят тяжело и глухо — сквозь сжатые зубы. — Ты действительно думаешь, что я перешёл бы на твою сторону?! — О, перешёл бы рано или поздно. — Чужая невозмутимость и уверенность продолжает по капле выводить из себя. — Знаешь, Сянь Лэ, время решает всё. А в моём распоряжении всё время мира. — На бескровных губах вспыхивает очередная прозрачная усмешка — И с тобой я бы щедро поделился. Се Лянь хочет отскочить в сторону, разомкнув их оружие, но что-то под ногами ставит низкую предательскую преграду, и он всё же роняет меч, повалившись на холодные доски. А прежде, чем получается встать, печать на затылке накрывает ледяная широкая ладонь, тело от неё окатывает волна колючего холода, и хочется от неё извернуться, подскочить на ноги, но… Он понимает, что не способен пошевелиться. Всё чувствует, осознаёт, но тело теперь безвольное и кукольное — не своё. Когда его, как непослушного щенка, приподнимают под живот и грудь, отвращение затапливает по горло. Зато Безликий звучит почти довольно. — Однажды ты это поймёшь. — Охотник глухо усмехается, — Как и то, что ярость — худший союзник. Се Лянь не может видеть полностью, но частично под безвольно опущенным лицом дощатую палубу царапает острие меча, вычерчивая фрагменты какого-то символа… Нет… — Гэгэ!!! Сань Лан, умоляю, успей! Он заново холодеет изнутри, наблюдая, как медленно подсвечивается видимый ему фрагмент символа, но что-то сухо трескает совсем рядом, и прозрачное сияние тут же гаснет, будто его и не было, оставив по себе едва светлые в темноте ниточки царапин. Безликий оборачивается, не выпуская его из рук, и где-то за завесой растрёпанных волос холодно светлеет чей-то клинок, воткнутый в палубу вразрез начертанной линии. Если бы он мог, сейчас бы с облегчением выдохнул. Совсем неподалёку сквозь стальной скрежет и крики звучит рубленым криком знакомый надорванный голос. — Отпусти. И дитя океана кожей чувствует, как по бездыханному телу Безликого пробегает короткий смешок, а за ним следует дробная и скрипящая вибрация голоса. — Вот оно что! Мне стоило догадаться… А затем картинка перед глазами снизу вверх пороворачивается, и когда он, откинутый на грудь демона, наконец встречается взглядом с Сань Ланом, чувство такое, будто они не виделись вечность. Он даже улыбнулся бы, если бы мог. Свободная рука охотника едва ощутимо и холодно надавливает где-то в районе среднего даньтяня, и Се Лянь не может вспомнить, чтобы ощущал себя таким уязвимым как сейчас. — Я могу просто вырвать его ядро, а оболочку оставить тебе в подарок, раз уж так она тебе полюбилась! Что он несёт? Что это вообще должно значить?! В голове мысли закручиваются бурной воронкой, и Чэнчжу, независимо ни от смыслов, ни от окружающего хаоса, молча и продуманно берёт в руки проклятую маску. Берёт, и смотрит прямо в глаза безвольного Се Ляня, как будто Безликого, который его держит не существует вовсе. — Прости меня, Дянься! — Демон стоя поодаль практически шепчет, но слышно его всё равно отчётливо. — Это, должно быть, последний шанс. А после янтарный взгляд затапливает тьма. Это не то чтобы больно, но ощущения тела и разума медленно тонут где-то в крапчатой глубине колючих волн жара и холода, и чувство охватывает такое, будто щекотные толстые нити вытягивают наружу по кровеносным жилам. А под конец, когда они медленно рассеиваются, с новой болезненной силой загорается пламенем по живой коже проклятая печать. Обретя заново возможность видеть, Се Лянь чувствует себя заново живым. Он пережил, кажется, минутный обморок, потому что от перепада энергии, перегрузки и шока мутит и ведёт, в голове кружится и вспыхивает перед глазами, и лишь спустя пару мгновений он осознаёт, что пришёл в себя, лёжа на досках палубы. Безликий, видимо, обессилен не меньше него от разорвавшейся связи. Контроль над телом понемногу, по капле возвращается колючим теплом в ногах и кончиках пальцев, как человеку, в чьи конечности был перекрыт кровоток, одним махом сорвали такую преграду. Се Лянь со счастьем понимает, что способен встать, и оборачивается на Безликого, что так же, как он был на мгновение дезориентирован, а теперь с неприкрытой более яростью пытается броситься на Хуа Чэна, что где-то там впереди, за остатками обморочной пелены да слоем темноты ночи. Се Лянь, задавив приступ тошноты, слабой рукой вырывает из досок расколовший печать клинок, и сквозь рябь в глазах вонзает ударом прямиком под горло ослабшего Бая, но и этого недостаточно, чтобы он сейчас рассеялся: даже после подобного непревзойдённый слишком силён, чтобы быть побеждённым одним заклятым оружием. От напряжения Се Ляню, кажется, заново отнимается рука, и он позволяет себе, уставший и наполненный не имеющей контроля жизненной маной, за несколько нетвёрдых шагов упасть в другие: ласковые и крепкие демонические объятия. Сань Лан и сам едва стоит на ногах, и сила его, что раньше ощущалась необъятным ледяным океаном превращалась в замуленый тонкий ручеёк. О том, что он сделал с маской думать как-то забывается, лишь когда Се Лянь замечает раскалённый сияющий в ночи кусок железа, от которого уже вырывается в поток осеннего воздуха язычки пламени из досок, он не узнаёт, но чувствует в этом огне отзвуки необузданной духовной силы, и от осознания всего хочется глухо рассмеяться. Так вот, до чего они не додумались…*** Они с Сань Ланом держатся друг за друга до того крепко, что сейчас тяжко и разобрать, кто из них заставляет стоять другого. Лишь когда тугим узлом сосредоточенная внутри энергия безудержно перетекает по каналам, изменяя его до первородной формы, они не размыкая объятий, валятся на палубу. Демон, кажется, улыбается ему в волосы, с надеждой, довольством, почти ласково, а затем мажет пальцами по обволакивающей плоть склизкой белёсой чешуе. — Гэгэ, скажи, ты теперь свободен? У тебя получилось? Он видит лишь краем глаза, как кто-то из команды «Призрачного дома», неразличимый в темноте, вонзает с чавкающим хрустом в грудь Безликого новое лезвие. — Свободен! Получилось! Сань Лан приглушённо смеётся, да ещё крепче прижимает к себе, и Се Лянь сам не против к нему прижаться. Надо же, оба они свободны и оба в порядке… Так хорошо… Порыв, идущий изнутри так нелегко сдержать… — Спасибо, Сань Лан. — Вырывается из сердца тихий надорванный шёпот. Вырывается шёпот, а бьётся в голове желание кричать. — Спасибо! Спасибо! Спасибо! "Чем я только заслужил тебя..." Глуховатый и будто бы измученный смех прямо над ухом заглушает очередной меч, ломающий в отдалении неживые рёбра. — Ну неужели ты не помнишь?! И способность что-либо ответить исчезает в секунду, когда Сань Лан соприкасается с ним холодным лбом, и пропадает перед глазами ночное море…

