Ты - мой любимый

Пин проснулся от громкого, жалобного возгласа: «Где я?! Кто я?!» и вовремя удержал Ёжика от попытки вскочить с кровати и начать в панике бегать по дому. Механик бережно уложил его обратно на подушку и успокаивающе сказал: — Спокойно. Ты — Ёжик, это есть твой дом. Посмотри! — механик указал на стену, где висела одна из нескольких фотографий юноши. — А ты кто? — Я — Пин, liebe. Ты помнийт твоего Пина? Ёжик несколько мгновений неотрывно, подслеповато щурясь, смотрел на него, после чего неуверенно кивнул: — Кажется, что-то помню… что со мной произошло? — Небольшой травма головы. Пройдет, natürlich. — Я, кажется, ношу очки… — Разбились. Я починийт. Юноша тесно, доверчиво прижался к нему и прошептал: — Всё как в тумане, голова сильно кружится… мне страшно, Пин… — Я с тобой, liebe. Ты скоро поправиться, надо лежайт и отдыхайт. У Совунья наверняка есть лекарства, которые помогайт. Но настои и отвары Совуньи не поменяли ситуацию — на следующее утро Ёжик снова не узнал свой дом и не смог сразу вспомнить своё имя. Через несколько дней, когда улучшений в состоянии любимого не наблюдалось, обеспокоенный Пин поделился этим с Лосяшем. Было решено отнести Ёжика на Шаролёт, где в их распоряжении имелся аппарат МРТ. — Зачем меня сюда принесли? Что это за штука? — с тревогой спросил юноша у Пина. — Liebe, это есть магнитно-резонансный томограф, он сделайт снимок твоей головы. Как только аппарат закончил работу, Лосяш тихонько отвёл Пина в сторону и показал ему снимок: — Смотрите, вот здесь — небольшая гематома. — Что это значийт? — Что либо она со временем рассосётся сама, либо наоборот, станет больше. — И что тогда? — Нужна будет госпитализация! Будем наблюдать дальше, надеюсь, до этого не дойдёт. После того, как они отнесли юношу обратно домой, Пин решил недолго пройтись. От тревоги и беспокойства ему малодушно хотелось лечь рядом с любимым, поджать колени к груди и тихонько лежать, надеясь на лучшее, но механик решительно дал отпор подобному порыву. Он и так не мог оставить Ёжика одного и вернуться к привычной работе, что помогло бы ему отвлечься от переживания. Сделав полный круг по долине, Пин вернулся обратно — нужно было снова попытаться покормить Ёжика, который слабо отказывался, ссылаясь на тошноту. Механику удалось уговорить его немного попить и съесть несколько ложек какого-то странного варева, приготовленного Совуньей. По её словам, это было кладезью витаминов, которые сейчас непременно нужны больному; тем более, жевать что-то более сложное и грубое у Ёжика не было ни сил, ни возможности. Юноша наблюдал за Пином с самым сосредоточенным выражением и вскоре неуверенно спросил: — Мы с тобой близкие друзья, да? Механик в шоке уставился на него. Ёжик не издевался. Он серьёзно, в самом деле не помнит. Пину стало больно и он отвернулся. — Liebe. Мы больше, чем друзья. — То есть? — Мы в отношениях. Пять лет, с тех пор как тебе быйт восемнадцать. Ёжик медленно прижал обе руки к голове и прошептал: «Как же так… я забыл целых пять лет…» Пин подошёл к нему и с небольшой заминкой осторожно приобнял любимого. Механик вдруг подумал: раз Ёжик ничего не помнит, получается, теперь у Пина нет на их отношения никакого права? Обнимать Ёжика крепко, но бережно — иной раз механику от любви хотелось сжимать того в объятиях слишком сильно… целовать со всей страстью, до сладкого стона, молящего о большем… гладить его возбуждённую плоть, доводя до исступления… Неужели он всё потерял? Потерял своё хрупкое, невероятное счастье? «Du bist mein favorit (Ты — мой любимый). Ты обязательно вспомнийт это. Всё пройдёт» — Пин не знал, кого он в большей степени пытается этим утешить — себя или Ёжика… возможно, обоих сразу. Пока любимый позволяет ему быть рядом, не отстраняется от него и не отталкивает от себя, у них ещё есть надежда.

***

Когда в очень скором времени Ёжик совсем перестал удерживать в памяти какие-либо факты и события, происходящие с небольшим интервалом, а приступы тошноты шли один за другим, Пин сразу же, опрометью, бросился к Лосяшу: «Ему хуже!!!» По тому ужасу в голосе механика учёный сразу понял — дело плохо, надо срочно делать повторный МРТ… но Ёжик отчаянно выражал протест против этого. Не помня своего имени, не узнавая ни друзей, ни привычные места, от вида магнитно-резонансного томографа он предсказуемо пришёл в ужас. Ёжик наотрез отказывался ложиться и сохранять неподвижность. Нежные уговоры Пина не помогали и Лосяш дрожащим голосом сказал, что придётся погрузить юношу в сон и только тогда сделать снимок. У Совуньи были самые разнообразные средства для успокоения и скорейшего засыпания, но было решено дать самые безопасные — на основе трав. И как только нужный эффект был достигнут, Ёжику тут же сделали снимок головы. — Гематома увеличилась! Я свяжусь с НИИ черепно-мозговых травм, медлить больше нельзя! — Иначе никак? — Ёжику нужно оперативное вмешательство, а у нас для этого нет ни условий, ни нужных медикаментов! Да и моя докторская степень абсолютно не делает из меня хирурга! Учёный бегом бросился к себе домой — скорее договариваться со знакомым врачом, который заведовал отделением по травмам головы. Пин оглушенно осел на пол; от страха сердце билось так быстро, что даже в ушах оглушительно загрохотало и на какое-то время он перестал на что-либо реагировать. Спустя некоторое время Лосяш примчался обратно, что-то быстро говоря, но увидев, что механик его не слушает, сильно того потормошил. — За Ёжиком прилетит санитарный вертолёт! Ждём его часа через два, максимум три! Пин медленно перевёл взгляд с учёного на Ёжика, который всё ещё спал и находился в аппарате МРТ. — Он же не полетит добровольно… силой тащийт его в вертолёт? Я не выносийт это. Лосяш вздохнул и положил копыто на его плечо. — Силой не потребуется. Мы продержим его в состоянии сна, пока за ним не приедут. Вертолёт приземлился недалеко от дома Пина; пока часть прибывшего персонала осторожно несла Ёжика на борт, закрепляла носилки и пристегивала к ним юношу, невдалеке Лосяш что-то обсуждал с одним из санитаров. Пин не поднялся за любимым на вертолёт. Он знал, что если пойдет туда, то не сможет уйти и оставить Ёжика. Поначалу механик очень хотел лететь с юношей в больницу, но Лосяш его отговорил — дескать, он здесь нужнее. Вот он и стоял сейчас перед вертолётом, чувствуя себя беспомощным и бесполезным. «Я обо всём договорился! С нами постоянно будут поддерживать обратную связь!» — на слова учёного Пин не отреагировал. Он провожал взглядом вертолёт, который вскоре совсем скрылся из виду. Лосяш ещё немного постоял рядом и затем ушел — надо ведь и остальным рассказать о положении дел… Пин всё смотрел в небо, не в силах сделать и шага в сторону. Ужасно болело горло, словно камнем сдавило — от усиленно сдерживаемого, дикого, отчаянного крика. Но если это ещё можно было как-то сдержать, то слёзы, текущие из синих глаз и капающие на песок, было совершенно невозможно остановить.