десятый уровень

— Тебе здесь нравится? Ремингтон оторвал взгляд от плиты и повернул голову к Эмерсону, что стоял у открытого окна и курил, уставившись куда-то вниз, на проходивших мимо людей, вслушивался в шелест листьев от прохладного летнего ветра и, кажется, снова целиком и полностью погрузился в себя. Но, видимо, долго мысль в себе удержать не смог, раз заговорил, пока запах старой сковородки вперемешку с жареным беконом разносился по крохотной старой кухне. Похожей на множество других, на которой они готовили. Точнее, готовил только Ремингтон: Эмерсон однажды едва не спалил кухню, так что, пусть Лейт и сам не был поваром от Бога, но готовку окончательно взял на себя, запретив соседу даже приближаться к плите.  — А к чему вопрос? — отозвался Рем, отведя взгляд и раскладывая импровизированный завтрак по тарелкам.  — Просто, — пожал плечами Эмерсон в ответ, делая долгую затяжку. — Здесь мне нравится гораздо больше, чем в других городах до этого. — Знать бы ещё, где мы были и где мы сейчас.  Эмерсон ухмыльнулся.  — Есть такое, — согласился он, стряхивая пепел в окно. — Но всё-таки. Как тебе здесь? — Ну, пока что никто не попытался меня поймать за эти две недели тут. И работа тут получше. Так что, меня всё устраивает, — пожал плечами Рем, расставляя тарелки на стол, пока длинная чёрная прядь щекотала нос. — Садись есть лучше, желудок посадишь своим курением натощак. — Кто бы говорил, — затянулся Эмерсон в последний раз, а после — окурок полетел в окно. Хотелось бы надеяться, что не кому-то на голову, но тут уже как получится. Его это не сильно волновало.  — А это всё твои тупые привычки! — с театральным возмущением ответил Рем, взяв вилку и одну протянув Эмерсону. — С кем поведёшься — от того и наберёшься. — А это не моя вина, что ты такой… Влияющийся.  — Такого слова нет, дебильный. — Теперь будет. — Ешь уже, — закатил глаза Рем, отправляя кусок яичницы в рот. — Тебе больше идёт, когда ты молчишь. Жалкая и такая очевидная ложь. В этой шутке, вопреки известному высказыванию, не было и капли правды.  И было в этом что-то своё. Такие вот утренние разговоры, когда голос ещё не проснулся вместе с мозгом; когда солнце только-только показывалось из-за горизонта и касалось лучами бледной кожи, а солнечные зайчики отплясывали свой незамысловатый танец на старых стенах очередной квартиры; когда рука инстинктивно тянулась к сигарете под возмущения твоего самого близкого человека в мире; когда завтрак становился не просто приёмом пищи, а наполнялся особенной атмосферой под громкий, гортанный смех и яркие улыбки во все тридцать два зуба, которые стали, наконец-то, обычным явлением, а не чем-то странным и в какой-то степени… чужим.  Прошёл всего год, а они всё-таки научились улыбаться. — Нет, правда, — с набитым ртом заговорил Рем, — меня заебало переезжать. Туда-сюда, я что, на голубя похож или кто там ещё есть, чтоб мотаться по разным местам?  — Ты похож на ежа, скорее, — отозвался Эмерсон, прожевав. — Но да, согласен.  — Ты вот спрашивал, нравится ли мне тут. А тебе? Эмерсон ответил не сразу. Задумался: а что ему вообще нравится? Ну, нынешний расклад ему нравился. Кажется, их уже не так усиленно пытались найти — иным словом, побег, угон и поджог стали «холодным» делом. Отправилось в дальний ящик с мыслью: «Есть дела поважнее, чем искать двух безумцев». В конце концов, никого не убили и не собирались, верно? Машина осталась где-то возле первого мотеля, где они остановились; очередные новые документы — не без помощи любимого старшего брата Эмерсона, Себастьяна, что, кажется, остался единственным их союзником в этом мире.  