Дневник обречённого

7 сентября 1940 года. Всё ещё плывём. Лидеровец свёл диалоги со мной на нет. Признаюсь, да, я был надоедлив и навязчив с вопросами о том, откуда у него карта, точно ли он не встречал Бориса, почему Адамас так изолирован и сколько всего на данный момент погибших от ЧЧ. Говорил без умолку так долго, что со мной вообще перестали поддерживать контакт, даже зрительный. Но скажу в оправдание, что этот Кап был…туповат странным. Я не могу считать, что он само воплощение вселенского зла. Но и просто добряком назвать его не могу. Поступок его и последствия неискупимы ни перед каким Благом. Может быть прозвучит ещё более странно то, что и зла Кап никому не желает. Такое чувство, будто ему вообще на всё плевать, кроме его брата. Я не стану его оправдывать и всё ещё желаю отомстить. Но позже. Сейчас он — единственный мой шанс найти Бориса. Ежедневные приступы становятся всё более выматывающими. А на морской качке ещё пуще. Морфин больше не помогает. От боли я забываю вообще обо всём, кроме смерти. Я слышу её через звон в ушах и чувствую её покалывающие кожу касания. Лидеровец тогда психанул и приказал заткнуться. Я не мог при всём желании сдерживать криков. Сил хватало лишь на то, чтобы сжаться в комочек на полу и пытаться не превратиться в лужу, читая тихие молитвы Благу через рвущие горло вскрики при колющем, крутящем чувстве внутри себя. Потеряв ноги, новым страхом была лишь потеря рук. И брата… И смысла существования. 8 сентября 1940 года. Я жил ради Блага. Но что, если не только Благодеятель — не Благодеятель, но и Бог — не Благо. Что ждёт меня после смерти? Я стану кучей чернил и увижу тьму? Попаду в Сад Вечной Жизни или Безбрежное Пекло, переживая свою жизнь снова и снова? Я не хотел об этом думать. Не хотел ни с кем говорить о своих неблагонадёжных мыслях. Не доверять своему Богу страшный грех. Но поговорить здесь в открытом море я мог лишь с одним человеком, который вёл это судно через океан к берегам какого-то материка. Тогда, когда закончился приступ, я спросил у лидеровца, кто его бог и кому он верит. Почему-то в минуты между жизнью и смертью в голову лезли намного более глубокие и непонятные вопросы. Я был так истощен, что даже отвечать на его грубый посыл не стал, сев у стенки, прислонившись коленями ко лбу. Шум работы механизма буксирного судна монотонно гудел в такт бьющимся о борт волнам и успокаивал. И мне ответили: «Великий Творец». Я с рождения находился в современном Адамасе и не видел жизни до Благодеятеля, поэтому впервые слышал о том, что Бог бывает разный. И тут чашеголовый начал рассказ о разных мировоззрениях, религиях, богах. У Лидера бог — «Творец», у Сан Ага — «Элунир», у Адамаса — «Всеобщее Благо». Было и ещё несколько, но я, к сожалению, почти дремал и не запомнил. Помню лишь то, что имён много, но суть у всех одна. Рассказывал Кап долго и увлечённо. Я бы никогда не подумал, что убийца будет так близок к кому-то духовно. Должно быть, есть, перед кем искупить вину. — Кузнечик! Не спать, — разбудили меня громко и больно — ударом башмака по плечу, — почти прибыли. Швартуемся. — Какой ещё «кузнечик»? Меня Бенди зовут. — Да плевать я хотел, как там тебя зовут. Бегом на палубу. На палубе «проскакал» я порядком часа. Оказалось, возиться с судном было не так быстро. Буксир хоть и небольшой, но хлопот от него… — Мы в одном из заливов Фосхена. Бегом ищи своего, я буду ждать ровно два часа. Не придёшь — буду считать, что ты его нашёл или не собираешься плыть дальше, поэтому шевелись. Хоть что-то человеческое в этом чашеголовом! Только после его слов я наконец обратил внимание на то, что Кап в перевес всем возмущениям привёз меня домой, чтобы я проверил, здесь ли Борис. Выйти в город сейчас не смог. Вовремя остановил Кап и сделал замечание по поводу моего подозрительного внешнего вида, протезов и убитого вида формы. Я сейчас действительно не в лучшем виде, однако это поправимо. На буксире были каюты и даже душевая! Я так рад просто по-человечески помыться. Впервые за столь долгое время полностью рассмотрел себя в отражении. Это было…очень плохо. Правый глаз с чёрным белком слишком выделялся на контрасте с бледным исхудавшим лицом, волосы ужасно отросли и спутались (на острове я как-то вообще забыл о том, что за ними нужен уход), а протезированные ноги действительно напоминали лапы и со стороны пугали. В весе я убавил заметно. Но даже сейчас из-за этого шпиона я не могу нормально поесть! Ничего нет. Запасов продовольствия с собой Кап брал немного и точно не рассчитывал поймать попутчика. Надеюсь, в городе получится чем-то поживиться. Так, нет! Сначала брат, потом мысли о еде. Я надел противогаз, чтобы скрыть лицо, натянул на руки резиновые перчатки до локтей, как и прежде, и в прямом смысле побежал по всем ключевым местам, где мог бы скрываться брат. Хостел, больница, ИЦ. Я спрашивал всех подряд, видели ли они его, но все, как один, отвечали «нет» и продолжали подобно роботам выполнять свои обязанности. Побывав вдали от Адамаса, я стал замечать, какие же на самом деле «благонадёжные» странные и бесчеловечные. Темп жизни в городе одинаковый, все выглядят идентично, разговаривают также. Но главное — все абсолютно друг к другу равнодушны, хотя утверждают, что трудятся ради «общественного благополучия». Ну и где оно? А нет его. Как и нет здесь Бориса. Я обыскал абсолютно все наши места. Город слишком большой. Время было