Скорость Солнца.

Ацуму было хреново. Дело было даже не в бессонной ночи, а в каком-то непонятном чувстве тревоги, которое не отпускало до рассвета. Оно пришло как туман, внезапно и неумолимо, в тот момент когда Шое его оттолкнул. Дома было тихо. Осаму уехал в мастерскую оставив его отсыпаться. В любой другой день он был бы благодарен, но не сегодня. Тишина была звенящей, и каждый звук словно бил по ушам, заставляя поводить плечами, и внушать себе, что все в порядке. Но отголосок все же твердил — не в порядке. Щелкнув кнопкой кофемашины, он невидящим взглядом уставился в окно, где на подъездной дорожке замерла BMW. В голову полезли идиотские мысли о том, что Шое для него недостижим. Слишком правильный, наивный, и такой солнечный — он совершенно точно не вписывался в его реальность. Ацуму казалось что он просто не сможет примириться с его миром. Это ощущалась как попытка затащить цветок в тьму и надеяться что он в ней приживется. Внутри от этого болезненно тянет, и он ощущает себя оголенным нервом, на который влияет любой фактор, вызывая желание свернуться в клубок и минимизировать это ощущение. Поэтому он никогда и не пытался строить что-то серьезное. Ни с кем. Открыто и честно признавал, что это не для него, и вроде даже не оставлял никого в слезах после. Все по честному и все без чувств. Это было легко: никаких обязательств, только секс, и такие же несерьезные люди в постели. Важными были только гонки и адреналин. Ну и семейное дело. Так было до Шое, до этой ночи, в которой адреналин резко уступил первенство, неумолимо похоронив все наносное, обнажив уязвимое нутро. Это чувство наглядно продемонстрировало какое все фальшивое, неискреннее, опьяненное азартом и ничего не стоящее. Шое был другим. За один вечер он умудрился зажечь что-то важное внутри, то, что никогда в нем не горело. Светлый, искренний, прямо демонстрирующий чувства — он был другим. Желанный до трясущихся рук, особенно в сравнении со всеми предыдущими, резко поблекшими на его фоне. «Соберись, — посоветовал в голове голос, страшно похожий на Осаму, — иначе профукаешь самое дорогое, что может быть в твоей жизни». Вот только он не знал с чего начать. Наверное, впервые в жизни. Никогда до этого ситуация не требовала огромных усилий — все как-то само складывалось. И получая иногда редкий отказ он просто кивал, не чувствую ничего кроме безразличия. Но вероятность получить отказ от Шое и никогда его больше не увидеть, пугала до стынущей в жилах крови. Этот страх толкал вперед, заставлял отбросить сомнения и действовать. Главное не думать о неудачном исходе. Ацуму с юности отличался способностью переть напролом несмотря ни на что. В хорошем направлении или в плохом, по итогу значения не имело. Добивался своего и тут же находил новую вершину, которую хотелось покорить. Но сейчас жизнь показала, что невозможно двигаться дальше на голом похуизме. Иногда требовалась приложить усилия, да такие, что возникала мысль — а сможет ли он? Но упёртость, заложенная с детства, прямо кричала в нем, требуя хоть каких-то подвижек, если конечно он хотел получить желаемое. Ведь в этот раз на кону что-то посерьезнее выигрыша очередной гонки. С трудом завалившись в душ, кое-как приведя себя в порядок, он потащился в мастерскую, надеясь услышать такой нужный сейчас пропиздон от братца, способный наставить на путь истинный, ведь в отличии от него самого, Осаму всегда продумывал дальнейший исход событий, просматривая всевозможные вытекающие ситуации, дабы избежать определенных проблем. Время он выбрал явно неподходящее: Осаму нервно перебирал инструменты, и те летали в разные стороны, спасаясь от хозяина под аккомпанемент недовольного бурчания. Ацуму даже подивился такой неадекватности, но вовремя вспомнил что Рин должен был заехать, а он был единственным кто способен довести всегда уравновешенного Саму до такого вот состояния одним обещанием заехать. Пару минут понаблюдав за его метаниями, Ацуму не нашел ничего лучше как пожаловаться на собственную поехавшую крышу. Способ был действенный, но травмоопасный, но явно стоил того. Потому что уже пятнадцать минут спустя, и две отвертки, перехваченные в сантиметрах от лица, Осаму отвлекся от собственного нервяка и переключился на него, красноречиво закатывая глаза. — Откуда такая неуверенность? Просто поговори с ним. Действительно! Ведь сам-то он до этого не догадался! Другого ожидать не приходилось — в любовных делах Осаму был последним, кто мог дать толковый совет, а после появления Суны, надежда на адекватный совет и вовсе растаяла. Уходя, он лишь понадеялся, что Рин закончил тупить и наконец возьмет все в свои руки, и они разберутся в своих ещё более странных отношениях. Оказавшись в машине, он врубил музыку, пытаясь заглушить панику на корню. Получалось конечно так себе, но может так он хоть успеет доехать, не утонув в самоуничижении. Набрав приличную скорость, при этом не выходящую за рамки разрешенной в городе, Ацуму пытался погрузиться в то медитативное состояние, в которое всегда впадал за рулем. Чтобы только рефлексы и руки как отлаженный механизм без грамма мыслей. Проехав пол города он был вынужден признать что ничего не выходит. Привычной обстановки и гладкого асфальта ложащегося под колеса явно перестало хватать. Самочувствие, чуть улучшившееся после разговора с Осаму и Рином, медленно но верно падало на дно. Притормозив на светофоре, Ацуму прикрыл глаза, матеря себя, судьбу, и гребенную надежду, испуганной птицей бьющуюся в груди. *** — Три стакана кофе, и десять круассанов с апельсиновым джемом, — обворожительно улыбаясь продавщице из лучшей пекарни Токио, попросил Мия. Девушка за стойкой в накрахмаленном переднике улыбнулась, складывая сдобу в шуршащий пакет, пока помощница выставляла на стойку готовый кафе в специальной подставке. Расплатившись и забрав заказ, Ацуму вынырнул на улицу, тут же закуривая. Никотин ударил в голову, и паника сменилась эйфорией, как после особо рискованной гонки, стоило осознать что совсем скоро он увидит Шое. Ему даже в голову не пришло, что к вечеру Хината вполне мог уехать от друга. Даже испугаться не успел, когда припарковавшись осознал такую возможность, потому что из дома вышел Шое, словно только его появления и ждал. Ацуму счел хорошим знаком то, что на его лице отразилось удивление, а не испуг, когда он протянул ему кофе и бумажный пакет с выпечкой. — Что это? — как-то задушено спросило это стеснительное солнце, с подозрением глядя на протянутый стакан. — Кофе и круассаны. — Я вижу, — дёрнув уголками губ, но тут же вновь посерьезнев, ответил Шое. — Но зачем? — А мне нужен повод чтобы угостить тебя кофе? — ухмыльнулся Мия. — Тогда считай что мне захотелось. Тут из-за его спины выглянул еще один парниша, и Ацуму едва ли рот не открыл от удивления, осознав что перед ним Козуме Кенма, по совместительству парень Куроо. — Не знал что ты тут живешь. — справившись с удивлением, Мия приветственно махнул рукой. Шое испуганно оглянулся к другу. Кенма выглядел не менее растерянным и удивленным, чем Ацуму. Одарил их обоих странным взглядом и еле заметно улыбнулся. — Привет, Ацуму-сан. — Вы знакомы?! Кенма кивнул. — Вы куда-то собираетесь? Подвезти? Хината, стараясь оставаться спокойным, мотнул головой, и тут же подавился готовыми сорваться с губ словами, потому что Кенма ловко обогнул его, направляясь к машине. — В парк. Было бы здорово. Ацуму поднялся, пряча улыбку в наклоне головы. Пока что всё складывалось неплохо, и это вселяло какую-никакую уверенность. Кенма шмыгнул в машину, оставив Хинату оглядывать окрестности в поисках предлога для побега, но под взглядом Ацуму решил не спорить. От его взгляда, темного и таинственного, по позвоночнику ссыпались мурашки, и дабы не вякнуть какую-нибудь глупость, Шое шагнул к машине, поправляя кофту. Заняв водительское место, Ацуму ритмично постучал по рулю, завел машину, и подмигнув, лихо вырулил на асфальт. Кенма преувеличенно заинтересованно втыкал в приставку, пряча улыбку в вороте красной олимпийки, с комфортом устроившись на заднем сидении, и так явно притворялся предметом интерьера, что Ацуму невольно почувствовал прилив благодарности к этому парню. Хината нервно выдыхал, так и не взяв предложенный стакан, изредка поглядывая в сторону Мии. — Что происходит, — ещё раз попытался он, надеясь на понятный ответ. Ацуму одарил его внимательным взглядом и ощутил как чешется язык вывалить на него все те чувства, которые нежданно-негаданно наполнили сердце и взрывали голову. Но он сдержался. Сейчас не время и не место. Хината итак выглядел как человек на грани обморока. И Ацуму, глядя на него, подавил резкий