Обо всём подряд

— Тишенька! Жизневский дёргается с места, прибегает с кухни в ванную сразу, потому что Ваня зовёт его таким уменьшительно-ласкательным сокращением только в случае крайней необходимости. — Что такое? — спрашивает Тихон, наблюдая следующую картину: Ваня, недовольный и весь красный, словно пробежал стометровку, не меньше, угрюмо пялится в своё собственное отражение в зеркале, пальцы гневно сжимают края белой раковины. — Я заебался, — выдаёт он возмущённо, бросает короткий взгляд на Жизневского и снова утыкается в зеркало. — Эта херня на голове никак не укладывается! И в доказательство своих слов ладонью грубо дёргает собственные пряди, лохматит и без того взъерошенные волосы. Тихон улыбается слабо, подходит ближе. Ваня заходится тихим стоном недовольства и откидывает голову легонько назад. У Жизневского никак не получается удержаться от тёплого поцелуя в чужой лоб, да он особо и не пытается противостоять своим желаниям. Эпопея с Янковским и его вечными загонами по поводу причёски не то чтобы новая, но все равно каждый раз от чего-то вводит Тихона в лёгкий ступор. Сначала это были просто быстрые касания к собственной голове, чтобы убрать непослушные пряди со лба, расчёсывая их всей пятерней. Жизневский списывал всё на лёгкую нервозность перед новой работой, выходом в свет или важной встречей. Потом уже, когда получилось приглядеться, думал о том, что может дело в элементарной привычке. Ну бывают же у людей вот такие ни к чему непривязанные порывы что-то потрогать, потрепать, руки занять. К тому же Ванька успокаивался быстро, едва попадал в кресло к гримерам. Поэтому сомневаться в своей теории не приходилось. Только когда они оба начали жить на два города, Тихон стал яснее видеть цельную картинку. Поначалу пытался с ней бороться, вкрадчивым шепотом уверял Янковского в его красоте, умудрялся даже в перерывах между интервью-премьерами-спектаклями отвешивать ему невпопад всякие комплименты. А потом уже понял, что надо действовать радикально и не задавать лишних вопросов. Так было проще, да и до Ваньки, осознавал он того или нет, тактильный контакт доходил куда быстрее, чем если твердить одно и то же по сто раз на дню. Комплиментами, впрочем, периодически все равно продолжал промышлять. — Дай сюда, звезда большого экрана, — бросает игриво Тихон и тянется к баночке с каким-то полулаком-полугелем, неважно, всё равно он в этих косметических приблудах никогда особо не шарил. Янковский замирает под его руками, словно загнанный в угол зверёныш перед крупным хищником. Который только и ждёт, когда его схватят. Жизневский, тем временем, что-то колдует в чужих волосах, зачёсывает пару раз назад, раскидывает особо длинные пряди согласно одной, только ему понятной, схеме, проходится пальцами по затылку, то ли гладит, то ли чешет линию роста волос уже у самой шеи. Ваня даже глаза прикрывает на мгновение, растворяется в этой ласке. А когда вновь поднимает взгляд, чтобы оценить то, что получилось, сразу же расплывается в довольной, счастливой улыбке. — Тих! — разворачивается, поднимая голову, и впечатывается каким-то нелепым, смазанным поцелуем в чужой подбородок. — Я чего-то о тебе не знаю, или ты так быстро переквалифицировался из актёра в стилисты? — Да ну тебя, — смущенно выдаёт Жизневский, трёт ладонью собственную шею, улыбается тепло в ответ. — Это тебе может заняться нечем, а я просто... Не договаривает. Ваня опять рассматривает собственное отражение в зеркале и вскидывает нос выше. Забавно, конечно, когда ещё пару минут назад он звал Тихона и изнывал от внутренней драмы, а сейчас всем своим видом буквально источает ауру уверенности и властности, которая так и искрит в темных глазах. Жизневский залипает откровенно, сам не может отвести взгляд от Янковского в зеркале, рука так и тянется, чтобы мягко лечь на острое бедро. Ваня поддается, двигает корпусом немного назад, прижимаясь ближе к Тихону. — Красивый такой, — шепчет беззвучно совсем, но не сомневается, что его услышат. В этот раз Янковский не спорит, только улыбается и кладёт собственную руку поверх ладони Жизневского, переплетая пальцы.