на исходе. Я хотел успеть вернуться на корабль и уговорить чашеголового дать мне время съездить в Бладж и поискать Бориса там. Но меня успел выловить проследивший за мной человек. И это, к величайшему удивлению, это был тот самый главный врач, который когда-то провёл меня через тайный вход в палату больных Чернильной чумой. — Как ты сбежал? — первое, что спросил он. Доктор был единственным, кто действительно узнал меня среди непримечательной толпы и вспомнил о моей депортации. — Стой! Можешь не отвечать. Ты разве сейчас не с братом? — Как раз его поисками я сейчас и занимаюсь. Вы случайно не знаете, где он? — Его поймали через несколько часов после твоего ареста. Он тогда пришёл в госпиталь, пытаясь найти тебя. Но БсН не щадит никого. Я думал, что он сейчас с тобой. Всех больных, кого мы скрывали, к сожалению, нашли. Госпиталь закрылся, некоторых работников уволили, а кого-то публично казнили. Это было ужасно. Единственное место, где нам, заражённым, могли помочь, теперь исчезло в небытие. И все эти люди, желавшие помочь… Жуть. В Адамасе не может быть безработных. Встречаются лишь неблагонадёжные. Вероятно, всех уволенных в скором времени отправят на заводы. — Значит… мой брат точно не в Адамасе? — Ты что! Никак нет. Его приняли за контактного тут же, лишь стоило им скрутить твои руки. — Спасибо за помощь! И извините, я очень спешу. Напоследок мне успели лишь сухо пожелать удачи и дать обещание не выдавать информацию о моём побеге. Кажется, он хотел сказать мне что-то ещё, но я действительно спешил вернуться на корабль. Вот уже сейчас, по пути в другую страну, я жалею, что не спросил у него, каковы на данный момент масштабы распространяется Чернильной чумы. Кап на моё возвращение лишь вздохнул и безразлично помахал рукой. 15 сентября. Только сейчас я полноценно привёл себя в порядок. Подстригся покороче, выстирал свою порядком изношенную униформу. Избавиться от неё я не мог. Она — моё прошлое, мой дом и вся моя жизнь. Я верен Адамасу и обещаю вернуться туда как можно скорее вместе с братом. Как я запомнил, в нём за время моего отсутствия многое изменилось. Исчезли какие-либо бунты и баррикады, строй нормализовался и люди больше не сопротивлялись арестам. ОБСНГА стало намного меньше, а город пустее и тише. Словно что-то произошло. Но я об этом, боюсь, не узнаю… Лидеровец, показывая всё своё возмущение и злость, отдал мне рубашку и свободные брюки, чтобы я «перестал раздражать его вонючей униформой». (Ничего она не вонючая, просто изношенная и явно не отстирывающаяся от чернил на воротнике. Поэтому я и закрываю его шарфом!). Да и сам он переоделся. Я давно уже не видел плащей и свитеров. В Адамасе мужчины ходят либо в комбинезонах БсН, либо в смокингах. Теперь-то Кап точно был похож на моряка из неблагонадёжных конфискующихся книг. Я вновь надел свои защитные оранжевые очки, спрятав глаза, временно переоделся. Одежда лидеровца была большой и неудобно, но закатав рукава и штанины, выглядело на мне вполне сносно. (Хотя моя форма всё равно лучше). Только протезы за ткань цеплялись. Мелочи. Их пришлось полностью спрятать, чтобы не вызывать у людей вопросов и подозрений (они всё равно появлялись из-за моей походки. Прыгать-то я не мог). Не хотелось повторно попасть в лагерь для заражённых. В порту нас приняли холодно и равнодушно, даже не потребовав документов. Мои — всё ещё при мне, как и сумка с инструментами, а вот у Капа я видел только обложку. Может он и не лидеровец вовсе. На время исчезну. Не могу вести дневник и одновременно пробираться в лагерь. 16 сентября 1940 года. Близлежащий лагерь для заражённых выглядел как обычная тюрьма, не как у нас на острове. Зашли туда мы странно — через главный вход. Кап показал охраннику свой пашпорт (настоящий и целый, а не то, что нашёл я) и нас пропустили. Это подозрительно. Но я предпочёл промолчать. Внутри были люди, запертые в клетках. Также было много трупов. Их не убирали. Бориса я не нашёл, хотя осмотрел абсолютно всех. Кап тоже. Я хотел открыть клетки и спасти обречённых. Хотя бы подарить немного свободы перед скорым концом. Но Кап не позволил, схватил меня за шиворот и вывел прочь, обратно в город. Почему нельзя вмешаться? Перед глазами до сих пор эта ужасная картина, а на душе тяжесть. Они ведь умоляли, кричали и плакали, кто-то был прямо во время приступа и через бульканье чернил просил о помощи. Чувствую дежавю. Но я не мог помочь. Не было ни ключей, ни времени. Ещё и этот чашеголовый… Лидеровец злится, что я вечно пишу что-то в дневнике. Но рассказывать о происходящем с каждым днём мне хочется всё больше и больше. Моя типичная жизнь рядового превратилась в что-то невероятное, будто во сне. Или кошмаре. Эмоции двоякие. Но я…немного даже рад таким переменам? Нет. Почему вообще появилась эта дурацкая чума?! Почему мы не могли просто жить, как прежде, ни о чём не бояться и выполнять свою положенную работу? Мне нравилось быть просто механиком в просто исследовательском центре в простой и безопасной стране. 