прилив паники. Было видно, что тот совершенно не в своей тарелке, а это, как известно, плохая составляющая для компании, и уж точно не лучшая среда для душещипательных признаний. Но он не был бы собой если бы промолчал. — Я думал это очевидно. — Ацуму уместил стакан на подставку, а другой протянул Кенме, вернув взгляд к дороге. — А? — Мне казалось я довольно прямо выразился вчера. Ты мне понравился. — спокойно, тщательно контролируя тон, ответил он, чувствуя весь тот вихрь, закрутившийся внутри. Машина вывернула на проспект, набирая скорость. По лицу Шое с не меньшей скоростью бежала вереница эмоций от удивления до крайнего охеревания происходящим. Ацуму ему даже посочувствовал, потому что с самого утра чувствовал нечто похожее, и лишь надеялся что не перегнул палку с этим признанием. — Ты..? — Серьезно. Более чем. Пей кофе, солнце, не то остынет. Шое схватился за стакан и почти залпом осушил, проглатывая вместе с напитком тот фонтан нецензурщины, что так и просился наружу. Какого хрена? Не может быть, чтобы он серьезно..? Ацуму довез их до парка. Шое, пребывая в каком-то ступоре, сдавленно поблагодарил и выбрался из машины, но на вопрос о номере телефона категорично отказал, пряча взгляд. Мия почти физически ощутил что Шое закрылся. Смущенный парень исчез, уступив место отчужденности. — Это плохая идея. Ацуму кивнул, одарил его долгим взглядом, и пихнув сигарету в зубы, умчался, рыкнув мотором. *** С того дня Ацуму появлялся на горизонте каждодневно, стирая надежду на спокойную жизнь матовой тьмой машины. Как он узнал где именно учится Хината, осталось загадкой. Но в понедельник, толкая тяжелую дверь, Шое чуть не навернулся, когда на глаза попалась уже знакомая BMW. Мия неустанно удивлялся и радовался, что Шое не стал от него бегать как от психа — а именно так он себя временами и чувствовал. Спокойно ходил в Университет, не отводил взгляда при встрече, но каждый раз мягко отказывал. Было неприятно, даже больно, но пока не было категоричного отказа, Ацуму продолжал надеяться. Он не давил, не смущал, по мере возможности, конечно, и старался всегда разговаривать наедине, дабы у студентов не появилось лишней причины для сплетен. Не то чтобы студенты ничего не замечали, конечно, но Ацуму и не думал скрываться, но и напоказ ничего не делал. Ему и так казалось, что Шое считает все происходящее шуткой. Этаким приколом, который неожиданно затянулся. Но как показать что это не так, не знал. Вот и сегодня, выловив его после пар, ловко сцапал за руку и увлёк подальше от зевак, не дав даже растерянно моргнуть. — Шое-кун, — карие глаза мерцали тысячами огней вечно не спящего Токио. — Прогуляемся сегодня? — Не думаю что это хорошая идея. У меня сессия. Мия впечатлённым не выглядел. — И что? Хината лишь устало вздохнул, опустив голову: — Послушайте, я не знаю чего вы хотите.. — Тебя. Качнув головой и опустив яркие ресницы, он настойчиво продолжил: — Но учеба для меня важна. Не все прожигают свою молодость играясь со смертью. Ацуму замер, внимательно вглядываясь в его лицо, словно искал подтверждение, что это всего лишь шутка. — Мне пора, — неловко кивнув, Шое поспешил прочь. От греха, так сказать. Мие оставалось только стоять, пустыми глазами глядя на место, где ещё секунду назад стоял привлекший его парень. Главный страх подтвердился — Шое не мог принять его образ жизни. Собственные чувства пугали. Сложные душещипательные думы, всегда обходящие его стороной, вдруг нагнали и отплатили сполна за все годы похуизма бездной незнакомых чувств. Это было непривычно. Но самым непривычным было получать отказ. И что-то подсказывало, что это начало конца. *** Осаму, бурно счастливый последнее время, тактично молчал, но в итоге не выдержал, впервые за пару дней оставшись дома. В конце концов, подвешенное состояние брата заставляло его переживать и подталкивало к действиям. Он перехватил его утром, протягивая чашку кофе на манер оливковой ветви с тем самым лицом, с которым всегда отчитывал его за очередную пропажу пудинга. — Цуму, тебе не кажется что ты перегибаешь? — Ты уверен что это твое дело? — Ацуму натянул футболку на ещё влажное после душа тело и отпил кофе. — Всё что касается тебя — мое дело. Я хочу чтобы ты был счастлив. — Осаму потер шею, явно смущаясь собственных слов, но упрямо продолжил. — Но Хината-кун не привычен к такому. Он может испугаться твоего напора. Ацуму выгнул бровь. — Он милый парень, просто поговори с ним. Но не разбивай ему сердце. Да он только этим и занимается! — Да я только этим и занимаюсь! Но он отказывается. Каждый чертов раз. Вчера и вовсе сказал что не понимает людей, играющихся со смертью. И что мне прикажешь делать? — О! — Осаму выглядел виноватым. — Значит дело в гонках? — Я не знаю! — воскликнул Ацуму, зарываясь пальцами в волосы. Брат и Рин были единственными, перед кем он мог показать слабину. — Цуму, чего именно ты от него хочешь? Если это очередная твоя увлеченность на одну ночь, то, — Осаму вдруг замер, вглядываясь в его лицо, удивленно приоткрыв рот. Ацуму закурил, наплевав что они посреди гостиной, взглянул на него чуть прищурившись, и постарался взять себя в руки. В их тандеме Осаму всегда был этаким голосом разума, и он прислушивался к его советам, хоть никогда в этом и не признается, но то, что Осаму высказал нечто подобное, потому что со стороны видимо все так и выглядело, его пугало. Ибо пиздец. — Знаешь, если бы все было так, как ты говоришь, я бы первый согласился и отвалил от него. Но я не могу! Лицо у Осаму стало до того ошарашенным, что это было бы смешно, не будь Ацуму так грустно. — Цуму ты..? Ацуму смотрел в сторону, и это было плохим знаком. Осаму чувствовал что проебался. Не заметил чувств, разъедающих сердце брата, и надумал читать нотации. Хотя в плане чувств он тот еще овощ — чувств Суны, в которого сам был влюблён, и то не заметил, пока тот не признался. И то, что он почти неделю Ацуму не видел — не оправдание. Все было понятно уже в то утро, когда он, весь помятый и растерянный, нарисовался в гараже. — Прости, Цуму. Я не.. Ацуму вскинул руку, останавливая. — Все нормально. В конце концов, в чем-то ты прав. Настала очередь Осаму удивленно вскидывать брови. Цуму продолжать не торопился — допил кофе, скрылся в кухне, и только вернувшись, заговорил. — Шое тоже так думает. Видимо я действительно выгляжу как человек, который не способен быть серьёзным. *** Разговор с Осаму явно был дурным предзнаменованием. У Университета Хината не появился — этакая насмешка судьбы, заставляющая вернуться с небес на землю. Ацуму это не остановило, хоть и огрело нехорошим предчувствием. Подождав для верности ещё пару минут, и убедившись что рыжей макушки среди выходящих студентов нет, он поехал к дому Кенмы, где ещё час дожидался на солнцепеке, куря одну за другой, ожидая когда хозяин дома появится, находясь в этакой прострации, старательно избегая возможности утонуть в накрывающих волной мыслях. Козуме приехал с Куроо, и завидев темную бэху, удивленно вскинул брови. — Мия-сан? — Привет-привет, — когда это было нужно, Ацуму умел быть очаровательным. Жаль что с Хинатой это не работало. — У меня просьба. Кенма одарил его понимающим взглядом. — Адрес Шое? Мия кивнул. Куроо уже шел к ним, подбрасывая в руках ключи от машины и слегка хмурясь. — Мия? — Здаров, — кивнул Ацуму, с надеждой смотря на Кенму. — Я не.. — Я не причиню ему вреда, — сразу обозначил приоритеты Мия. — просто хочу его увидеть. Кенма улыбнулся, и достав из рюкзака стикеры, принялся выводить адрес друга. — Если обидишь его.. — для верности повторил Козуме, внимательно вглядываясь в глаза, в которых не увидел ничего, кроме тихой надежды. Ацуму вскинул руки. — Обижаешь. Ответ Кенму удовлетворил, и он передал ему стикер в форме котика, на котором ровным почерком значилась его надежда. — Спасибо, Кенма, я твой должник. Кенма смущенно улыбнулся, но кивнул. — Согласишься слить гонку? — Куроо обхватил тонкие плечи Кенмы, уместив подбородок на светлой макушке, но вопросами заваливать не спешил. И на том спасибо. — Он должен мне, а не тебе, — заткнул фонтан надменности Кенма, и утянул его в дом, махнув на прощание. Ацуму хохотнул и запрыгнул в машину. Настроение его заметно улучшилось, затирая неясную тревогу. Затягиваясь, он подставил лицо солнцу, что не пекло уже так сильно. Ну или так ему казалось. *** Шое снимал квартиру вместе с другом, на удивление недалеко от дома Рина. Ацуму хорошо знал этот район, и нужный дом нашелся без труда. Вот только заходить не спешил, несмотря на то, что предусмотрительный Кенма обозначил и номер квартиры. Замер перед панельным домом, задумавшись. Только сейчас