***

Ваня возвращается уже за полночь. Тихон не спит, залипает в компьютер до победного, то перелистывая ленту новостей, то просматривая какие-то нелепые видосы, чтобы просто убить время. Храни господь длительные перерывы в графике между спектаклями-съёмками. Когда Янковский заваливается в спальню, то первым делом двигается не к Тихону, а пальцами тянется к полупустой бутылке, которая стоит на самом краю стола. – О, пивко! Жизневский реагирует моментально, выдергивает стекло из чужих пальцев, отставляет бутылку за ноутбук и поднимается с места. – И вам не хворать! Ваня наконец-то замечает его присутствие, расплывается в счастливой пьяной улыбке, цепляясь пальцами за крепкие плечи. – Тиша! А ты чего не спишь? – и глаза такие хитрые. Натуральная лисица. – Меня ждешь, что ли? – Жду, – кивает как будто невпопад Тихон, пальцы аккуратно обхватывают лицо напротив. – Дождался, видимо? – Дождался, – согласно тянет буквы Янковский, притирается щекой к ладони, сам руки закидывает ему на шею. – Ох, батюшка, а вам-то очень хорошо! Успешно, я так понимаю, встреча прошла? Ваня бубнит тихо себе под нос, болтается на месте из стороны в сторону, ноги точно не держат. Зато держит Жизневский, прихватывает мужчину руками за пояс, крепко прижимает к собственному телу. Вообще Ванька пил редко. Но метко. Это были либо особо примечательные моменты, вроде всяких дней рождений, празднований нового года и прочего, либо внезапные наплывы меланхолии, когда Янковский прикладывался к алкоголю с одной единственное целью: разгрузить голову и элементарно забыться хотя бы на время. Невольно вспоминается, когда Тихон увидел Ваню пьяным первый раз. Это было во время съемок «Топей», когда еще только отыгрывали первые сцены конфликтов, внутренних драм и переживаний героев. Янковский тогда настолько проникся ролью, что даже после рабочих часов Денис Титов никак не хотел его отпускать. Притащил неведомо откуда взятую пластиковую бутылку остро пахнувшего пойла (Жизневский до сих пор не может понять, что там было), уткнулся носом в угол на своей кровати и принялся размеренно поглощать ядрёную жидкость прямо из горла. Тихон даже не обиделся, что ему не предложили, просто ходил вокруг Янковского на цыпочках, попытался отвесить пару то ли шуток, то ли неуместных комментариев, но в итоге просто уперся взглядом в свой телефон, залипая в идиотские одноразовые игрушки. Чего ж, в конце концов, приставать к человеку, который так сильно жаждет напиться? Ну и пусть напивается, вдруг ему это жизненно необходимо сейчас, ну вот никак иначе. Очнулся уже, только когда его сонного и потерявшегося в пространстве грубо тыкали пальцами в бок. Тихон резко дернулся от неприятного касания, распахнул глаза, пропадая взглядом в чужом лице напротив. У Вани были мокрые от слез щеки и немного дрожащие губы, но он почему-то всем своим видом подавал абсолютно другие эмоции, продолжая ладонью касаться рёбер Жизневского. – Ванько, – голос немного хриплый. – Ты чего? Прозвучало лаконичное и не менее хриплое в ответ: – Я щас блевану. Отстирывали потом футболку Тихона в четыре руки. Правда Янковский, которому заметно полегчало, только мешался, меланхолию сменило какое-то идиотское, нелепое совсем настроение, он постоянно толкал Жизневского бедром, хихикал бесконечно, цеплялся руками за вентили с водой и путал горячую с холодной. Тихон может и рад бы был поругаться, разозлиться, но Ваня прижимался щекой к его плечу и смотрел снизу вверх таким пьяным, но искренним взглядом, что у Жизневского просто не выдерживало сердце, и он спокойными, уверенными движениями просто отводил чужие руки в сторону, сам замачивая темную ткань под слабой