17 сентября 1940. Кап в целях экономии решил не останавливаться в мотеле, а ночевать прямо на корабле. Надо запастись необходимым, ведь путь будет долгим. Нужно плыть на север, в Неопол. Впервые за долгое время нормально поел! Как же я скучал по человеческой еде. 18 сентября 1940 года. На рынке, пока Кап запасался нескоропортящимися продуктами, я нашёл человека, торгующего железом и при этом понимающего адамадексианский. В ассортименте всякие трубы, листы, пружины и металлолом. Пока мы путешествуем и ищем братьев, я бы мог заниматься протезами. Это ведь намного полезнее, чем без дела сидеть и смотреть на море, разлагаясь от приступов. — Могу ли я забрать это? — указал на груду металла. Выглядел он не очень, но для меня — это то, что нужно. — А заплатить? — старик недоброжелателен и, судя по выражению лица, готов был отрубить мне руки своим маленьким походным топором. — Платить? — я искренне недоумевал. — Да! Деньги на стол, малой, если хочешь забрать этот мусор. — Деньги — это железные монетки? У меня их нет. Но мой рейтинг пользы 340, я могу им заплатить? Смотрели на меня как на идиота. Возможно, им я и был, раз совсем не понимал тогда проблемы. Подошёл Кап и с абсолютно ненавистным в мою сторону взглядом купил этот хлам, не задавая вопросов. Это было странно. Но любезно с его стороны. Ведь я действительно не имел абсолютно ничего. — А протезы можно продавать? — спросил я его, будучи абсолютно не знающим, как работает этот обмен монет на предметы. — Протезы?! — продавец оживился и встал во весь рост. Теперь я увидел, что и старик калека без ноги. Интересно, он тоже болен? Если да, то почему сейчас не в лагере? — У тебя есть протезы?! Я готов купить пару штук за приличную сумму! — Идём уже, — Кап опять злился, схватил меня под локоть и повёл в сторону, заодно захватив тяжёлый холщёвый мешок с железом. — Да подожди. Это как получается, ты платишь за нас обоих, а я приношу только убытки? У нас в Адамасе так не принято, я ради Блага обязан вернуть долг. Даже если мне самому не очень хотелось бы это делать. — И поэтому ты собираешься продавать протезы? Надеюсь, хотя бы не собственные, — кивнул на мои ноги, спрятанные в длинные штанины, и даже усмехнулся. Кап с первого дня был не слишком впечатлён моими изобретениями. Ну или притворялся, что ему не интересно. Его любопытные взгляды обычно были «незаметными и случайными». Готов поклясться, что ему интересно, как это всё работает. — Конечно не собственные! У меня с собой один протез ноги и две руки. Руки я делал под себя, если произойдёт то, чего я боюсь. Но каркасы у меня уже собраны и я запросто могу собрать пару-тройку штук, только под размеры подогнать надо и обшить «мясом». Кап нехотя дал согласие, поэтому ближайшие пару дней мы проведём стоя в порту. Мне нельзя тянуть время. Нужно скорее найти брата. 23 сентября 1940 года. На «Искателе горизонта» (я всё ещё считаю это название для судна очень глупым и ни раз пытался переубедить чашеголового его переименовать) ровно в 6:00 мы выплыли из порта Эдвандера в Неопол. За прошедшие несколько дней я собрал лишь три протеза ноги и две руки. Этого было достаточно. Кап сказал обменивать их на 150 золотых монет. Удивлённые лица покупающих людей меня волновали. Это очень много? Потому что сначала мне предлагали лишь серебро. Так странно и неприятно ничего не знать. Будто я из другого мира. Но Кап, кажется, был рад этим монеткам. А значит я молодец, да? К слову, он купил мне ещё больше материалов перед отправкой в обмен на половину этих монет. Теперь мне всегда есть чем заняться. Лидеровец всё равно оставался равнодушен ко многим моим вопросам о мире за Адамасом, о его жизни и причинах уничтожения Машины. Но я понял, что некоторые ответы я могу получать в обмен на золотую монету. Кажется, это называлось «взяткой». Или это тоже вид торговли? Я не понимаю. Думаю, информацию у него я всё же покупаю. Долгий приступ. Очень больно. Но я пытаюсь сдерживаться. Закрылся в своей каюте, чтобы не раздражать Капа. Не хотелось шуметь. 24 сентября. + 2 новые модели протезов рук. Нет возможности протестировать в полной мере. Движения плавные, шарниры в идеальном состоянии, не то, что было на свалке. Подумываю о водонепроницаемости. Мои старые протезы со временем подвергаются коррозии, если были сделаны из обычного металла. Сталь дорогая, а титан найти нелегко. Может быть поэкспериментировать над формой самих протезов? Обычные руки и ноги никого не удивят. 25 сентября 1940 года. Приступ длился почти весь день. Истощен. Не могу выйти из комнаты из-за морской качки и слабости. Даже Кап спустился проверить, жив я или нет. Я не сказал ему, что сегодня выполнил один из пунктов в своём списке дел на жизнь с чернильной чумой — достиг шестнадцати лет. Как же не хочется верить в то, что это может быть мой последний День Рождения. Да, именно так он и прошёл, в боли, мучениях и слезах. В Адамасе как таковой День Рождения люди не празднуют. Так уж принято, что никто не должен выделяться, а уж тем более без повода веселиться и тратить время не на пользу, а на развлечения. Это самый обычный день. Только цифры возраста в базе данных меняются. Но этот день в компании провести намного лучше, чем так, среди океана. Жаль, что Бориса нет рядом. Мне нужно успеть увидеться с ним. Благо, дай мне ещё немного времени. Я чувствую, что оно на исходе. Нельзя, чтобы всё закончилось так. 30 сентября 1940 года. Прибыли к берегам материка. Лагерь находился намного дальше. Почва промёрзшая, кругом лес. Снега пока ещё нет, но холодный ветер перебрал все косточки. Тёплой одежды нет. Нужно было спешить. Железные протезы быстрее всего остыли и начинали подмораживать мои оставшиеся в них ноги. Вернее бедренный сустав и колено. Неприятно. Кап взял с собой подозрительный на вид рюкзак и топор. У меня же…ничего. Абсолютно. Я бы мог сделать что-то из железа с помощью инструментов, но зачем же, когда есть вооруженный «товарищ». И получить его оружие я смог с помощью ловкости и хитрости. Вернее, небольшого спора, разрядившего обстановку и немного поднявшего настроение. Моё настроение, разумеется, ведь топор теперь принадлежал мне. Сквозь лес пробирались напролом, строго по компасу, иногда ломая ветки и делая привал, чтобы погреться у костра. Лагерь всё ещё далеко. 