скинув броню, неизвестно когда появившуюся, и дал себе мгновение проанализировать собственные чувства. Отчего-то признаться Осаму было проще чем самому себе. Можно ли влюбиться в человека, разделив вместе одну поездку, наполненную страхом Шое, волны которой буквально пульсировали в салоне, и будоражащим кровь адреналином? Теперь он точно знал — можно. Он убедился в этом сейчас, наблюдая как Хината, кутаясь в кофту, идёт к нему, потирая глаза. Неизвестно как он догадался спуститься, хотя Кенма вполне мог его предупредить. Выглядел он неважно. Как пожёванный лимон. Оставалось лишь надеяться, что причина этому не он, но что-то подсказывало Ацуму, что причина скорее всего именно в нем. — Привет, Шое-кун, — усмехнулся Ацуму, делая шаг навстречу. Странное чувство шептало, что пора заткнуться и сменить тон их общения, если он хочет чего-то добиться, тем более сейчас, когда он полностью уверен в собственных чувствах. Нужна была честность, с которой у Ацуму всегда были проблемы. Потому что раньше никому из его спутниц и редких спутников она была не нужна. Он так к этому привык, что уже не помнил что можно иначе. Но Шое отличался от всех остальных, как бриллиант отличался от стекла. И это было самым потрясающим, и самым сложным одновременно. — Что вы здесь делаете? — Хотел тебя увидеть, — максимально непринужденно отозвался Ацуму, стараясь не акцентироваться на том, как явно Шое сдерживался чтобы не отступить. Он понимал что напирать нельзя — Хината явно не фанат нарушения личных границ. Ну или просто он не внушал ему доверия. Вот только плевать он хотел на все условности. Навязчивая идея обладать Шое переплавлялась во что-то глубокое и незнакомое. Потому что Ацуму впервые не хотел «обладать» — он хотел навсегда и навечно. Поэтому он не удержался, скользнул ладонью на вмиг порозовевшую щеку и наклонился ниже, заглядывая в глаза. Поцеловать его хотелось до судороги, но Хината отступил, уходя от касания, качая головой. — Все это становится.. — шепнул Шое, и споткнувшись, чуть громче продолжил, — заходит в какие-то странные берега. — Я тоже рад тебя видеть, солнце, — ухмыльнулся Ацуму, ощущая как сковывает льдом сердце. Что-то подсказывало, что он проебался в чём-то важном. — Пойдемте, — оглянувшись на дом, Шое кивнул на неприметную лавочку, укутанную пышным кустом можжевельника, и первым потопал в указанном направлении. Хината устал настолько, что десять смешных шагов до лавочки показались кругосветным путешествием. С утра его лихорадило, и Ноя, покачав головой, и заставив выпить какой-то горький чай, запретил идти на учебу, а Хината не то что бы был против. К обеду температура спала, но чувствовал он себя по прежнему не важно, и грешил на нервное перенапряжение. И лучезарная улыбка Ацуму, который шел, неотрывно глядя прямо на него, спокойствия не прибавляла. Да что там — зарождала сомнения в собственных выводах. Несмотря ни на что, этот поганец был чертовски красив, и судя по всему, прекрасно это осознавал. Это-то все и усложняло — Хинате никак не удавалось понять о чем тот думал. Где была та граница между искренностью и фальшью. — Мия-сан, — присев на лавку, Шое плотнее закутался в кофту, поёжившись, но от свежего ветра стало немного легче. Мия повернулся к нему всем корпусом, сбивая с мысли. — Ацуму. Слушай, солнце.. — Шое. — вздрогнув от обращения, поправил Хината. — Шое, — Мия улыбнулся так, что Хината понял что его поймали. С момента знакомства, Ацуму и так берегов не видел, а теперь выходит Шое сам их расширил, эти берега. Он не сомневался, что теперь Мие ничего не помешает звать его по имени. А тот лишь накинул ему на плечи собственный бомбер, и продолжал смотреть так, будто душу пытался выманить. Может он действительно не прав? Хинату пугал Ацуму. Не то чтобы он думал, что улыбчивый гонщик сделает с ним что-то страшное, в конце концов самое страшное они уже пережили, и после Ацуму даже довез его до дома в целости и сохранности. Но что-то в нем пугало. Он походил на тайфун. Неумолимое опасное бедствие, всегда находящееся на грани. На пике. И если ты не будешь слишком осторожным, он поглотит тебя, перемолет в труху, бессмысленным пеплом выплюнет и помчится дальше. Хината не хотел стать очередным безликим пеплом незначительного воспоминания в жизни Ацуму. Хотелось быть кем-то важным. Общительный, шумный и нагловатый Мия заставлял теряться, и в принципе терять слова. При этом не давая понять своих истинных мотивов, скрытых за маской уверенности. Возможно в этом и была проблема — этот парень так хорошо держал лицо, что прочитать истину было невозможно. Вот и сейчас — сидел напротив, и глаз с него не сводил. Темных, таинственных, которые прятали в себе миллионы тайн. Шое свято верил, что ни один человек не скажет о своей искренней влюбленности вот так просто, как это делал Мия, и это настораживало. Спроси его кто о причинах этих настойчивых побегов, и он уверенно ответит, что дело не в смертельно опасном образе жизни, а в этой самой неуверенности. Неспособности узнать истинные мотивы. Хинате хотелось поскорее поставить в этой игре жирную точку, потому что каждая новая встреча пьянила, и он не ручался за свой здравый смысл. Если Мия продолжит, он поверит, и случится что-нибудь страшное. — Давайте прекратим все это.. чем бы это ни было. — взяв себя в руки, начал Шое, кусая губы, выдавая нервозность. — Ваша шутка затянулась. — Какая шутка? — переспросил Ацуму, чувствуя ломоту в висках. Дурное предчувствие, посетившее его у Университета, вернулось, удвоившись. Для него это действительно выглядит так? Шуткой? — Я о ваших знаках внимания. — потеребив край кофты, Шое откинулся на спинку. Вид у него был усталый и какой-то отчаянный, и Мия бы устыдился, что успел достать его до такого состояния, если бы не пребывал в полнейшем охуевании. В голове не укладывалось, что его чувства сочли шуткой. Он бы понял, если бы ему сказали что он не серьезный. Но то, что Хината считал его способным шутить о чувствах, причиняло просто оглушительную боль. Ему казалось, что он наоборот ведет себя максимально открыто, бесстрашно выставляя чувства напоказ. Да что там! Он был уверен что единственное, что может оттолкнуть Шое — гонки, и то сомневался, потому что слишком хорошо помнил тот момент, когда страх в ярких глазах сменился эйфорией. Он подался вперед, ловя ладонь Шое. — Что с ними не так? — выдавил Ацуму. — Ты мне нравишься. Я хочу тебя видеть. Шое поморщился как от зубной боли, глянул на него из-под ресниц, и Ацуму похолодел — так много боли пряталось в этом теплом взгляде. Невольно вспомнился разговор с Саму. Видимо все действительно выглядело так плачевно, раз даже родной брат не смог распознать его искренности. Тонкие пальцы тем временем выскользнули из ладони, и Ацуму помрачнел. — Я хочу, чтобы вы все это прекратили. Мне это не интересно. — голос Шое впервые звучало твердо и уверенно. Не оставляющим надежды. — Я так понимаю, это значит нет? — Ацуму потряс полупустой пачкой, выуженной из кармана, и потёр лицо, будто хотел снять его, как маску. Ну или одеть. Потому что стоило ему поднять голову, на лице не было ничего похожего на живые эмоции. Сплошная пустота. Ацуму грустно улыбнулся, вставая. Как это оказывается больно… Сглотнув ком в горле, он, не поднимая взгляда, такого открытого сейчас, что вот — вся его боль как на ладони, бери да смотри, и медленно кивнул. — Я тебя услышал. Глядя на отъезжающую машину, Шое понял свою ошибку. Перед глазами так и застыл вид закушенной губы, сжатых кулаков и спрятавшихся за челкой глаз. Какой же он дурак! *** Вернувшись в квартиру, трясясь от собственной тупости, Шое, упал на покрывало, медленно затонув в подушках, закрывая глаза. Раньше он думал, что все эти восторженные крики о любви вокруг, лишь фальшь людей, грезящих о том самом, что так красочно описывают поэты. Сам он никогда не верил в подобное, отмахиваясь, словно от назойливой мошки. Ну не может один человек у другого вызывать такую бурю эмоций! Но нет, оказывается, может. Потому что выдумка не могла принести столько боли. Теперь, когда в груди вдруг вскрылась огромная дыра, он верил, верил в существование этого чувства. Казалось она всегда была там, но он не придавал ей значения. Очень зря. Ведь теперь она ныла, словно старая рана, не желающая затягиваться. И какие бы лекарства он не пробовал, существовало лишь одно. Вернее один, заставляющий сердце трепетать и биться в разы быстрее, как мчащееся на пределе авто. Он заставлял вырабатываться серотонин в двойном объеме, а щеки пылать, наполняя его какой-то непривычной радостью, которую не хотелось отпускать, напрочь стирая эту агонию. Тот, кого