Игра в себя

Саша вспоминает свой первый поход в театр – поджарая завитая классная руководительница отправила часть восьмого «Б», чудом избежавшую воспаления хитрости, прикоснуться к прекрасному. Точно воспроизвести, что именно давали, Раковских сейчас уже не сможет. Но пели красиво: примерно как котёнок, когда его пытаются засунуть в чайник. А ещё Малому кто-то наступил на новомодный кроссовок с красными огоньками и залепил в волосы жвачку. К походу в святая святых – костепушкинской обители Мельпомены молодой человек готовится основательно, даже строгий костюм надевает. В котором Саша, в отличие от многих, становится похож не на депутата, а на алкоголика творческого вида. Ну или на Глеба Самойлова в лучшие годы. Постановка классическая, но не до зубовного скрежета – «Тристан и Изольда». Раковских смотрит на главную героиню в облаке пушистых волос. Тонкий венок из жемчужных бусин, кажется, вот-вот лопнет. Отыгрыш у девушки прекрасный, не смотря на внешнюю угловатость. Подол платья волочится по полу, подтверждая её миниатюрность. Саша наблюдает в актрисе всё больше похожих черт. Тристана Костя выбрал высокого и сутулого, не позаботившись о том, чтобы на сцене были табуретки. Так что молодая актёрская поросль целуется после того, как челкастый лицедей подхватывает Изольду на руки. Да, она ниже его на три головы, но совсем не уступает в таланте. Раковских, которому как псевдостуденту досталось приличное место в партере, ловит на себе близкое дыхание и оборачивается на мужчину, хлопающего в большие ладони. Блестящая чёлка незнакомца свисает вниз, как у исполнителя главной роли. Глаза прячутся за элегантными очками в тёмно-янтарной оправе. Одежда – с явным налётом аристократичности и кажется, что он подбирал часами каждую вещь. Жилетка верблюжьего цвета, надетая на рубашку в светлую клетку, небрежно распахнутый тёмно-синий пиджак и брюки такого же оттенка. Обувь молодой человек не рассмотрел по причине «Сань, хватит пялиться». Длинноволосый бьёт себя по щекам, чтобы прийти в подобие чувств, делая вид, что это у него аплодисменты такие. И вообще это хлопок ладонью от мастера дзена, много вы понимаете. На выходе из театра Саша узнаёт о наборе на курс Константина из объявления, наспех приклеенного на дверь двусторонним скотчем. Щёлкнув его на телефон, он направляется домой тяжёлой поступью, пытаясь дать себе ответ на вопрос стоимостью миллион рублей: как перестать представлять на месте Тристана и Изольды себя и случайного соседа по креслу? В результате профессионального гугления ответа на каверзный вопрос не находится. Чего не скажешь о контенте по театру. На превью многих видео мелькает лицо того мужчины, сидевшего с ним рядом. «Брат-близнец, что-ли?» - думает Малой, пока не запускает на Ютубе одно из интервью. Через две минуты молодой человек понимает, что это и есть Константин Викторович Пушкин собственной персоной. Через пять – начинает залипать на длинные до одури красивые пальцы, которые созданы для чего угодно, только не для того, чтобы ими так утомляюще хрустеть, как тем вечером в тёмной ложе. Сомнительный asmr, знаете ли. А вот голос режиссёра прямо-таки ласкает слух, как сотни маленьких лапок котов. Чеширских, видимо, потому что улыбается этот загадочный мужчина ровно как он. Раковских учит стихотворение для поступления. Выбор падает на «Монолог Мерлин Монро» Вознесенского. На строчках: «мы наших милых в объятьях душим, но отпечатываются подушки на юных лицах, как след от шины, невыносимо» его рубит и даже кофе с топинамбуром не спасает. В полдень Саша открывает очередное видео с канала театра и, глядя на экранные часы, понимает, что тотально опоздал на прослушивание. И что кофе каким-то образом пролился на костюм, а из чистого и наименее фриковатого осталась футболка с Риком и Морти и рваные джинсы. Одеваясь на космической скорости, он вылетает из дома, отчаянно тепля надежду. Сбивая на ходу подёргивающую плечами девушку с растёкшейся тушью, Саша заставляет её окончательно зайтись в рыданиях. Взгляд Малого упирается в спину Пушкина, закрывающего дверь зала на ключ. - Константин Викторович, - сбивчиво зовёт он, обмахиваясь тонкой сумкой-планшетом. - Да, что вы хотели? – отвечает режиссёр, поворачиваясь и оглядывая сашину фигуру. Хмуро, но внимательно. - Поступить, - Раковских вымученно улыбается, а в орехово-изумрудных глазах сквозит лучик надежды. - Поступите как порядочный человек и не препятствуйте моему выполнению режиссёрских обязанностей, - Пушкин реагирует сухо, смахивая с жилета несуществующую пылинку. - Я целых полчаса гнался за вами, чтобы… - осмелев, Саша делает шаг вперёд. - Сказать, как я вам небезразличен? – мужчина заинтересованно смотрит через плечо. - Дайте мне шанс, - твёрдо парирует длинноволосый. В воздухе повисает тишина, на которую хочется наложить стрекотание цикад. - А вы у нас... - Раковских. - Хм, как же, как же, припоминаю. Смотрел вашу анкету на почте, вы ночью кромешной прислали. А лет вам…За двадцать, кажется. - Двадцать четыре, если быть точным. - А вы шутник, я посмотрю. Может, вам в стендап податься? Осознаёте ведь, что для театра вы уже ископаемое? - Константин Викторович…- осознавая, что у него выбивают почву из под ног, Раковских уже готов вцепиться в пушкинский жилет в ромбик. Но наш режиссёр – далеко не цербер, и этот взбутетенившийся молодой человек вызывает у него симпатию. Провернув ключ в замочной скважине, мужчина примирительно говорит: - Ладно, даю вам пять минут. Сумеете за это время убедить меня в том, что вы самородок – возьму на курс. По причине ночных бдений, неуклюжего флирта, а теперь ещё и щенячьей радости, Саша напрочь забывает стихотворение Вознесенского. Константин смотрит на него выжидающе, сложив замком оргазмические пальцы. И Малой, обучившийся нести чушь с уверенным видом, решает прочесть текст «Кровостока», полчаса назад гремевший у него в наушниках. Наши внутренние дети лучшие на этом свете Капризульки и кривляки, непоседы, забияки, Любо-дорого смотреть, не хотят они взрослеть, Проживают внутри нас и господствуют, смеясь. Рука Пушкина замирает в паре миллиметрах ото лба, но в итоге он не отвешивает себе фейспалм, а, смахнув капли пота, потирает переносицу. И решает, что без этого сокровища актёрский факультет никак не проживёт. - Вы приняты, Раковских.