31 сентября 1940 года. Замёрзли так, что зубы стучат. Едва пережил в таких условиях приступ. Абсолютно неблагоприятный климат для жителей солнечных стран на экваторе. Каждое следующее «кузнечик» изо рта чашеголового переставало раздражать всё больше. Я, кажется, начал привыкать. Привык настолько, что в какой-то момент сегодня чуть не забыл собственное настоящее имя, поймав себя на панике. Сраная чума! Провалы в памяти после каждого приступа лишь обостряются. 1 октября. Добрались. Бориса здесь нет. 17 октября. 18. Приступ. Я хочу умереть сейчас, как можно скорее, пока не стало ещё хуже. Будто все кости перемалывает и из внутренностей делают фарш. Это невыносимо. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста помогите. Кто-нибудь… *вырвано предположительно 2 страницы. Чернила отпечатались на паре последующих* Болит душа. Покалывает кончики пальцев и немеет язык. 20 октября. Мы в тупике. Кап не знает, где находятся следующие лагеря. Ищем знающих людей вокруг. Нашли Лидеровца! В Неополе! Вот так сюрприз. Он и меня понимал, и о лагерях знал. Оказывается, попал в эту страну он как пленник во время Неопол-Лидеровской войны. Я даже не знал, что она была всего двадцать лет назад. Так вот, этот человек помог нам и указал на карте ещё пять лагерей. Почти три из них находились вблизи Сан-Ага, что значительно упрощает наш путь. 3 ноября 1940 г. Капхед. Вот как зовут на самом деле этого человека. Фамилию не сказал. Но признался, что действительно Лидеровец. Мы начали разговаривать. Не то от тоски и фантомного чувства одиночества в открытом море, не то от любопытства. Пока я занимался уже шестым экземпляром абсолютно новых протезов. В этот раз решил попробовать развивать не практичность, а эстетичность. Протез выдался тонким, изящным, будто наконечник пера, и острым, без предполагаемой «ступни». Кап ставил в такие моменты буксир на автопилот, спускаясь ко мне на палубу и долго молча наблюдая. Наверняка ведь прямо в эту минуту, пока я пишу это в дневник, он стоит за моей спиной и глазеет на новое изобретение. Сейчас я чувствую себя необычайно гордо и самодовольно. Он предложил продать этот экземпляр в два раза дороже. 17 ноября 1940 года. Прибыли в Неопол. Кап отправился продавать мои протезы в город (я языка всё равно не знал, вряд ли смог что-то внятное сказать покупателям), а я в тюрьму для заражённых. Она была точно такой же, как в Эдвандере, только меньше. Попасть внутрь было легче лёгкого — я просто с разбега перепрыгнул ограждение. Чуть не отсек протезы правда, но перепрыгнул на территорию и через задний двор проник внутрь. Брат Капа должен был выглядеть как он, но с голубыми глазами и немного младше. Никаких чашеголовых я не увидел. И своего брата тоже. Но вот как выглядит мой брат?.. Помню, зовут Борис, 10 лет, немного, кажется, выше меня… Вот чёрт… Лицо будто размыто! Нет, нет, нет! Я не могу забыть самого родного и дорогого мне человека! Пока не забыл, надо зарисовать то, что помню. Я должен вспомнить! Ну же, Борис, не исчезай! На имя «Борис» никто не откликнулся. Меня вообще не понимали. Оно и к лучшему, наверное. Но я всё равно несколько раз оббежал тюрьму в поисках кого-то, кто похож на него из моих размытых образов. Охраны избегал ловко, но протезы тихим лязгом бывших железных винтов самолёта портят все мои старания быть бесшумным. Вышел из лагеря также, как и зашёл. О спасении заражённых в тот момент я и думать не мог. Вся голова забита тусклыми размытыми образами Бориса. Когда Кап вернулся на корабль, убегая от толпы желавших приобрести протезы, я не в тему поинтересовался, видел ли он сам когда-то моего брата. Благодаря его описаниям я освежил память и немного успокоился. Совсем немного, однако стало спокойнее от мысли, что в случае чего, чашеголовый поможет мне его опознать. Не скрываем тот факт, что на лице товарища мелькнуло беспокойство по поводу моих провалов в памяти. Я зыбывал, кажется, не самые важные вещи. Если же речь не о брате, разумеется. Кап хотел ещё что-то рассказать по поводу проданных протезов, но я его тогда перебил и больше к этой теме он возвращаться не захотел. Ну что за упрямец! Я ведь даже извинился за бестактность! Протезы купили абсолютно все, даже тот непрактичный. Я серьёзно озолотился. Но долю ради справедливости отдаю товарищу. Еда, обслуживание корабля, ресурсы и терпение меня — вещи не бесплатные, как оказалось. В Адамасе же это даётся автоматически благодаря рейтингу пользы. Чем выше значение — тем больше ресурсов ты получаешь С собой Кап также принёс кучу необходимых мне деталей. Неплохой бизнес получается. Особенно когда мои протезы выходят всё лучше и надёжнее, а их качество и функционал расширяется с каждой новой моделью. Я так рад помогать людям! И их желание приобретать мои изобретения радует не меньше. Это воодушевляет. 