Да, они всё ещё злы, но не по их вине. Они вместе и держат друг друга от глупостей на сильно затянутом поводке. Значит, всё под контролем.  — Вполне, — пожал плечами Эмерсон. — Здесь поспокойнее. И тише.  — Именно, — согласился Рем, продолжая уплетать завтрак. — Значит, задержимся здесь на подольше.  — А может, и навсегда.  Лейт поднял взгляд на парня напротив. — Ну, если только ты хочешь. — Мои желания меняются за секунду, ты знаешь. — Значит, решения принимаю я, — усмехнулся Ремингтон, поднимаясь из-за стола с уже пустой тарелкой. — Раз ты у нас такой непредсказуемый. — Не дай Боже, — хмыкнул Эмерсон, чем вызвал у соседа смех.  Барретт словил себя на мысли, что голос, заполнявший всю квартиру, оглушавший его каждый день, что они пребывали вместе, и неважно где: в дороге ли, в очередном мотеле или захудалой комнатушке на окраине города, — заражал его и заставлял улыбаться. Он поймал себя на этом только сейчас, когда в сотый, если не в тысячный или миллионный раз, губы будто машинально скривились в улыбке, как только смех дошёл до его слуха. Звонкий, хрипловатый, но искренний.  Они научили друг друга улыбаться. Пропахшие ароматом дальних и долгих дорог вперемешку с сигаретами и пламенем адреналина, что утихал лишь в такие моменты — но в этом своя прелесть, которую они смогли отыскать и жить с ней, не думая ни о чём другом. — Ну так что? — спросил Рем, пока шумела вода из крана, а сам парень принялся мыть посуду. — Задержимся тут? Или твоё решение за секунду поменялось? Эмерсон закатил глаза. Он всё ещё жевал бекон, хотя был уже сыт и мысли были вообще не о еде.  Мысли были о том, кто её приготовил. — Пока не поменялось. А будешь задавать тупые вопросы — поменяется. — Боюсь-боюсь, — посмеивался Лейт и обернулся через плечо на пару мгновений с усмешкой на лице. — Ешь уже. Опять в своих облаках витаешь, час ещё жевать будешь. — Да помою я за собой посуду, только под руку не говори, — вздохнул Барретт. — И нигде я не витаю. Я… задумался. — И о чём?  — Много о чём, — хмыкнул Эмс раздражённо. — Не твоего ума дело. — Ну, кто бы сомневался.  Ремингтону совсем не обязательно знать, о чём именно задумался Эмерсон. Точно не о его смехе, заливавшем комнату и застревавшим в очередных стенах невидимым воспоминанием. Точно не о его улыбке, обнажавшей зубы, освещавшей любое помещение. Точно не о том, как много этот худощавый и длинноногий придурок для него значил, начиная от интерната и заканчивая сегодняшним днём, абсолютно обычным, казалось бы. Но каждый день с ним — абсурден до невозможного, и вместе с тем — то, без чего уже не представлялась его жизнь. Что-то настолько привычное и родное, что отпускать страшно. Единственный яркий луч, пробившийся из-под грозных облаков. С ним и в пропасть — не боязно, а жизнь, пусть и в вечной паранойе, казалась не такой уж ужасной.  Как же забавно, что Ремингтон думал так же каждый божий день. — Что по планам на день? — перевёл тему Лейт, закрыв кран и отряхивая руки от воды, пока капли звонко бились об раковину.  — Ничего нового, — пожал плечами Эмерсон. — Выжить. — Какой же ты оптимист, я не могу с тобой, — закатил глаза Рем со смешком. — И какой чёрт меня за язык дёрнул тогда с тобой заговорить… — Ты сам по себе за чёрта сойдёшь. — …И всё такой же дружелюбный, — вздохнул Лейт с ухмылкой. — У тебя этого никогда не отнять.  Он схватил пакет с мусором, стоявший на пути, и обернулся на Эмерсона. — Выкину мусор и за молоком схожу, а то у нас с концами мышь повесится в холодильнике, — повседневно бросил, и это звучало уже настолько привычно, будто провели вместе не чуть больше года в сумме, а все лет десять. Впрочем, так и ощущалось.  