он так глупо отверг, не поверив. Бомбер Ацуму, так и оставшийся у него, умопомрачительно пах, и он вдыхал этот запах, боясь что в следующий миг он исчезнет, и Мия окажется лишь плодом его воображения. Странным сном, который тает с первыми лучами солнца, и о котором думаешь весь день, силясь воскресить в сознании отрывки, что так проворно ускользают, заставляя чувствовать неприятную тоску. Он исчезнет, а боль так и останется с ним в наказание за недоверие. *** Машина вспышкой неслась по улицам, не обращая внимания на предупредительные знаки. Мие было не до них, и даже угроза оплатить парочку десятков штрафов его не пугала. Несясь по проспекту, он пытался забыть искрящиеся светом глаза. Прямого отказа Ацуму не ожидал. И не понятно на что рассчитывал: на собственную неотразимость или умение быстро ориентироваться в ситуации. Один хрен знает, о чем он думал, да и сейчас нет смысла об этом рассуждать. Но факт ярким воспоминанием стоял перед глазами как негатив старого фото. Такой же полинявший, но не от старости — от боли. Наверное слишком сильно увяз в той ночи, когда глаза Шое сияли чём-то непостижимым и далеким. Как оказалось, для него и вовсе недостижимым. Ацуму понимал, что не имеет права настаивать, навязываться, но колющее сердце чувство толкало и так размытые моральные устои, заставляя действовать. Чтобы не упустить солнечное счастье, что так проворно ускользало. Он никогда не испытывал такого иссушающего, жадного, совершенно неконтролируемого желания быть с другим человеком. Мир ломался, гнулся, перестраиваясь. И в итоге фокус мира замер, поймав яркий лучик, и теперь отказывался откатываться к заводским настройкам. Воздвигнул крепкие стены вокруг нового центра, и тот схлопнулся с яркой улыбкой рыжего солнца, а её обладатель даже не подозревал об этом. Более того, не желал быть частью этого мира. Потому что не верил. Одна его часть, рациональная, здравая, в существование которой никогда не верил Осаму, понимала что так действительно будет лучше. Шое слишком правильный для него. Слишком… другой. Но эта его правильность, наивность и привлекала, цепляла. Но другая часть, та, которая горела ночью, вдыхала мягкий аромат Шое, с ревом требовала схватить мальчишку, усадить в машину и уехать так далеко, откуда он не сможет от него сбежать. Только это ничего не изменит. Хината не пустая оболочка — его нельзя наполнить теми эмоциями, которые хочешь видеть, он такой же человек, из крови и плоти, имеющий свои взгляды, так кардинально отличающиеся от взглядов Мии. И лишь сейчас, получив столь болезненный отказ, он понял — иногда то, что так яростно хочешь заполучить, не согласно с твоими желаниями. И ничего с этим не поделаешь. Хотелось раствориться в ветре, бьющемся о лобовое стекло, утонуть в ярких огнях города и больше никогда не существовать. Не чувствовать. Потому что какой смысл? Хотелось напиться и уснуть на сутки, а проснувшись ни о чем не вспомнить. Вырвать из памяти эту неделю и надеяться, что вместе с ними уйдет, раствориться в ночи беспамятства, боль. Ведь с наступлением утра многое менялось. И завтра он тоже не будет прежним. *** У Ацуму все прекрасно. Кого не спроси. Любого. Только не Осаму! Потому что этот засранец знал непозволительно много. Он с самого детства умел читать его, замечать малейшие перемены в поведении и действиях. И эти натянутые улыбки, которые, впрочем, с каждым днем становилось все сложнее лепить на лицо, видел прекрасно, но не говорил ничего, лишь хмурил брови, с беспокойством оглядывая каждый раз, стоило Ацуму появиться в зоне видимости. Бесспорно, Ацуму знал его не хуже, но все же эта их связь временами знатно напрягала. Он знал, что Саму все прекрасно понимает, но не хотел признавать своего состояния, упрямо отмахиваясь и отшучиваясь. В тот вечер, когда он получил отказ, приехав в пустой дом, он не сдержался — позвонил брату и предложил напиться. Саму ничего не спрашивал, но Ацуму знал что он готов выслушать все, что он решит рассказать. Выслушав сбивчивый рассказ, тот обогнул стол и заключил в ломающие ребра объятия, не говоря ни слова, и эту тему больше не поднимал. Но сейчас этот самый Осаму заглянул в комнату, для приличия стукнув по косяку. — Поужинаешь? — Что ты здесь делаешь? — Хотел убедится что ты в порядке. — Когда это я был не в порядке? — зашипел Ацуму. — Сейчас? — вскинул брови Осаму и кивнул в сторону кухни, вынося приговор: — Ты не в порядке. Пойдём, есть разговор. Ацуму неохотно поднялся, откладывая папку с документами и почесывая живот, последовал за братом. На кухне пахло выпечкой и рыбой. И сигаретами Рина. — Насколько твои намерения серьёзны? — выставляя перед ним пиалу с рисом и рыбу, начал Осаму. — Намерения? — взявшись за палочки спросил Ацуму. — На счёт Хинаты-куна. Прихваченный рис упал обратно в тарелку. — Не улавливаю вопроса. Осаму не стал увиливать, смотрел прямо, заглядывая прямо в глаза. — Ты готов отказаться от гонок, чтобы быть с ним? Ацуму потёр лицо ладонями, покрутил палочки и затих на долгую минуту. Осаму не торопил — покорно ждал, отпивая кофе, и лишь бросал на брата переживающие взгляды. В конце концов, он знал что для брата значили эти гонки. Да что там, сам не представлял его в другом амплуа. — Я готов отказаться от всего в этом долбаном мире, чтобы быть с ним. Но это ничего не изменит, потому что он мне не верит. Осаму ответ удивил, но удовлетворил, и он, прикончив остатки кофе одним глотком, потянулся за телефоном. И пока Ацуму заглушал чувство опустошения поздним ужином, что-то быстро печатал, не поднимая глаз. *** К Университету Ацуму больше не приезжал. Шое, проведший ночь в раздумьях и разговорах по телефону с Кенмой, притащился на учебу только в надежде на встречу, теша себя надеждой что им удасться откровенно поговорить. Козуме, крайне наблюдательный, да и к тому же, как оказалось знающий Мию довольно длительное время, помог разобраться в ситуации, подсказав что стоит предпринять. Вот только Ацуму не появился, вновь невольно демонстрируя как сильно он ошибался на его счет. Получив четкий ответ он ушёл, не став навязываться. Бессилие от собственного идиотизма накрывало волной, и не будь он так зол на самого себя, наверняка скатился бы в истерику. Как он мог ему не поверить? На парах он впервые в жизни не слышал ни слова из лекции. Смотрел в стол, всем нутром ощущая как вина разъедает, выжигает что-то жизненно-важное. Эту вину венчал страх никогда его больше не увидеть. Не увидеть, отчаяться, а потом раствориться в собственных чувствах, от которых так долго бегал. Так и не извиниться. Следующей ночью он вновь не смог уснуть. Лежал, трясясь от холода под пуховым одеялом и глотал слезы. На учебу и ту пришел только из чувства долга, и пожалел спустя пару минут — голова болела нещадно, подстегиваемая простудой. Мысли, тяжелые, вязкие, путались. Нишиноя от него не отходил, молчаливой тенью следуя по пятам, чтобы подхватить, если он все же решит свалиться в обморок. И честно говоря, Хината был не прочь провести в забытье пару часов. Дать голове отдохнуть, а потом проснуться и увязнуть в сгущающейся с каждым часом вине. Ему не хватало Ацуму до ломоты в висках. Его присутствие, будоражащее и чуть пугающее новизной, ощущалось самым правильным в мире. А он понял это только потеряв. Когда прозвенел звонок с последней пары, Хината даже не сразу осознал что происходит. Все вокруг подхватились, защебетали, а он так и сидел, не понимая на каком свете находиться. Из Университета он буквально вывалился, увлекаемый Нишиноей который ругался сквозь зубы на его безалаберность. Хината не спорил — не было сил, поэтому лишь кивал. Голова противно гудела, а глаза щипало от яркого солнца. Стоило выйти за ворота, Ноя замер, и Шое налетел на него, ловя головокружение. Нишиноя, придержал его за плечо и смущенно кивнул вправо. — Думаю, это к тебе. Хината повернулся в указанном направлении. В темном лонгсливе, с сигаретой в зубах, рядом с темно-синим Скайлайном, стоял тот самый парень, похожий на лису. Взгляд невольно скользнул по парковке, но темного BMW не было. Ноя тем временем неловко отступил. — Привет, Хината-кун! — улыбнулся парень, приглашающее махнув рукой. При свете дня он казался еще выше, да и разница в возрасте становилась заметнее. Шое терялся в предположениях, что он здесь делал, в конце концов, все что их связывало, это пара реплик и знакомство с Ацуму. При мысли об этом, сердце сжалось. Парень с любопытством смотрел в ответ. — Я Суна, Суна Ринтаро. Можно просто Рин. Уделишь мне полчаса? Нишиноя дождался кивка Хинаты, и только после этого ушел, приветственно кивнув Ринтаро. А Шое подошел ближе, тут же получая