19 ноября. Плывём. Море иссиня-чёрное, пахнущее водорослями, солью и надвигающимся штормом. Волны с силой раскачивали «Искителя горизонта», а в небе собирались тёмные тучи. Кап попросил на всякий случай скрыться в каюте. Я хотел видеть шторм своими глазами, поэтому остался с ним в капитанской рубке. Забавно, что со временем я будто забыл всю злость на этого человека. Нет, я не простил его. Просто…смирился. Что сделано, то сделано. Нет смысла и дальше держать в голове это желание мести. Сейчас мы найдём братьев и разойдёмся своими дорогами — я в Адамас, а он в Лидер. Волны усилились, а небо окончательно заволокла чёрная пелена. Полил ливень. Со спины я видел, как напрягся Кап у штурвала. Это всегда было видно по ходящим жевалкам. Я упустил тот момент, когда мы снова начали диалог. Но очень не вовремя начался приступ. — Для заражённого Чернильной чумой ты очень живучий, Кузнечик, — тихо отметил Кап, даже не поворачиваясь ко мне. — Обычно больные и полгода не могут прожить. А ты держишься уже больше шести месяцев. — Восемь. Я болен восемь месяцев, — скорее пробулькал и прорычал сквозь боль. Повисла тишина и ударил гром. — Ты молодец, — совсем себе под нос просопел и несмело переглянулся со мной через плечо. Я лежал мёртвым грузом на полу и боялся лишний раз двинуться. Хотя разговор немного отвлекал меня от адских мук боли и конвульсий. Я уже знал, что чашеголовый будет недоволен чёрной лужей на полу, но как будто это контролировалось. — А ты, лидеровец, не очень. Интересно, почему ты меня всё ещё не убил? — Ты и без моей помощи умрёшь. А так хоть твои железки мне прибыль приносят, — звучало как отговорка. — Сжалился над тобой и решил перед концом мир показать. А то вы, «Благонадёжные», сидите с своём Адамасе и, как единый культ, нос за границу показать боитесь. Верите своему вождю, как стадо баранов. — Я раньше и не замечал проблем в Адамасе. Он казался настоящим раем, где каждый верен, честен и обеспечен нескончаемой работой во имя пользы. — Вы правда не замечали всех этих странностей? — Я — никогда. Будто протрезвел, когда на острове оказался. — Потому что родился в год появления своего сраного «Благодеятеля». Ты хотя бы видел его когда-нибудь? Или кто-либо другой? — Не помню. — То-то же. — А ты видел? Кап промолчал. Значит видел. Кто же он такой, что виделся с Благодеятелем лично? — Не хочешь — ну и не говори. Больно надо! Однако глупо, что ты держишь эту никому ненужную информацию в себе и не можешь поделиться такими пустяками с человеком, который унесёт эту тайну с собой в гроб. Кап на провокацию, кажется, не повёлся. 20 ноября 1940 года. Сегодня очень глупо лишился правой руки. Уцелело плечо. Не стоило во время приступа и шторма пытаться подняться на ноги. Я тогда, как всегда бывает после ЧЧ, приподнялся на локтях, дух перевёл, стёр тряпкой, любезно предоставленной лидеровцем, остатки чернил с лица, слепляющие ресницы и не позволяющие дышать через нос, а затем немного расслабившись, попытался встать с пола и привести всё в порядок. Ухватился рукой за ручку двери в капитанскую рубку, да так и осталась она висеть на ней, но отдельно от меня. Я же в это время опять лежал на полу, неприятно ударившись рогами о железо двери. Было больно. Пишу сейчас левой, что весьма и весьма неудобно. Теперь я смог воспользоваться уже собранными протезами рук на случай такого происшествия. Немного изменил крепление, но «лапа» (потому что всего 3 пальца, как у птицы) была лёгкой и хваткой. Научусь держать карандаш и снова буду аккуратно писать. Мне стоило раньше позаботиться о таких деталях этой модели протезов. 21 ноября 1940 года. Прибыли чрез Огненное море к безымянному мусорному острову возле берегов Сан Ага. Такой же, как и мой остров, огражденный стеной. Интересно, в каком состоянии сейчас заточенные там люди и как они смогли развить своё поселение? В сумке Капа много динамита. ОЧЕНЬ много. Я не знаю, откуда он у него. Также, как и не знаю, откуда у него есть такой корабль, оружие, форма БсН и знания большинства языков. Вопросы остались на потом. Стену, ограждающую лагерь, также подорвали за считанные секунды. Забежали внутрь так быстро, что я сначала растерялся, едва не упустив из виду своего товарища. Но остров было тихо и безлюдно. Однако стояли какие-то постройки из дерева и мусора. Очевидно, с ресурсами тут было намного лучше, чем у нас. Но почему никого нет Взрыв динамита тяжело не услышать на расстоянии десяти метров. Мы с товарищем переглянулись и разделились осматривать импровизированные дома. Вонь тогда стояла жуткая! Хорошо, что она не чувствовалась за пределами домов. А внутри них мы обнаружили разлагающиеся тела некогда бывших заражённых. Теперь пустующий остров не вызывал вопросов. Все эти люди мертвы. Умерли от голода, чумы или по своей вине — мы уже не узнаем. Успел я зайти только в один дом. В остальные Кап меня не пустил и принялся осматривать их в одиночку. Возражения не рассматривались. Хотя с другой стороны я и сам был не готов вдруг увидеть своего брата в таком виде. Спасибо лидеровцу за это. Но нам с Капом пришлось поторопиться вернуться на корабль, чтобы всё обсудить. Братьев не было, как и других живых людей. Значит, мы должны продолжать поиски. Приплыли на остров мы когда стемнело, а сейчас уже глубокая ночь. Кап предложил переночевать на берегу под открытым небом. «Гениально» спать под звёздами, осознавая, что в нескольких десятках метров от тебя лежат человеческие трупы и ты сам, возможно, в скором времени окажешься среди них. «Супер!». Волны действительно