Ремингтон направился в коридор, где, поставив пакет, быстро накинул на себя джинсовку — самую дешёвую, что купили на барахолке в одном из забытых Богом многочисленных городов, где были до этого. Лейт и вправду забыл, в каком, да и имело ли это значение? Они так много прошли, что перебирать и вспоминать прошлое — глупо. Важно то, где они сейчас. Да и это тоже не самая интересная часть. Вместе — и хорошо. Так правильно. Рем сам не мог объяснить, почему. В это же время Эмерсон поднялся с места, так и не доев, и выглянул в коридор. Несколько секунд он молча наблюдал за тем, как сосед натягивал на себя джинсовку и надевал потрёпанные кеды — буднично, но что-то внутри кольнуло.  «Скажи». Эмерсон сглотнул. «Вдруг это ваш последний день». Глубокий вдох — ну же, Барретт, у тебя же язык без костей, а тут вдруг у русалки пропал голос?  — Рем. Взгляд Лейта в ту же секунду метнулся на него с немым вопросом в глазах. Не нужно быть гением, чтобы это понять, достаточно лишь провести вместе чуть больше времени, чем, кажется, то было нужно.  — Про тот разговор… Год назад. При побеге. А вот теперь любопытство переросло в крайнюю степень интереса. Ремингтон недоумевающе выгнул бровь и поднял пакет. — Ну? «Просто помолчи, Господи, умоляю». Эмерсон рвано выдохнул. — Возможно, я уже всё проебал, но… — Он неуверенно отвёл взгляд на несколько секунд, сжав косяк дверного проёма. — Ты мне тоже. Так они и стояли несколько мгновений, растянувшихся для них на вечность: Рем — с пакетом мусора в руке, Эмерсон — растрёпанный, с синяками под глазами, бледнее фарфоровой куклы, схватившийся рукой за косяк, как за спасательный круг, связывавший его с реальностью. Один пытался переварить услышанное под бешеный стук своего жалкого сердца, второй — успокоить своё и собраться с духом, попутно пытаясь выглядеть обычно и не показывать что-либо, кроме типичного холода на лице, пусть и из лёгких выбит весь воздух.  Наверное, именно это Рем чувствовал тогда.  И когда до него, наконец, дошло, что сказал Эмерсон, на его лице растянулась ухмылка. Слегка уставшая от недостатка нормального сна, но настолько довольная, что и не подумать — чеширский кот, чёрт побери.  — Значит, сегодня можем позволить себе вино, — отозвался в ответ Ремингтон. — Тогда немного задержусь.  — Только не сухое, меня от него воротит, — проворчал Эмерсон, на что сосед рассмеялся. — Даже не знаю, от чего тебя не воротит. И только закончив фразу — резко приблизился и наклонился, секунда — на тонких губах остался мокрый, быстрый поцелуй, который Барретт не успел даже осознать. — Надеюсь, что хотя бы не от меня, — полушёпотом, только для него, добавил Реми, отстраняясь. — Минут через двадцать жди.  С этими словами хлопнула дверью, ярко оповещая о том, что Лейт ушёл, но совсем ненадолго. И Эмерсон поверил, что это не последний день. По крайней мере, на девяносто процентов, если Ремингтон по пути не влипнет в какое-нибудь дерьмо.  — Придурок, — вздохнул Эмс, прислоняясь спиной к стене. Дело закрыто. Можно дышать спокойно, но, кажется, им не суждено — плевать, главное, чтоб рядом и никак иначе. По-другому — задохнутся оба.  Хотя с ним и задыхаться звучало не так уж ужасно.  Это сумасшествие, на которое они оба пошли, перечёркивая все прошлые. Впрочем… Почему нет? Или так, или никак. Других вариантов никто не рассматривал.  И в этой маленькой, душной квартирке можно было, наконец, свободно вдохнуть и сбросить лишнее с плеч.  Может, переезд сюда действительно судьбоносный.  «Пожалуй, надо бы здесь задержаться». На лице Эмерсона — дурацкая усмешка, и с ней же он отправился обратно за стол: надо бы доесть завтрак, который теперь казался ему ещё вкуснее.