нырни – и не всплывай

– Глубоко там, как думаешь? – спрашивает Сережа. Он стоит на краю недостроенной лестничной площадки, там, где крепкая бетонная плита обрывается неровно, косо, и смотрит в пролет. Внизу – строительный котлован и торчащие со дна, поблескивающие бледно штыри. А должен был быть дом – жилой, теплый, обустроенный. Как с картинки. Новостройка. Должны были жить люди – семьями и поодиночке, хорошие и так себе, неважно. И по лестнице этой сейчас должны были спускаться настоящие жильцы дома – на работу, на прогулку, с собакой, на встречу с любимыми. С врагами. А не гулять беспризорно они с Олегом, вдвоем, сбежавшие от дотошных воспиталок и скучающих, уставших донельзя от летней жары – и от того еще более обозленных – пацанов. Было на буклетах и плакатах идеальной картинкой счастливой жизни – на берегу реки, на окраине цветущего поля – превратилось в долгострой, всеми заброшенный, всеми забытый. Не хватило денег – то ли не рассчитали силы, то ли бюджет банально попилили – картина-то типичная. Зато природе раздолье. Река через какие-то подземные каналы, потревоженные строительством еще весну назад, подточила стенки котлована. Заполнила на треть, образовав мутное зеленое болото, неприглядно наполненное строительным мусором. Печальная картина. Может, и хорошо, что не достроили. А то пошел бы весь дом на дно морское, с жильцами вместе. Сережа даже голос приглушает – хотя вокруг на километр ни души. Просто сама атмосфера такая. Гнетущая. Олег подходит со спины, кладет подбородок на плечо. Он вымахал за зиму – еще прошлой осенью Сережа посмеивался безобидно, что выше – а значит, главнее – теперь он, пусть и всего на какую-то пару сантиметров. – Альфа-волк, – говорит Сережа тогда весело. В спальне холодно, простывший Олег – опять выскакивал курить на мороз в одной майке – забивается к нему под одеяло с ногами. Толкается, обхватывает со спины, облапывает бесцеремонно в попытке согреться – ладони у него все равно шире Сережиных, хватка сильная. – Я теперь альфа-волк в нашей с тобой стае, Олеж. Самый сильный, самый большой. А ты – нет. – Ты, ты, – соглашается Олег ворчливо. Пихает пяткой в бедро, пока вертится, устраиваясь поудобнее. – Добудешь нам ужин тогда? На правах вожака. Мне вылезать теперь лень. В марте Олегу исполняется шестнадцать – и Сережа не успевает отследить, в какой момент ему снова начинают дышать в макушку и статус альфа-волка оказывается безвозвратно утерян. Не то чтобы ему было очень жаль. – Вряд ли очень глубоко, – говорит Олег задумчиво. Сережа чувствует его крепкие ладони на своих руках – чуть выше локтей, для подстраховки. Откидывается доверительно назад раньше, чем успевает взвесить решение – Олег удерживает. Конечно, удерживает. – Думаю, если встать на дно, голова над водой будет. Идем, Серый, а то еще рухнет под нами плита эта, вот и проверим, насколько глубоко. Он тянет Сережу подальше от края – в угол у осыпавшегося проема, которое должно было стать окном. Там посветлее, там свалены их рюкзаки неловкой кучей, там вкусно пахнут и остывают под бумажной салфеткой бутерброды, утащенные с завтрака для импровизированного пикника. У Сережи каждый раз в груди теплеет нестерпимо, когда он думает, как Олег – его предприимчивый Олеженька – бутерброды эти воровал из столовки. Прятал, под футболкой тащил – фу, я в сыре теперь весь, Серый, забирай свою добычу. – А дно под ногами не провалится? – спрашивает Сережа задумчиво, когда они садятся на расстеленные куртки – в такую жару их только так и использовать. – Ну, если на него встать. Там же песок. Олег, роющийся в рюкзаке в поисках прихваченной газировки – опять на последние деньги, Олеж, зачем – хмыкает: – Ты чего так заинтересовался? Если сам проверить хочешь – то идея точно плохая. Если Олег считает, что идея плохая, то он вряд ли шутит. Либо будет удерживать до конца, либо – поняв, что бесполезно, – останется рядом. Нырнет с головой в любую авантюру вместе. Они шутливо сражаются с Олегом за статус альфа-волка той же весной. Ну как сражаются. Сережа чувствует себя почти до неприличия счастливым после торжественной – насколько позволяет атмосфера