***

      Се Ляню совсем ещё мало лет. Родовое гнездо в солнечных водах в его памяти цветёт и благоденствует. У Се Ляня всё ещё нет шрамов и разорванных плавников. Се Лянь всё ещё без опаски реагирует на обращение «Ваше Высочество». Се Лянь видит себя в мрачном чернеющем штормом океане. В руках своих видит полуживое худое и взлохмаченное человеческое дитя, а вокруг редкие скалы из воды да осколки досок людского… Это называется «судно»? Видит, как рискуя собой, выносит маленького человека на полосу прибоя, к подножию прибрежных скал, да так и сидит до рассвета, отогревая в своих объятиях духовной энергией, чтоб создание суши, столь зависимое от тепла, не замёрзло от холодных вод и ночного прибрежного ветра. Видит, как отогревшееся дитя тяжело просыпается с занимающимся рассветом, и под смытыми морем повязками, что зачем-то на худощавом личике, глаза у него… Разного цвета. Видит, как всклокоченное спасённое дитя почему-то плачет, никак не желая отрываться от его шеи. Видит, как дитя, с обожанием и безграничной благодарностью заглядывая в глаза, называет сорванным голоском своё имя…

***

      У Се Ляня в настоящем кровавом и тёмном времени наворачиваются через воспалённые веки зеркальные слёзы. — Небеса… — Нет никаких небес! — С придыханием прямо ему в губы шепчет… шепчет… — Ты — единственное мне божество. — Тепловатая ладонь с дрожью оглаживает волосы на затылке. — Божество смерти и жизни. Безликий в отдалении тихо рыкает, не имея голоса, от нового пронзившего оружия. Если бы кто-то из них сейчас обернулся, за скоплением окруживших его демонов ничего бы не увидел. Тело его, хоть и неживое, тихо хлюпает. «Удар» — Океанов и суш. «Удар» — Истины и морока. «Удар» — Божество всего, что живёт дольше людского сердца. И Се Ляню бы засмеяться вымученным счастьем, прижаться заново и навсегда, пока в голове так тихо, чисто, благостно пусто, но… — Сянь Лэ!!! Рявкающий голос, исполненный разочарования и боли заставляет вздрогнуть в объятиях, и он против воли оборачивается. Пронзённый навскидку десятком заклятых клинков, обессиленный отчаянием Безликий из последних сил швыряет на палубу печать, которая в ночном сумраке мерно пульсирует алыми сполохами. — Ты мне за всё заплатишь!!! И следующий клинок, чьё лезвие пронзает где-то в центре живота, становится последним. Тело Бая распадается на их глазах, и на палубу валятся с металлическим звоном да глухим по дереву грохотом заклятые клинки, но не оседает на них багровый прах: размытый в темноте, всклокоченный Инь Юй протягивает обожжёнными руками бесформенный сгусток всё ещё раскалённого металла, на который Сань Лан, он видит, успел наложить какую-то неведомую ему абсорбирующую магию, и оно исправно засасывает в себя то, что осталось от имеющей потенциал возродиться сущности охотника.       Все они сейчас обессиленные и полуживые, в исступлении наблюдают, как последнее заклятие Шень У вспыхивает алым светом символа на досках, ослабленный Инь Юй поодаль глухим стуком толкает к ним кусок металла, и Сань Лан, лишь дотянувшись до него, железными тисками подхватывает Се Ляня на руки, а уже через мгновение они, не размыкая объятий, летят за борт, в глубину чёрной воды.       Он слышит, как среди волн шипит и пенит воду раскалённый металл, чувствует, как демон прижимает его к груди, принимая на спину удар столкновения с водой, а уже внизу, в её бессветной толще снова накрывает его собой, когда где-то там, наверху даже сквозь зажмуренные веки можно увидеть грохочущую огненную вспышку, что разрастается от эпицентра жгучей пламенной волной, сметающей всё на пути. У одного Се Ляня в голове вспыхивает подобная, в разы более смертоносная и яркая, когда его отчаянно целуют. Он отвечает столь же пламенно, а затем по крупицам теряет всё вокруг и самого себя, пока измождённое сознание медленно от него уплывает.