стаканчик кофе. — Привет. Ацуму-сан в порядке? — Суна качнул головой, так явно не зная что ответить, что по позвоночнику скатилась холодная волна страха. — Он дома. — наконец нейтрально ответил Рин, с тревогой его рассматривая. — Спасибо. — сглотнув неизвестно откуда взявшийся в горле ком, поблагодарил Хината. То ли за кофе, то ли за ответ. Суна отмахнулся и кивнул на капот, ненавязчиво приглашая присесть. — По себе знаю, что студенты питаются кофе и учебниками. Шое согласно угукнул, пребывая в замешательстве от складывающейся ситуации. В конце концов, вопросов пока было больше чем ответов. Наверное внутренние метания отразились на лице, потому что Суна вдруг спросил. — Слушай, он тебе нравится? Хината как раз отпивший кофе, закашлялся, и поднял на Суну совершенно ошалевший взгляд. Рину этого хватило, потому что он продолжил. — Тогда в чём дело? Если в гонках, то у Осаму есть одна идея на этот счет. Шое хотел возразить, ведь дело совсем не в этом, но любопытство пересилило, да и не хотел он ни с кем говорить о чувствах, кроме Ацуму. — Идея? Суна кивнул и закурил. — Как ты относишься к профессиональным гонкам? — Нормально. Это спорт. — И чем они отличаются от наших? — Наличием четких правил, оборудованием, и дежурящей бригадой скорой. Съемкой в конце концов. Уж извини, но различия очевидны. — Хината удивленно вскинул брови, все еще не понимая куда он ведёт. — Тогда нам действительно есть о чем поговорить. Если гонки единственное что тебя отталкивает. Суна потер шею, на которой темнел засос, замолчав на долгую минуту, давая шанс возразить, но Шое молчал, разглядывая стаканчик в руках. — Хината-кун, ты хоть раз видел как он на тебя смотрит? — Шое непонимающе мотнул головой и Рин вздохнул, достал еще одну сигарету, но прикуривать не стал. — Послушай, я знаю что это не моё дело, но Ацуму мой друг, и я его таким никогда не видел. Если ты ничего не чувствуешь, ладно. Он сильный, справится. Но если чувства есть, не мучай его. И сам не мучайся. После своего монолога Суна закурил, давая время на переваривание информации. Шое сидел и не знал что делать, наверное впервые в жизни. Вернее знал, и это желание подзуживало, толкало вперед, бежать искать Ацуму. Схватить и больше никогда не отпускать. Но было страшно. Да и визит Суны не успокаивал. Что-то подсказывало, что он бы не приехал просто так. Значит что-то случилось. — Подожди, а при чем тут гонки? — Осаму уверен, что именно из-за них ты так шарахаешься. — Я не шарахаюсь! Ринтаро фыркнул, в его взгляде так и читалось: «ой ли?», что Шое невольно покраснел. — Как ты смотришь на то, чтобы встретиться с Осаму? Сегодня? Он посвятит тебя в детали своего плана. *** По пятам кралось солнце, густое и раскаленное. Шое медленно топал запылёнными кедами к дому, не зная чего ожидать. Ветер гонял прогретую за день пыль по асфальту, неся с собой запах вечерней свежести. С трассы отчетливо доносились звуки спешащих по своим делам автомобилей, и сердце предательски ёкнуло, вычленив в этом потоке знакомый звук спортивного авто. Странно было осознавать, что Ацуму может быть где-то рядом, мчаться навстречу ветру, купаясь в скорости и быть так далеко. Суна стоял у подъезда, подпирая фонарный столб, меланхолично выдыхая сизый дым в небо. После утреннего разговора он не слушая возражений, отвез его домой, и еще раз спросил точно ли он согласен на встречу. В конце концов, она могла подождать, если ему нужно было время. В тот момент Шое окончательно проникся к нему симпатией и клятвенно заверил, что к вечеру будет в порядке, потому что собирался наглотаться жаропонижающего и завалиться спать. Суна махнул рукой, затушил сигарету и повел за собой в квартиру. Пока поднимались по лестнице, молчали, но тишина была какой-то умиротворенной, той самой, которая периодически сопровождала дружеские посиделки. Осаму обнаружился на кухне, маленькой, но светлой, как две капли воды похожей на кухню самого Шое. — Привет, Хината-кун. — дружелюбно улыбаясь, поприветствовал его брат Ацуму. Шое растеряно кивнул. Он успел забыть насколько близнецы похожи. И сейчас, глядя в спокойные, серые глаза, наконец понял слова Рина: Ацуму действительно смотрел на него иначе, так, будто хотел украсть и никогда не отпускать. Это стало очевидно сейчас, когда его копия смотрела на него с легким интересом и дружелюбием. — Как я понял, тебя отталкивает его образ жизни? — Осаму щелкнул кнопкой чайника и потянулся за чашками. — Сейчас это последнее что меня волнует, — признался Хината, присаживаясь на ближайший стул. — Тогда в чем дело? Прости если лезу не в свое дело, но Цуму мой брат. Это было даже забавно — несколько часов назад он услышал точно такую же реплику от Суны, вот только ему было не до веселья. Два человека, судя по всему искренне переживающих за Ацуму, ставили последнюю точку в его сомнениях. — Я думал что это шутка. — Шое отвернулся к окну, явно смущенный, но совершенно точно отказывающийся в этом признаваться. Суна на его телодвижения весело фыркнул, но позволил Осаму взять на себя ведущую роль в этих «переговорах». Усадил парня за стол, а сам взялся за кофеварку, справедливо решив, что чая будет недостаточно. — Знаешь, Ацуму довольно часто ведет себя как придурок, но на тему чувств не шутит. Никогда. — Значит.. Осаму кивнул, растирая запястье, ноющее после дня, проведенной в мастерской. По кухне плыл аромат кофе, с недавних пор четко ассоциирующийся с Ацуму. Но сейчас это не расстраивало, а успокаивало. Потому что сидя на крохотной кухне с братом и другом Ацуму, он словно был ближе к нему. — Он был серьезен, более чем. Думаю ты и сам уже об этом знаешь. Но сейчас не об этом. — У Осаму есть идея как наставить братца на более.. законный путь, — подал голос Суна, выставляя на стол чашки. — И что за идея? — Шое обхватил тонкий фарфор, ощущая приятное тепло, но пить не спешил, ожидая продолжения. — У меня есть друг. Учились вместе. — неспешно вводя в курс дела, начал Осаму, получив вслед за кофе поцелуй в макушку от присевшего рядом Суны. — После того как учеба закончилась, он решил остаться в штатах и расширить бизнес. Мы списываемся иногда. И теперь он возвращается с интересным предложением. Шое отпил кофе, все еще не уверенный в цели беседы. — Ацуму та ещё заноза в заднице, думаю ты и так это знаешь. Прет как танк и хрен своротишь. До недавнего времени у меня и шанса не было провернуть задуманное, но ты интересно на него влияешь. Хината вскинул брови, прикусывая язык, дабы удержать тот поток вопросов что так и рвался наружу. Отчего-то казалось, начни он задавать их, упустит нечто важное. — Ему нужен гонщик. Сердце в груди булькнуло, прострелив грудину болью. — Я не уверен что уловил твою мысль. — признался Шое. — Его компания хочет принять участие в чемпионате мира на выносливость. И есть местечко для одного гонщика-любителя. Это хороший шанс заявить о себе. А там и до Формулы-1 недалеко. Ацуму не устоит. Осаму достал из шуршащего пакета слойку и повернулся к нему, отставив опустевшую чашку. — Суна говорит, что к профессиональному спорту ты относишься более лояльно. Пойми, Ацуму в жизни бы не отказался от гонок. Но ради тебя.. он попробует. Я уже понял что тебя не так сильно отталкивает его образ жизни, как я думал, но в любом случае это шанс. Такие соревнования более безопасны, с какой стороны не посмотри. Законные к тому же. — заметил он, бессовестно забрав чашку Рина, которую тот бесцельно крутил в руках, запивая сладость булочки. — Ты уверен что он согласиться? Осаму отложил плюшку и переглянулся с Суной. — После разговора с тобой он согласится слетать на Луну. — И почему у меня такое чувство, что вы пытаетесь втянуть меня в какую-то авантюру. — разглядывая свои колени, пробурчал Шое. Рин рассмеялся хрипловатым смехом, и Осаму бросил на него долгий взгляд, от которого Шое почувствовал себя немножечко лишним. — Потому что так и есть. Но по итогу все в плюсе. Что думаешь? — Я могу поговорить с ним? — с отчаянной надеждой спросил Шое, поднимаясь. Суна прищурился, но по доброму усмехнулся, и пока Осаму мыл чашки, начеркал что-то на листочке и протянул ему. *** Добравшись до дома, Шое отрыл в столе старую пачку и нервно закурил. Впервые с той ночи. Уселся на подоконник и покрутил в руках бумажку с адресом. Решение билось в черепной коробке набатом. Не нужно было быть гением, чтобы понять, какие координаты нацарапал на бумажке Суна. Но об этом стоило хорошенько подумать, прежде чем бежать сломя голову. Отчего-то он был уверен, если придет к Ацуму, по собственному желанию и на его территорию, обратного пути не будет. Это будет либо конец, либо начало.. Ему нужно было