затхлого чердака – церемонии вручения подарка на Олегов день рождения. Не то, чтобы подарок радовал своей замысловатостью, – карманный плеер Сережа выменивает у старшеклассника на обещание предоставлять готовые домашние работы по математике до конца года. Песни Арии и еще парочки любимых групп Олега закачивает сам с компьютера в кабинете информатики. У старшеклассника есть второй плеер, новенький совсем – так что этот не жалко. Для Сережи дополнительная порция математики вечером не так страшно, просто сидеть подольше придется. Зато у Олега такая робкая, такая недоверчивая радость на лице после того, как плеер – чуть покоцанный с краю, Сережа переживает за это очень, если честно, – ложится к нему в ладонь. Сережа не выдерживает – всего не выдерживает. Несет какую-то влюбленную чушь про то, что он все равно на месяц старше, значит, остается альфа-волком, и вообще, Олег, давай проверим, кто кого, а? Олег держит оборону, посмеиваясь, ухитряется в процессе показывать Сереже какие-то сложные приемы для того, чтобы победу легче было одержать. А потом просто опрокидывает, видимо, устав от их бессмысленной мышиной возни, на старый матрас, пригвождает руки к полу над Сережиной головой. – Убит, – говорит он весело. Лицо раскраснелось лишь чуть-чуть, улыбается, зараза, запястья крепко держит. – Альфа-волк. Сережа пихает его коленом в спину на пробу, не желая сдаваться, дергает руками. Олег сидит на нем – тяжелый, горячий, улыбающийся все еще так счастливо, будто ему не плеер подарили, а этого его Кипелова любимого за руку привели и рядом на задрипанный чердачный матрас посадили. Олег, родной. Красивый. Так близко. И все кажется не таким. У Сережи жар к щекам приливает – сам знает, что краснеет нелепо и ярко, проклятая особенность рыжих – и Олег вглядывается в лицо уже не весело, с беспокойством. Еще ближе бы наклонился, ага. Тогда точно пиши пропало, тушите свет, держите Сережу семеро. – Серый, ты чего? Больно, что ли? – Акела промахнулся, – говорит Сережа невпопад. Шевелит пальцами осторожно, и Олег выпускает его руки мгновенно. Понимает – не так что-то. – Теперь ты вожак стаи, мой юный волк, так и быть. Шутит, посмотрите на него. Их дружбе восемь лет. Сережа не готов ей жертвовать ради мимолетных желаний. Ради не мимолетных – тоже. Даже если больно, больно. – Серый, – зовет Олег осторожно, когда Сережа садится на полу со вздохом. Плеер забыт, отложен, между темными бровями Олега пролегает задумчивая складочка. Сереже коснуться ее хочется до безумия, разгладить. Может, губами дотронуться даже – о чем он думает вообще. – Сереж, все в порядке? Потерять Олега – потерять все. Свои безответные чувства Сережа переживет. Это – не сможет. – В полном, – говорит Сережа. Старается, чтобы вышло весело – Олег не верит, точно не верит. По глазам его настороженным видно. – Ты полистай, может, я забыл какую-то песню добавить? Если что, завтра в школе докачаем, хорошо?

***

Пацаны выныривают с нижнего этажа недостроенного здания так неслышно, будто специально подкрадывались. А может так и есть, с них же станется. Беляков – вечный заводила – впереди, улыбается насмешливо. Губа, разбитая Олегом в прошлой драке, еще не затянулась как следует – а туда же. Олег, сидящий спиной к лестнице, читает, видимо, все по Сережиным глазам, потому что мрачнеет мгновенно. – Гости? – у него в голосе звенит сталь, хотя еще минуту назад теплился беспечный июль. Сережа кивает. Подбирается с готовностью – драться придется, иначе обычно и не бывает. Вряд ли к ним заглянули бутербродами просить поделиться. Беляков подсаживается к ним без приглашения, ставит грязный кроссовок прямо на расстеленную куртку Олега. Сережа взглядом этот нарочито небрежный жест провожает – хочется наступить со всей силы Белякову на ногу. И попрыгать еще. Олег и бровью не ведет. – Да вы без нас не можете совсем, – говорит он с обманчивой мягкостью. – Ну несолидно даже как-то, пацаны. Беляков скалится весело: – Проведать вот решили. А то вы как свалили утром – так и все, ищи-свищи. Пацаны-подпевалы – Тимошин и Юдин – разбредаются за его спиной, встают отработанным полукругом. К драке всегда готовы, только