всё время укачивали, и я любому времяпровождению на суше рад. Даже с таким соседством. Легли спать прямо так — постелив спальные мешки на белый морской песок возле пробоины в стене от динамита, чтобы видеть и небо, и море, и «Искателя горизонта». — Ты военный? — осмелился я спросить, сложив в голове как «дважды два» факт наличия огромных запасов динамита, оружия, знаний множества языков, подделанных документов и собственного буксирного судна. — Угу, — говорил он тихо и сонно, отвернувшись от меня. Хотя и без того ввиду лёгкой неприязни мы держали дистанцию в метр. Слышно было плохо. — Тебя подослали в Адамас из Лидера для шпионажа? — Дурак? Нет, конечно. Совсем наоборот. — Благодеятель тебя нанял? Согласное мычание и долгая тишина. Лидеровец повернулся ко мне лицом. — Разве это так важно? — Зачем? — Кузнечик, тебе всё равно замысла не понять. — А ты, лидеровец, так много сам понимаешь? Я — могила. Дай же хотя бы перед смертью услышать правду. И без того всю жизнь мне врали. Кап молча пялился на небо. Сейчас оно было чистое. Каждую звёздочку видно отчётливо, а Луна непривычно маленькая и далёкая. Волны были спокойны и безмятежны, шторм ушёл очень далеко на север. — Ты сильно расстроишься, если я скажу, что твой «вождь» и приказал мне её уничтожить? — Сильно, — вырвалось из меня спустя томную минуту переваривания услышанного. Я хотел было задать очевидный вопрос, но меня ещё до этого перебили: — Я не скажу. — Спасибо. Знать правду, если честно, не хотелось. Вернее не сейчас. Я не готов к ней. Мы замолкли. Я долго и невольно обдумывал самые разные причины, но так и не смог придти к логичному ответу. — А почему ты не вернулся в Лидер после того, как выполнил приказ? — Перестань записывать абсолютно всё, что я говорю в свою чёртову книжку. — Я боюсь забыть этот разговор. Провалы в памяти из-за чумы лишь учащаются. Ты не ответил мне. — Ну вот откуда в тебе это вечное любопытство, Кузнечик? Живи себе спокойно и не загружай дырявую голову всякой ерундой. — Ответь. — Допустим, я должен был убить тебя. Но потом стало не до этого. Это всё? Надеюсь, ты доволен. Вот теперь жуй правду, не обляпайся. Спустя ещё несколько минут молчания, я снова спросил: «Но почему не убил? Я ведь всегда как на ладони». — Ты в любом случае умрёшь. Мне…стало тебя жаль. Да и твою последнюю просьбу — найти брата — мне захотелось выполнить. Убивать детей…как-то не гуманно что ли. — Ага, а заразить и убить половину населения планеты — это гуманно? — саркастично протянул. Мне показалось, что на это Кап лишь закатил глаза. — Но знаешь, увидеть мир перед концом действительно было неплохо. За это тоже спасибо. — Не говори так, будто тебя уже сейчас хоронят. Сил хватило только на смешок. Для меня было поразительно то, что в Капе всё же была человечность, раз он по своей воле, а не из-за моих уговоров, согласился взять больного чумой с собой. Хоть мы и оба осознавали, что до конца мне не дожить. Зачем ему меня нужно было убить? Это снова связано с Благодеятелем, как и уничтожение «I-29»? Или это личные мотивы, ведь я единственный свидетель того октябрьского дня? Теория имеет место быть. Я не хотел об этом думать. Не мог физически из-за усталости. Вместо воображения и гипотез, вместо внутреннего голоса и логических цепочек, закрыв глаза я видел и слышал только тьму. Глухую, пожирающую разум и мозг. Она медленно просачивалась в извилины, заменяя серое вещество на чёртовы чернила. Да будьте вы прокляты! Я начинаю ненавидеть чёрный цвет. 22 ноября. Проснулся я уже на корабле где-то посреди океана. Кап сказал, что не смог меня разбудить и сначала подумал о моей смерти, но потом просто закинул в каюту и продолжил путь. Он отметил, что со мной что-то не так. Будто бы тело перестало напоминать мышцы, обтянутые кожей, а стало мягче и пластичней, как пластилин. Я же заметил это только взглянув в зеркало. В самом деле что-то поменялось. Будто бы правая половина лица «потекла» куда-то и немного съехала. Прикоснувшись и немного надавив, всё вмиг встало на место. Жутко. Я что, превращаюсь в лужу? Как снеговик на солнце. Побоявшись и дальше «расплыться» я перемотал рог бинтом, немного закрепив. По всему телу едва заметно скатывались чернильные капли, словно пот или испарина. Но жарко не было. Даже напротив, задувал холодный западный ветер. Ещё я заметил какую-то тяжесть собственного веса на позвоночник. Как при дистрофии мышц, в самом деле! Что это за чепуха со мной? Побоялся последствий похуже этого, поэтому прямо сейчас отправляюсь разрабатывать новые протезы, а в первую очередь какой-нибудь механизм для укрепления спины, идущий по позвоночнику и уменьшающий на него нагрузку. Не хотелось бы сломаться пополам. 26 октября 1940 года. Я почти закончил. Каркас шёл вдоль спины и напоминал дополнительный внешний скелет. Мне взаправду стало намного легче. А ещё так вышло, что я придумал, как использовать его в иных целях. Если добавить к так называемым «рёбрам» и «позвонкам» крепление, то можно присоединить дополнительные, полностью автоматические конечности! Захватывает дух от одного лишь представления мира будущего, когда по улицам будут ходить люди с тремя, четырьмя, а то и вовсе пятерьмя руками, одновременно выполняющими несколько задач. Как бы благодаря этому выросли темпы производства! Пресвятое Благо! Я хотел бы это узреть своими глазами. Кап сделал замечание, что я «всё-таки сошёл с ума». Безумие ли это? Это гениальность! Осталось только придумать, как это воплотить в реальность. Ведь мои протезы работают благодаря сокращению мышц, а эти должны быть автоматические и управляемые с помощью мыслей? Или… Нейронов. Не совсем уверен, как это должно работать. Мне нужно найти кого-то, кто мне поможет. И это точно не мой товарищ-лидеровец. 