немного времени. *** Дом близнецов прятался за высоким забором и массивным гаражом — машины на четыре, не меньше. Из него доносился приглушенный шум и бряцание инструментов. Оглядев эту громадину, Шое еще раз сверился с адресом, и убедившись что все верно, впервые задумался о том, чем занимается Ацуму помимо гонок. Если разобраться, он ведь ничего о нем не знает. Ничего, кроме любви к машинам и гонкам. Гараж не заперт, одна из створок приоткрыта, и на дорожку падает мерцающий свет, изредка бликующий из-за перемещений хозяина. Пахнет бензином, маслом, и немного сваркой. Шое невольно принюхивается, и с какой-то незамутненной радостью ловит отголосок парфюма Ацуму. Дверь предательски шуршит, задев гальку, и Мия вскидывает голову. Под его взглядом Хината неловко топчется на пороге, банальное «привет!» так и засыхает на губах, стоит вглядеться в знакомые черты. Усталость накинута на Ацуму легкой вуалью потухших глаз и грустным изломом губ, но под ней все равно сверкает привычная неотразимость. И всё та же темная футболка и низко сидящие джинсы в комплекте с берцами, дурманящие кровь налетом бунтарства. В груди что-то щемит. Очень хочется подойти и обнять его. Но он не уверен что Ацуму оценит порыв. Он ведь думает.. — Как у тебя дела? Шое тяжело дышит, прижимает ледяную ладошку ко лбу. Что за бред он несет?! Но как же страшно все потерять. Окончательно и бесповоротно. Поэтому он замирает, как перед прыжком в прорубь, вглядываясь в лицо Мии, считывая эмоции. Какое-то время Ацуму не двигается, потом отворачивается к раковине и спрашивает, уставившись перед собой, до побелевших пальцев вцепившись в прогретый металл, чтобы не сорваться. — Что? — его голос звенит от сдерживаемых чувств, и растерянности. — Я, — Шое подходит ближе, оказываясь за спиной Ацуму, боясь прикоснутся, но четко осознавая: сейчас или никогда. — Не разделяешь моих чувств. — Ацуму запинается, но упрямо продолжает, так и не повернувшись. — Помню. — Нет. — Хината заламывает пальцы, лихорадочно подбирая слова в потоке пустых и каких-то глупых. Как можно объяснить, что у тебя космос вспухает в сердце, стоит ему улыбнуться? Живот скручивает от трепета, стоит ощутить бережные касания? И каждая клетка тела болит с тех пор как он исчез. Вот и он не может. Поэтому он просто прижимается к горячей спине, утыкаясь лбом меж лопаток, вдыхает уже знакомый аромат кожи, и просит: — Прости меня. Я не.. помоги мне? Ацуму разворачивается. В его взгляде мелькает легкое удивление, а затем зрачки темнеют, расширившись. Шое протягивает руку и нежно, едва касаясь, гладит скулу. Ацуму прикрывает глаза, не в силах удержаться, прижимается к его ладони щекой и замирает, словно боясь спугнуть. — Шое.. — выдыхает Ацуму и не контролируя собственное тело, скользит ладонью на его поясницу, притягивая ближе, неверяще заглядывая в глаза. Боясь поверить. Глаза Хинаты, такие глубокие, чистые и искренние, сияют. Ацуму прикрывает глаза и нежно, почти бережно накрывает его губы своими. И когда Шое подается ближе, распахивая губы, позволяя углубить поцелуй, Ацуму наконец-то чувствует себя живым. — Я люблю тебя, — шепчет Хината, стоит поцелую распасться. Ацуму шумно выдыхает и притягивает его к себе, пряча лицо в солнечных прядях. — Что..? — Шое перепуганно замирает, чувствуя легкую дрожь, сотрясшую сильное тело. — Все хорошо, я просто счастлив. — Мия оставляет легкий поцелуй на макушке и наклоняется, прижимается к его лбу своим. Смотрит прямо в глаза, и сердце заходится обезумевшим ритмом, потому что в них — отражение его собственных чувств. И это так невероятно! Потому что всё это время Шое казался ему недостижимым солнцем, тем самым, которого не достичь, как бы быстро не мчался. Но солнце пришло к нему само, и теперь доверчиво льнуло ближе, тонкими ладонями обхватывая спину, согревая, прогоняя ночь одиночества. Ацуму не знает кого благодарить за эту магию, но сейчас, держа его в своих руках, уверен — в лепёшку расшибётся, но сделает всё, чтобы его тепло всегда было рядом. Ведь он такой.. уму непостижимый. Ацуму наклоняется и целует его снова. Не напирая, обводит кромку зубов языком, изредка прикусывая губы и только ощутив ладонь на затылке, углубляет поцелуй, превращая его во что-то головокружительное. До этого момента Шое и не подозревал что целоваться можно до потери себя в пространстве, до вспыхивающих под веками звёзд и желания вывернуться из одежды, не медля, вот прямо сейчас, лишь бы касаться друг друга кожей, дурея от близости. Чувства бунтуют. Наконец дав им волю, признав, приняв, он ощущает лишь то самое, едва контролируемое: быть к нему как можно ближе. Почти животное желание тереться о него всем телом, вдыхать запах кожи и позволять касаться. Голова гудит как от вина, и невозможно удержаться, чтобы не целовать его снова и снова. И Хината целовал, зарывался пальцами в оказавшиеся такими мягкими, волосы, гладил скулы, млея от осознания что можно. Что он имеет право вот так касаться Ацуму, умирая от ощущения его рук, крепко уцепившихся за торс, притягивающих ближе. Трепетал от нежности, обнаружив небольшую родинку за ухом, и от ощущения бархатного затылка, так и просящегося под ладонь. Изучал его, зачарованно трогая нежную кожу, находя чувствительные места, наблюдая как Мия подаётся под его руки, позволяя. От этих чувств, тепла и чего-то ещё по-настоящему волшебного, внизу живота скапливалось тепло. — Хочу тебя, Цуму. — выдыхает Хината, на секунду оторвавшись и вновь целует, кусает губы, влажно, напористо, так, что Ацуму приглушенно стонет, почти дрожит от его нетерпения. Мия предпринимает попытку отстраниться, цепляясь за остатки здравого смысла, но Шое на здравый смысл плевать — он со стоном ещё раз скользит ему языком в рот, чувственно, мучительно медленно, и Ацуму рычит, не в силах удержаться, подхватывая Хинату на руки, усаживает на ближайший свободный стол, и вклинивается между бёдер. Шое задохнулся от наслаждения, дурея от этой близости, подставляя шею и ключицы под поцелуи, вжимаясь ноющим членом в его пах, нетерпеливо ёрзая. Ладони Ацуму крепче сжали ягодицы, и Хината не сдержал стона. Мия, казалось, тоже держался из последних сил, балансируя на грани. Он смотрел на Шое обжигающим, мутным взглядом, дергая его бёдра к себе, вжимаясь в него с каким-то жадным отчаянием и целовал, снова и снова. Желание не просто душило, оно взрывало мозг, искрило, выбивая дух и остатки мыслей. Хината, не в силах удержаться, провёл дрожащей рукой по его ширинке, и Ацуму, с готовностью подавшийся в руку, вдруг отшатнулся и жалобно застонал. — Нет. Не здесь. Черт! — Шое, едва не кончив от звучания его стона, непонимающе замер, впиваясь взглядом ему в лицо — взъерошенные волосы, невменяемый взгляд, приоткрытые, слегка опухшие губы.. Какой же он идеальный! Растрёпанный, оглушенный чувствами, он тяжело и рвано дышал, прикрыв темную страсть зрачков ресницами. Глубоко вздохнув, Мия снова шагнул к нему, несдержанно толкнулся бёдрами, вырывая судорожный вздох, а потом подхватил на руки как пушинку и куда-то понёс. Шое заторможенно обхватил его ногами, цепляясь за шею, тревожа короткие волосы на затылке. Он вообще не понимал что происходит — перед глазами сплошное горячечное марево, пульсирующее в такт желанию. Хината выгибается в его руках и Ацуму стонет, от того как правильно это ощущается. Впивается губами в шею, продолжая куда-то идти, периодически налетая на косяки и тумбочки. Но спину Шое бережёт как хрустальную статуэтку, и тот не ощущает ничего кроме горячих губ на коже и ладоней, сжимающих ягодицы. Каким-то чудом Мия умудряется доставить его в спальню, но не спешит опрокидывать на кровать. Стоит, метя шею поцелуями, сжимая в ладонях ягодицы, собирая стоны. Хината шипит, ёрзает, и тянет его от себя, ухватив за волосы. Глаза Ацуму блестят бездонной пропастью, темной и желающей. Затягивающей. На Шое это действует как афродизиак в дуэте с ударом тока — мощно, безотказно, мгновенно выкручивая чувствительность на максимум, в конец отключая мозги. Не оставляя сомнений. В комнате горит торшер, освещая их мягким золотистым светом, подкрашивая смущение. Отпечатывая штрихи тени от ресниц на румяные щеки. В этом свете глаза Хинаты сияют томной нежностью, медленно сменяющейся чем-то незнакомым. Собственническим. Ацуму кроет от близости Шое — запаха его кожи, жара, и лихорадочных поцелуев так, что руки трясутся. И он ласкает его, медленно, осторожно, боясь показать своё помешательство. Хината лишь выгибается, протяжно стонет и хватается за плечи, продолжая о него тереться. У Ацуму сладко тянет низ живота, отдаваясь тяжелой, пьянящей пульсацией в член. Он хочет его