струей. Вот и сейчас злиться никак не получается, зато получается дотащить пьяное тело до кровати, уложить аккуратно между подушек и усесться на край кровати рядом. – Тебе, может, воды? – Не, – бросает коротко Янковский, трётся носом о гладкую ткань постельного белья. – Лучше поцелуй. – Поцеловать? – спрашивает с притворным совсем удивлением Тихон, а на губах так и замирает легкая, счастливая улыбка. – А давай ты лучше мне расскажешь, как всё-таки встреча прошла, а то кто-то говорил, что алкоголя там не намечается. – Не намечается, – путая временные категории, отвечает ему Ваня, переворачивается с одного бока на другой и так очаровательно складывает ладони под собственной щекой, что у Жизневского что-то там щемит внутри. Ну ребёнок же, чистой воды ребёнок. И как на такого злиться или ругаться? Тем более, всё равно на утро всё забудется. Останется только головная боль и неприятное чувство в пустом желудке. Тихон делает себе мысленную пометку о том, что надо не забыть заранее притащить что-нибудь от головы и стакан воды. – А мне комплимент сделали! – Комплимент? – смеётся тихо Жизневский, аккуратно старается выдернуть одеяло из-под чужого тела. Раздевать Ваньку всё равно смысла нет, больше мороки будет. – Ага. Сказали, что у меня причёска крутая, – Янковский лыбится во все рот, щурит глаза. Тихон более чем уверен, что в фокус чужого взгляда сейчас не попадает, но всё равно смотрит тепло в ответ, подмигивает даже игриво. – Походу в натуре пора бросать актерское и переходить в парикмахерское, – бормочет бесшумно совсем, но магическим образом его слова всё же долетают до пьяного сознания. – Нет! – восклицает Ванька, разве что не подпрыгивает на месте, но Тихону удаётся удержать его от резких движений, легонько, но ощутимо, надавив ладонями на плечи. – А с кем я буду придурков всяких играть в кино? Тебе нельзя… Тихона снова пробивает на смех, реплика Янковского про «придурков» почти вызывает ностальгическую слезу по искусственной Архангельской области, но он только мотает головой и натягивает одеяло ему до подбородка, когда Ваня, наконец-то, ворочаясь, умудряется как-то забраться под пуховую простынь. И все же желание подразнить пьяную душу пересиливает все остальные. – Не знаю, с Петровым, наверное, – жмёт плечами Тихон, но не отводит взгляд ни на секунду. Шутит же. Правда до Вани в его состоянии чужой юмор не доходит. – А я с тобой хочу, – гундосит прямо в нос, руки вылезают из-под одеяла, хватают колени Тихона, сжимая. – Сашка хороший, но это… Сбивается, язык путается. Янковский шумно вздыхает и прикрывает веки, готовый погрузиться в сонную дремоту. Рано, решает Тихон. Ещё немного. – Что «это?» – переспрашивает, легонько так, но достаточно ощутимо трясет Ваньку за плечо. – Это… – силится сказать снова и, прежде чем окончательно сомкнуть глаза и погрузиться в сон, выдаёт. – Ты лучше. Жизневский ещё добрые три минуты содрогается всем телом от смеха, стараясь не шуметь, но Янковскому, кажется, абсолютно всё равно, смеются ли там над его словами или просто умиляются. Пьяное сознание отключается мгновенно, не обращая внимания на всё происходящее вокруг. Припомнить Ваньке на утро, конечно, его слова будет очень забавно. Тихон уже предвкушает, как будет дразниться, подкидывая невольно воспоминание за воспоминанием человеку, который обязательно будет страдать от головной боли и только отмахиваться, отводя взгляд, чтоб уж совсем не демонстрировать своё смущение. Но всё же это будет завтра. А пока Жизневский просто оставляет короткий поцелуй на чужой макушке и поднимается с места, чтобы отправиться на кухню в поисках аптечки, в которой определённо точно должен быть обезбол.