4 декабря 1940 года. Я как никогда близок к смерти. Время так быстро пролетело. Чувствую, что моя жизнь коротка и недостаточна. Я, наверное, сделал много ошибок. Должен был больше времени посвятить брату и пользе обществу, быть добрее к окружающим, следовать своим мечтам. Пресвятое благо, умоляю, пусть у меня останется ещё немного времени. Хотя бы увидеть брата и лично сказать, как я его люблю. Борис, пожалуйста, дождись меня. Я не должен оставлять своих близких. 16 декабря 1940 года. Протезы полностью готовы. За время нашего путешествия с Капом удалось продать свыше сотни. За «Искателем горизонта» следовали корабли. Порой нас преследовали ради получения ещё нескольких десятков. Или ради меня. Мы посетили столько стран в поисках братьев! Увидели много странных и интересных людей, услышали сотни диалектов и посетили более шестнадцати лагерей, иногда культурно заходя по документам Капа, а иногда напролом с помощью оружия и динамита. Один раз даже устроили покушение и выстрелили из огнестрела в буксир. Пробоины не было, однако это уровень красной линии и пришлось немного укрепить то место. Мир был таким большим и необычным. Однако количество людей оставляло желать лучшего. Жертвы Чернильной чумы давно превысили миллиард. С самим Капом за это время мы сблизились. Называть товарищем его можно со стопроцентной уверенностью. Неприязнь исчезла, глупые прозвища стали чем-то будничным, как второе имя. Чтобы как-то скоротать корабельные будни во время того, как я собирал очередные партии протезов, Кап рассказывал разные истории из своей жизни, делился какими забавными случаями. Для военного он был особо болтлив. Но вот о своей работе и миссии не рассказывал. Как и о причинах. Но и я уже смирился с тем, что не отвечу на все свои возникшие вопросы. Оно и к лучшему. Меньше знаю — крепче сплю. Слушая Капа, я вдруг понял, что сам ничего не могу сказать. Не помню уже абсолютно ничего из своей прошлой жизни. Все воспоминания начинаются с ведения этого дневника. А что было до него, как я жил, с кем общался — провал. Не помню ни одной проповеди Благодеятеля и постулатов «Блага». Я не помню отцовский дом, город, не помню, были ли у меня друзья, кто такая Алиса и почему о ней здесь так много упоминаний, хотя в памяти абсолютно ничего. Даже рисунок никак не помог вспомнить её. Кап сказал, что после того, как мы найдём братьев, возвращаться в Адамас нельзя, поэтому вчетвером отправимся в Лидер. Там нас должны принять и помочь обустроить. Хочу, чтобы это действительно случилось. 11 января 1941 года. Кап перестал брать меня с собой и выпускать с корабля. За мной и моими изобретениями началась охота. Одичавшие обречённые готовы были сделать всё, лишь бы достать меня Благодаря полученным с продаж моих протезов деньгам, мы ни в чём себе не отказывали. Если самую разнообразную еду (о существование которой я вообще никогда даже не представлял), покупали самые невообразимые детали, организовали в каюте самую настоящую и удобную мастерскую с самой продвинутой техникой. Вернее, всё это доставал для меня Кап. Порой мне казалось, что он делал это из жалости ко мне и очевидному факту — моё время кончается. Может быть ему действительно хотелось таким образом загладить передо мной вину. Я больше не мог ходить. Стоять стало невыносимо. Даже совершенствование моих протезов ног и каркас позвоночника не помогали. Порой даже голову держать ровно было нелегко. Без протезов бы давно уже не мог сидеть за рабочим столом и двигать руками. Но я держался. Ради Бориса. Уже не ради Блага. Своё благо я выполнил. План на сегодня: 10 протезов. Мои дополнительные механические руки очень упрощают работу. Приступы длятся часами, но больше не приносят боли. Я перестал замечать их, когда очень увлечён работой. 15 января 1941 года. Наконец-то мы покинули границы Сан-Ага и двинулись на северо-запад к следующему острову с лагерем контактных. Сегодня я не смог сесть на кровать. Протезы валялись под койкой в луже чернил, а под одеялом я и вовсе не заметил нижней половины тела. Резко вспомнил об Ортензии. Настолько резко, что испугался и сначала не узнал, чьё же это мучительное выражение лица всплыло перед глазами. Она была первой зараженной. А ты стал последним. 17 января 1941 года. Я в прямом смысле чувствую, как умираю. Смотрю сейчас на свою жизнь и понимаю, что в ней было много хорошего. Я постоянно стремился к самосовершенствованию и боролся со своими недостатками. Помогал людям и старался быть добрым и отзывчивым. Жалею лишь о том, что не нашел в себе сил достичь цели. Я упустил возможности и потратил время на бессмысленные вещи в Адамасе. Но теперь я понимаю, что каждый день — это ценный дар, и я благодарен за то, что получил возможность прожить свою настолько длинную для обречённого жизнь. Я хочу оставить в мире что-то полезное, что поможет людям в будущем — мои протезы. Я надеюсь, что мои близкие будут помнить меня не только как уходящего, но и как человека, который старался сделать жизнь лучше. Пусть в мире найдётся человек, который продолжит моё дело и вернёт людям