команду дай. Цепные псы. Шакалы. Васек Старцев держится на расстоянии – вид скучающий, будто вообще не здесь. Он этим летом вообще странный становится – перестает сбегать, хотя раньше с поразительной частотой из детдома сваливал, едва возможность предоставится. Почти не задирает Сережу, даже в сторону его не смотрит. Ваську восемнадцать в августе, и поговаривают, что он отчаянно хочет в армию. Только в ней видит смысл теперь. Больше ни в чем. Хотя с пацанами все равно таскается – привычно, наверное. Привычки и «свои» – вот и все, за что можно цепляться в детдоме. Чтобы с ума не сойти. Сереже это не нужно. Сережа только за Олега цепляется. В этот раз драку начинает Тимошин – устает ждать, пока Беляков наболтается вдоволь. У них иерархии выраженной в группе нет – кто первый гавкнул, за тем все и тянутся. Олегу вызов бросать – все равно что в осиное гнездо палкой тыкать – а что получится, а? Получается каждый раз одно и то же – драка не на жизнь, а на смерть. Сережа в стороне не остается. Олег один против троих – Старцев в бой не вклинивается, морщится только – нечестно, нечестно. Юдин – неповоротливый и длинный. С высоты его роста падать больнее, решает Сережа, когда пинает безжалостно под колени, как Олег учил. Наверное, и правда больно – у Юдина ноги подкашиваются, как у сломанной куклы, он вскрикивает вперемешку с ругательствами. – Разумовский, тварь рыжая! Беляков и Тимошин оборачиваются оба мгновенно, как по команде – кружили секунду назад вокруг напряженного Олега дикими шакалами, заливаясь слюной от предвкушения хорошей драки, и вот уже смотрят на Сережу хищно. Брат за брата – или как там у них, у падальщиков? – Страх потерял, Разум? – интересуется Беляков мягко. – Так я помогу найти, давай, а? Олег рвется следом с искаженным от ярости лицом: – Тронешь его – нахрен с лестницы спущу, сволочь. Про второго противника за спиной он забывает – а Сережа не успевает предупредить. Тимошин с торжествующим воплем набрасывается на Олега сзади, вцепляется в шею. Под его пальцами тонкая цепочка кулона с клыком – Сережа видит. И то, как эта цепочка затягивается на шее Олега – сверкающая сталью опасно – видит тоже. Олег хрипит – сквозь стиснутые зубы – рвется к нему, к Сереже упрямо. У него вены на шее вздуваются, лицо краснеет. Беляков замирает в шаге от Сережи, озадаченный сам – вроде до убийства не собирались доводить, пацаны, что за дела?.. Старцев отлепляется от колонны обеспокоенно. – Володь, – говорит он твердо – и Сережа отмирает от этих слов, кидается вперед очертя голову. К Олегу, к Олегу, к Олегу. – Ты перегибаешь, отпусти. Тимошин не отпускает – цепочка рвется сама. Олег оказывается в руках подбежавшего Сережи – задыхающийся, пытающийся восстановить дыхание, цепляющийся машинально за свою шею пальцами. Цепочка с кулоном – в пальцах Тимошина. Поднимает, сволочь, рассматривает, будто ничего не случилось. Сережу затапливает ненавистью с ног до головы – жгучей, яростной. Той, которую он сам боится до жути. – Отдай сюда, – голос звенит, сам слышит. – Это не твое. Тимошин ухмыляется. «В рожу ему вцепись, – подсказывает кто-то – кто-то посторонний – в Сережиной голове с упоением, с предвкушением. – Да, прямо в глаза целься». Не слушать. Не слушать. Так проблемы не решаются. Олег, упирающийся в Сережино плечо лбом, переводящий дыхание тяжело, напрягается в руках. Снова в драку собирается лезть. Нельзя, нельзя его пускать, надо что-то придумать, надо… – Не мое, – соглашается Тимошин пакостно. А потом вскидывает руку резко. – Такая дрянь мне ни к чему. Олег рвется из Сережиных рук – не к Тимошину, к краю бездны рвется, к краю ничего – еще до того, как цепочка встречается с затхлой поверхностью воды в котловане. Сережа успевает в локоть ему вцепиться, следом едет на пятках по бетонному полу, как на буксире: – Олеж, Волче, стой, пожалуйста! Их не трогают больше, не пытаются перехватить. Тимошин застывает с перекошенной в странной ухмылке рожей – то ли доволен собой, то ли начинает осознавать, что натворил. – Да твою ж мать, – говорит Старцев хрипло. Сплевывает на пол – Беляков повторяет молча. – Ну какого хрена-то, пацаны?