до безумия. Хочет Шое. Так давно, что типичная для него нетерпеливость прячется в дальний угол, потому что он хочет насладиться, впервые в жизни не спеша. Долго, вдумчиво, изучая каждый миллиметр изящного тела и давая почувствовать все то, что он может ему дать. — Цуму, я никогда.. — неуверенно шепчет признание Хината, пока тот скользит ладонью под кофту. — С парнем.. Ацуму моргает, шумно втягивает воздух, опускает его на постель и целует с особенной нежностью. Этот поцелуй — голые эмоции, щемящая сердце откровенность, без примеси сумасшествия и страсти. Они целуются, медленно, тягуче, сбавляя обороты подошедшей вплотную страсти. Одежда летит на пол, и Ацуму замирает над ним, любуясь, полыхая от жаркой волны обожания. С силой ведет ладонями от плеч до торса, задевает соски и, схватив за ягодицы, снова целует. Хината чувствует, как его щёки заливает удушливый румянец. Он тянет Ацуму на себя и жадно целует, пряча смущение. Мия рычит, властно притягивает ближе, заставляя поумерившее силу пламя всколыхнуться вновь. — Ты такой красивый, — шепчет Шое, целуя его шею, пока руки невесомо порхают по телу, изучая. — Ты наверное это уже тысячу раз слышал, но ты.. у меня просто мозг плавиться от того, насколько ты красивый. Я так тебя люблю. Так тебя хочу.. Ацуму не уверен что Шое отдаёт себе отчёт в смысле слов, что неутомимым потоком льются мягким шепотом, но от них ему кажется, что он сейчас вспыхнет и бессмысленным пепелком осядет где-нибудь под кроватью. Он резко подрывается, опрокидывая Шое на подушки, накрывая собой и затыкает рот поцелуем, потому что это невыносимо. Потому что сам уже ничего не соображает, дурея от страсти. — Ты красивый, — Ацуму нависает над ним, голый, красивый человеческий зверь. Нежно, почти бережно оглаживает предплечья, лаская переплетения вен, медленно разводит его бёдра в стороны, устраиваясь между ними. Ощущая его язык, ласкающий нёбо, Шое тихонько постанывает, выгибаясь в пояснице и чувствует как меж их телами протягивается рука Ацуму, накрывающая его член. Невесомо обводит головку крепкими пальцами и углубляет поцелуй до невозможного — чувственно, напористо, как делает всё в своей жизни. При этом Хината нутром чувствует, что Мия никуда не спешит, абсолютно уверенный что впереди целая ночь, а после вечность. Ацуму неуловимым движением скользит вниз, Шое непонимающе хмурится и тут же стонет, потому что Мия расцеловывает бёдра, щедро рассыпая засосы на ставшей невероятно чувствительной коже, а потом обхватывает член губами, обводит языком головку, дразнит уретру, и легко берёт в рот почти целиком. Хината поражено вскидывается — вскрикивает и хватается за его затылок, всхлипывая. Несдержанно толкается в нежный, невыносимо шелковый рот. Ноги сами разъезжаются в стороны, давая больший доступ, и Ацуму приподнимает его за бёдра, оставляя бессовестно открытым. Шое сдаётся этому сумасшествию, бешеному напору, пальцами зарывается в светлые пряди, как никогда страшась, и при этом страстно желая кончить. Мия, чувствуя его подступающую дрожь, отстраняется, целует коленку. Нагибается к тумбочке и возвращается с флаконом и пачкой презервативов в руках. Снова подминает под себя, наваливаясь сверху: горячий, лихорадочно возбужденный. — Расслабься. Голос у него незнакомый. Срывающийся. В нем чувствуется просьба. От его звучания по позвоночнику бегут искры, прошибая жаром, и Шое окончательно расслабляется, доверяясь. Он растягивал его долго и трепетно, очень аккуратно, попутно лаская губами член и расцеловывая бёдра. Умудряясь смотреть при этом в глаза, и Шое смущенно сжимал его коленями, запрокидывая голову, давясь стонами. Перед глазами все искрило, член невыносимо ныл, а потом его выгнуло и он вскрикнул так, что в горле запершило. Мия только довольно хмыкнул, обжигая взглядом, и продолжил его растягивать, то и дело тревожа простату. Шое стонет, смотрит на него и теряется от тех чувств, что мутной пеленой желания и страсти заволокли глаза Ацуму, дуреющего от его жара. Хината что-то шепчет, хватаясь за простынь, одним взглядом умоляя о большем, и выглядит таким уязвимо открытым, что Ацуму громко сглатывает, и аккуратно вытащив пальцы, нависает над ним, укрывая сильным телом от всего мира, заглядывая в глаза. Всё ещё сдерживаясь. Хотя у самого от возбуждения весь мир плывет, смешивая полюса реальности, да так, что руки трясутся. Шое тянет его на себя, впивается в пухлые губы, и Мия млеет от этого неожиданного напора. Прикрывает глаза, позволяя вести, лишь ладонями скользит по тонкой спине, оглаживает лопатки, замирая на бёдрах. Шое на секунду отстраняется, сверкает возбужденным взглядом, и снова целует, проталкивая язык в рот. — Поверить не могу что ты здесь, — вдруг шепчет Ацуму в самые губы, в глазах мелькает тревожность и неуверенность, будто он действительно не верит. — Я такой аморфный? Или что? — хватаясь за сильные плечи, выдыхает Шое, сдерживая стоны, растворяясь от нежности и любви к этому невозможному парню. Ему сейчас так хорошо, что почти плохо. Ацуму хмыкает, прикусывает нижнюю губу. И вдруг смеётся. Впервые так: тихо и искренне, по-доброму. И в этот момент Хината хочет его нестерпимо, всего: руки, плечи, обесцвеченные волосы, глаза, острые ключицы. Всё то, что он никогда толком не видел, и о чем мечтать не смел. — Нет. Слишком нереальный. Противореча словам, крепкие ладони ощутимее сжимают ягодицы, до синяков и сыпящихся из глаз искр. Ацуму расцеловывает ключицы, кусает, наблюдая как на бледной, будто мраморной коже расцветают засосы. Шое выгибается, подставляясь под касания, громко стонет, хватаясь за плечи. Он не помнит когда в последний раз так стонал: открыто. Более того, не знал что на такое вообще способен. Наверное все дело в Ацуму. Потому что Мия каждым поцелуем и касанием демонстрировал свои чувства: не таясь и не смущаясь. И теперь это не пугало — побуждало на ответную искренность. Поэтому Шое тянет к нему руки, надеясь что Ацуму примет столь незатейливое приглашение и зовёт: — Иди ко мне. Ацуму наваливается сверху, накрывает собой, обволакивая знакомым запахом, и у Шое перед глазами что-то искрит. Хината дрожит, но находит силы откинуть светлые пряди с лица Ацуму, ведет губами по щеке и прикусывает мочку, вырвав судорожный вздох. Реакция Шое нравится, и он продолжает его ласкать, делясь собственным наслаждением. Мия сходит с ума, стонет, подставляется под губы. Возбуждение достигает своего апогея, и Мия с громким стоном отстраняется, натягивает презерватив и млеет, когда Шое особенно сильно выгнувшись, притирается истекающим членом к крепкому животу и шепчет, чтобы он поторапливался. Потому что это невыносимо! Он до пятен перед глазами хочет почувствовать его внутри, вот прямо сейчас. Ацуму оставляет на зацелованных губах еще один поцелуй и плавно входит, прижимая Шое к постели, не давая двинуться навстречу. Хината до безумия тесный, горячий и чувствительный. Красиво гнётся в руках, недовольно мычит от невозможности прильнуть ближе и громко стонет. А когда Шое выдыхает его имя приоткрыв глаза, ощутив что он внутри, полностью, у Ацуму галактика перед глазами взрывается. Бьется мириадами осколков. Но не острых и опасных, а сверкающе блестящих. Красивых. Дыхание рябит, вырывается пучками — так правильно ощущается его теснота. Так идеально. Он замирает на долгое мгновение, запоминая этот миг и эти чувства, чуть смещается и начинает двигаться. Шое хватается за простынь, напоминая себе о необходимости дышать, но лишь всхлипывает от очередного, особенно удачного толчка. Мия улавливает эту реакцию, и ухватив дрожащие бёдра, меняет угол, продолжая двигаться. Ладони сжимают бёдра, и Хината дрожит, стонет и громко всхлипывает, когда член при каждом толчке давит на простату. Часто-часто дышит и цепляется за плечи, будто это единственное что может удержать его в сознании, и смотрит на него сквозь ресницы. Ацуму, обласканный мягким светом, с приоткрытыми от удовольствия губами, был незнакомым. Совсем другим. Особенно красивым. Ему сейчас так хорошо, так остро и пряно, что это кажется нереальным. Настолько, что Шое может только податливо гнуться в руках Мии, бесстыдно стонать и плавиться от ощущений, сжимать ногами крепкие бёдра и смотреть в тёплые глаза, в которых плещется такая знакомая страсть, сейчас разделенная на двоих. Обычно Ацуму импульсивный, действует так, как велит сердце, но сейчас это самое сердце шепчет что нужно нежно, не спеша. Неведомая сила удерживает взгляд, не давая зажмуриться от кайфа, волнами прокатывающегося по телу, и он не сопротивляется. Смотрит на Шое, впитывая каждую деталь как объектив фотоаппарата: излом бровей, приоткрытые