всё то, что забрала Чернильная чума. Не знаю, как много у меня дней, а может часов. Разум трезв, сил почти нет, а тело медленно растекается в лужу грязной черной кляксой, пропитывая матрац. Взгляд Капа говорил о многом. Он перенес меня в капитанскую рубку, чтобы не отвлекаться от маршрута и одновременно смотреть за мной. 18 января. Мы говорили. Говорили дни и ночи напролёт. Говорили обо всём на свете, лишь бы не услышать тишину. Я уже знал, до рассвета следующего дня мне не дожить. Я не заметил, как мы прибыли к берегам острова. Был слишком занят наблюдением за своим разлагающимся телом. Вторая рука совсем растаяла. Остался лишь один протез. Но даже сейчас почерк напоминает морские волны, которые я наблюдал на протяжении четырёх или пяти месяцев. Кап торопился и мельтешил. Кажется, он действительно хотел, чтобы мы успели найти Бориса. Я не хотел его расстраивать. Он схватил сумку с динамитом, подхватил остатки моего чернильного тела на руки и спрыгнул в воду. Мы были на мелководье, поэтому до суши добирались нелепо. Я попросил положить меня на песок и перестать пытаться что-то успеть. В этом уже нет смысла. Мы не успели. Небо только начинало желтеть. Я никогда не замечал, как же это красиво. Кап сел рядом, также повернувшись к морю лицом и внимательно наблюдая, как же медленно я сейчас пишу эти корявые буквы. — Эй, шпион, можешь…сделать мне одолжение? — Какое? — Убей меня, чтобы я больше не страдал. Мы же оба понимаем, что это конец. — Кузнечик… Он не помог мне. Я не могу больше писать. Рука почти отнялась и силы стремительно покидают тело. Вернее, само тело покидает меня, впитываясь в песок. Но мне не было больно. Не переживайте, смерть моя была тихой и безмятежной. Кажется, я даже улыбаюсь. Прошу, передай эти записи моему брату. Спасибо. *кривой рисунок солнца без половины лучей* 18 января 1941 года. «Рапорт № 02. Это не исследовательский центр и даже не ОБСНГА. Данная запить не отправится правительству и не подвергается оглашению. Сегодня, в 06:03, на границе между Лидером и Звёздным побережьем, где находился лагерь принудительных работ для изолированных и контактирующих с обречёнными, рядовой ИЦ ЧЧ а также БсН Бенджамин Штейн скончался. Приношу искренние соболезнования». До нашей цели оставался всего один шаг. Один — преодолеть стену. Я её преодолел. Нашёл братьев — и Бориса, и Магмена. Сказать ребёнку, что его единственный член семьи скоропостижно скончался было даже тяжелее, чем уничтожение жизненно важной для всего мира Чернильной Машины. Никогда не чувствовал такого. Будто бы лишился чего-то очень ценного. Если быть откровенным, а сейчас самый лучший момент для откровений, то я чувствую себя очень плохим человеком. Мы не были близки. Не были друзьями. Не были врагами. Просто два встретившихся человека — я, уничтоживший лекарство от болезни, и ты — сама чернильная чума. Тогда отчего я чувствую себя настолько паршиво, если нас ничего не связывало? Теперь ты мёртв, Бенди. Я тоже умер, но намного раньше. Что теперь делать? А твоему брату? Чумы больше нет. Люди излечились, лагеря стали расформировывать, семьи, друзья воссоединились. У власти в Адамасе по прежнему Благодеятель, но готовится революция, поэтому это не надолго. Те люди, что приняли ТВОЮ веру, называли тебя истинным Благодеятелем, сейчас устраивают массовые волнения в стране. И на их сторону становится всё больше и больше людей. Наш мир ждут большие перемены. Как минимум новые инженеры, изобретатели и механики объединились в общество «Прогресса» ради улучшения нашей жизни, создания новых устройств и механизмов, которые приведут нас к новой НТР (научно-технической революции). И все это благодаря тебе. Ты действительно остался частью истории — борец с чумой, бывший чумой, и сам же погибший от неё. Это так глупо и… печально. С самого рождения ты был обречён. Ты очистил планету от перенаселения, даже не подозревая об этом. А руки в крови всё равно именно у меня. Прости, что не рассказал всего. Твой «Благодеятель» тоже знал, что ты и есть чернильная чума. И твой «отец» это знал, потому создал то, что позволит тебе жить, как обычному человеку — Чернильную Машину «I-29». Однако у Благодеятеля был план — «очистить» планету и оставить лишь избранных. И я ему с этим помог потому, что не мог иначе… Не могу рассказать абсолютно всего. Тогда на площади, когда тебя вызвали к Благодеятелю под предлогом, чтобы ты показал ему свои изобретения, он планировал оставить тебя под своей властью и обеспечить как можно более долгой жизнью ради плана. Я был там, чтобы успеть убить тебя и не допустить распространения чумы. Только по своим умыслам, никто меня не заставлял. Я лишь хотел испровить свои ошибки. Но в итоге не успел. Кроме Благодеятеля никто и не знал о твоей ценности, поэтому совершенно случайно отправили на остров вместе с другими больными. А следующая наша встреча стала случайностью. Такой случайностью, что даже сейчас становится больно от осознания моей вины перед тобой и всем человечеством. Я буду сожалеть об этом до конца своих дней. Я бы хотел назвать тебя своим другом. Но ты наверняка не согласишься на такое, особенно после моего признания. Прости за всё. Хотел бы я, чтобы ты это услышал, Кузнечик. Дневник передан твоему брату. Он сохранит его. Не знаю, какова наша дальнейшая судьба. Бориса беру на себя, мы с Магменом постараемся помочь ему всем, чем сможем. Клянусь.

— Капхед де Кофи.