губы и румянец, пятнающий щеки. Он только сейчас, получив Шое всего и полностью, понял, каким неполноценным был всё это время. Важную часть отделили, даже не предупредив, и всю свою жизнь он неосознанно искал её, даже не подозревая что именно ищет. Но она нашла его сама. Яркая вспышка, которую он неведомо как смог разглядеть в полутьме ночи. И страшно было думать, а что если бы прошёл мимо? Не обратил внимания? Как бы он жил? Поэтому он целует Шое как в последний раз, отдает все чувства что полнят сердце, и не боится, что отдав их полностью растворится, потому что Шое здесь. Льнёт ближе, двигается навстречу, отдавая всё обратно. Восполняя. Ацуму прижимает Шое к постели и, глядя в искаженное от удовольствия лицо, быстро, жадно вбивается в него, дурея от его запаха, от тесного жара его тела, от крепкой хватки изящных ног и каждого стона, слетающего с припухших от поцелуев губ. Глубокие, тягучие толчки неумолимо подводят к краю, порождая ненормальную дрожь. Ацуму стонет что-то похожее на его имя и мягко обхватывает член чуткими пальцами, заставляя дернуться и громко вскрикнуть. Хинате никогда в жизни не было так хорошо как сейчас. Жар плещет по венам, вихрем устремляясь в пах, рассыпая перед глазами звезды. Ацуму ведет губами по нежной щеке, смотрит как очередной стон прокатывается по покрытой тонкой испариной коже и ускоряется, чувствуя как дыхание вибрирует в горле не в силах достигнуть выжженных лёгких. Неотрывно смотрит в глаза, глубоко толкаясь внутрь, и у Шое, от каждого движения, каждого касания, каждый стон всё более отчаянный.  — Цуму… — Шоё кусает губы, царапает плечи и всхлипывает. Он кончает целую вечность, мучительно дрожит на крепком члене, под губами, пригвоздившими его к постели. Просто тонет в незнакомых ощущениях, эмоциях, плавясь под сильным телом человека, которого наконец-то может считать только своим. Ацуму замедляет бешеный темп, захваченный потрясающим ощущением того, как Шое пульсирующе сжимает его. А потом рычит, обезумевши вбивается, до синяков сжав бёдра и кончает, долго, мощно, дрожа всем телом и замирает, крепко прижавшись к нему. Зажмуривается, глубоко дыша, и никак не может надышаться. Аккуратно, медленно отстраняется, выдыхая в шею, и тут же затягивает в объятия потерявшегося в пространстве, всё ещё дрожащего, Хинату. Страсть, что так настойчиво распространяла на них своё влияние, молниеносно переплавляется в негу, разливающуюся по телам томной пеленой. Её золотистая пыль ещё горит перед глазами, когда сон накидывает на них тяжелое одеяло, забирая в умиротворенные грёзы. *** Шое просыпается от щекочущих нос лучей, пробравшихся меж штор. Мышцы тянет, кутая тело в удовлетворении, смущенно напоминая о прошедшей ночи. К спине прижимается горячее тело, сонно сопящее в шею, рассылающее по шее мурашки. Шое неловко переворачивается и тут же попадает в более крепкие объятия. — Доброе утро, солнце, — хрипло шепчет Ацуму, касаясь плеча губами. — Доброе. Утренний поцелуй легким касанием ложится на щеку. Нехотя отстранившись, Ацуму сладко потягивается и тут же лезет в джинсы за телефоном и сигаретами, запах которых теперь навеки будет ассоциироваться только с ним. Закуривает, перевернувшись на живот, и Шое с удивлением замечает красные царапины там, где были его руки всего пару часов назад. Не удержавшись, Хината подаётся ближе, кончиками пальцев скользя по лопаткам, стараясь не задевать поврежденных мест. Ацуму с неуловимой грацией перекатывается, ловко подминая под себя. Сигарета неведомым образом исчезает, а пухлые губы ведут дорожку по щеке, прежде чем затянуть в мягкий поцелуй. Шое улыбался, пальцами зарываясь в лохматые после сна волосы. Сошедшее с ума сердце трепещет от одного вида Ацуму, такого по домашнему расслабленного. — Ты голодный? Хината дергает плечом, пытаясь вспомнить когда ел в последний раз, и эту заминку Ацуму воспринимает за ответ. — На кухне я полное бедствие, но омлет приготовить, думаю, сумею. Мия скатывается с кровати, первозданно голый, идеальный до последней черты и сыто-довольный сейчас. Шое хочется к нему прикоснуться. Снова. Пальцами провести, прочувствовать каждую мышцу под бархатной кожей. — Значит тебе повезло что я вполне сносно готовлю, — замечает Хината, не отрывая от него глаз. Ацуму улыбается и тащит его сначала в душ, а потом на кухню, где под внимательным взглядом вскидывает руки и отходит к подоконнику, позволяя делать всё, что Шое сочтёт нужным. Оглядев забитые продуктами полки, Шое облегченно вздохнул и мысленно поблагодарил Осаму, здраво рассудив чья это заслуга и принялся намешивать тесто — есть хотелось зверски. На чужой кухне, в незнакомом доме, он чувствовал себя на удивление уместно, хотя это скорее заслуга Ацуму, неотрывно следящего за каждым движением, а после и вовсе подкравшегося со спины, дабы сжать в крепких объятиях и оставить россыпь поцелуев на выглядывающем из ворота футболки плече. Вчера, когда Шое шел сюда, он и надеяться не смел на такой поворот. А после ночи и вовсе чувствовал некую растерянность от собственной несдержанности, от недосказанности — они ведь так и не поговорили. Но Мия умудрялся делать сложные вещи простыми, правильными. И то, что должно было стать долгой притиркой друг к другу, утонуло в естественности. Той самой, от которой голову начинаешь терять, стоит замереть на мгновение, задумавшись. Ацуму его не отпускал. Пока он намешивал тесто, разогревал сковородку и выкладывал всё необходимое на стол, лез целоваться. В плечо, губы, шею, да так, что тлеющее с утра возбуждение готово было вспыхнуть пламенем и спалить к чертям всю кухню. Обычно Хината не любил когда ему мешали на кухне, но присутствие Ацуму не тяготило. Более того, не мешало. Шое подошел к холодильнику за маслом, и Ацуму пошлёпал за ним, как привязанный. — Чувствую себя сумасшедшим. — поделился Мия, а Хината вернулся к столу, пряча улыбку в наклоне головы. — Не могу от тебя оторваться. Гора блинчиков неуклонно росла, а поцелуи всё меньше напоминали хоть что-то приличное, и стоило лопатке отправиться в мойку, Шое повернулся, цепляя обесцвеченные волосы, утягивая в поцелуй. — Сначала завтрак, — непререкаемым тоном изрёк Хината под недовольный стон Мии, успевшего скользнуть рукой под футболку и огладить поясницу. — А что потом? — Опробуем на прочность стол, — судя по блеснувшему взгляду, предложение Ацуму оценил. Разместившись за столом, Шое пододвинул к Ацуму блюдо, а сам разлил по стаканам сок, старательно игнорируя взгляд Мии, гуляющий по телу. — Какие планы на сегодня? — отправив в рот первый блинчик, поинтересовался Ацуму с самым невинным видом — будто не он пару мгновений назад раздевал Хинату взглядом, — и едва не застонал от удовольствия — так было вкусно. Шое бросил взгляд на часы и хмыкнул. — Так как на пары я уже безбожно опоздал, принимаю любые предложения. Ацуму покрутил в руках вилку, задумавшись. — Как ты смотришь на то, чтобы съездить к заливу? Там красиво. Хината кивнул, млея от осознания, что теперь они могут быть вместе столько, сколько захотят. Хоть и сомневался что залив сможет посоревноваться в красоте с сонным Ацуму. Они целовались, пили кофе и целовались снова. Наконец поговорили, вот так просто, сводя на нет всю недосказанность, делясь теми мыслями, что неотступно преследовали обоих с той ночи. Ацуму, держа Шое в объятиях, наверное впервые в жизни хотелось остановиться в мгновении, никуда не нестись сломя голову, не ловить пальцами ветер, а просто замереть, наслаждаясь тихой идиллией. Раствориться в почти невинных касаниях, еле слышных стонах и нежном румянце на мягких щеках. Рассыпать прикосновениями звёзды. Хотелось сделать Шое своим снова. Так же медленно и неторопливо, изучая тонкое ладное тело, продлевая это волшебное утро. Он уже усадил его на стол, расцеловывая ключицы, когда телефон пискнул входящим сообщением и Ацуму, матерясь сквозь зубы, был вынужден отстраниться. — Кажется стол отменяется, как и залив. Прости солнце, у Саму что-то случилось, — вглядевшись в экран, Мия неловко потёр шею и чмокнул в губы, извиняясь. — Мне нужно уехать. Хината не удивился, хоть и не ожидал что Осаму приступит к осуществлению задуманного вот прямо с утра. Ну хоть не ночью, и на том спасибо. — Я могу поехать с тобой. Если хочешь, — оправив футболку, предлагает Шое, одновременно страшась и желая стать свидетелем предстоящего разговора. Да и не хочется расставаться с Ацуму теперь, когда они наконец могут быть вместе. — А ты хочешь? — мягко интересуется Ацуму, кончиками пальцев лаская мягкую щеку. — Если это удобно, — перехватив его руку, солнечно улыбается Хината и тянется за ещё одним поцелуем.