Black Baccara

      Скорее всего это началось во время схватки с Мёбиусом, в которой его ранили. Тогда он впервые увидел Такемичи. Это не было любовью с первого взгляда, нет. Удивление. Как в таком хрупком теле содержится огромнейшее количество силы воли? Ответа не находилось сколько бы он ни искал.       С течением времени Дракен всё сильнее присматривался к пареньку. Мимика, жесты, взгляды. Эмоции. Скрепя сердце его с уверенностью можно было назвать милым плаксой.       Они общались, не так чтобы часто, но ощутимо. Когда видел его в окружении других подростков нередко задавался вопросом: «Почему не со мной?»       С Эмой они давно уже разобрались: как оказалось, больших чувств чем уровень брат-сестра ни у неё, ни у него не было, поэтому они просто остались хорошими друзьями, поддерживая друг друга в трудную минуту. Когда она заметила взгляды Дракена в сторону Такемичи только хитро улыбнулась, мысленно держа за него кулачки и желая удачи. Да только вот пришлось начать подталкивать мысли, довольно-таки нерешительного парня с этой стороны отношений, ближе к осознанию его любви. Не успела.       Признаки заболевания приходили медленно, никто и подумать не мог. Однако в один, отнюдь не прекрасный, день Ханагаки начал кашлять. Поначалу не так тяжело и надрывно, это можно было списать на простую болезнь. Но Кен каким-то шестым-седьмым-восьмым чувством понимал что это только начало. Долго и внимательно всматривался, пытаясь зацепить хоть одну малейшую деталь для серьезного разбора полетов. И вот когда стало ясно что ждать и высматривать больше нет времени, он порывался уже целенаправленно поговорить об этом. И вот постоянно же кто-то, или что-то, мешал: то ребята, то ситуация не та, то не видно на горизонте предмет его мыслей и волнений.       И как-то раз он перестал отвечать на звонки ребят, приходить на собрания, читать СМС. Телефон всегда вне доступа. Дом будто забросили: окна зашторены, ни проблеска света, ни шума повседневной жизни. Абсолютная тишина. Они часто наведывались, просили, умоляли открыть, поговорить. Ни в какую.       Когда Рюгуджи пришел один то услышал скрип половиц, тяжелое дыхание, шуршание чего-то о дверь. Самым страшным звуком были покашливания. Жуткие. С хрипами, бульканьем. Словно человек по ту сторону двери уже давно и очень тяжело болен. И Кенчин начал говорить. Обо всем на свете: погоде, новых фильмах, сериалах, музыке, мотоциклах, новостях ребят. Он никому не признавался что ходит один. Ему казалось это что-то интимное, только для них двоих.       В один из дней визитов, умоляя до хрипоты в голосе объясниться, в ответ он получил только «Ханахаки». На вопрос «Кто?» ему уже не отвечали и он ушел, пиная по пути мусор лежащий на дороге, сбивая дома костяшки рук до крови и крича в подушку. Кто-то настолько везучий, что аж получил любовь его заветного солнышка, не отвечал взаимностью, тем самым убивая драгоценность жалкой жизни Кена Рюгуджи. И это было невыносимо больно.       Посещения продолжились. Он приходил каждый третий день с постепенно разрушавшейся надеждой. Она таяла на глазах.       Когда послышался щелчок открываемого замка он не поверил своим ушам, думая что глюки уже посетили его бритую татуированную голову. Представшая картина внутри дома разбивала сердце. Бутоны, лепестки черных роз, его любимого цветка, были разбросаны по всему полу, а в проходе стоял он. Исхудавший, с черными мешками под глазами, тонкий и хрупкий. Болезненно-бледный. В груди что-то защемило, тянущая боль вгрызалась в остатки органа, качавшего кровь по венам.       Его провели в гостиную, где он немножко по-хозяйничал. Распахнул портьеры, открыл окна. Присел с краю от усаженного им же Такемичи. Слезы могли навернуться на глаза в любую секунду, он чувствовал как пощипывает в носу. Коротенький диалог и объятия. «Я люблю тебя» тихо-тихо на ушко. Обмякшее тело в застывших руках. Он умер по его глупости. Не знал о взаимных чувствах. И от этого стало просто невыносимо больно. Он выл не прекращая, пока кто-то не оттащил его от тела. Приехала полиция, скорая. Но ему было все равно на расспросы. Он ревел в голос и вырывался из чьих-то рук. Дайте остаться с ним. Зачем вы его уносите? Нет же, оставьте, он просто уснул. Драка с санитарами и полицейскими была словно в тумане. Мелькающие заплаканные лица Майки и Чифую не имели значения. Только давшая пощечину Эма привела его в чувства. Тогда он понял что его держали вчетвером и Сано-младшая сидела на груди. Это был самый ужасный день в его жизни.       Похороны запомнились смутно, родители его потухшего солнышка даже не приехали на них. Хотелось найти обоих и хорошенько встряхнуть, крича в лицо «Это же ваш родной сын, ублюдки. Он умер!»       После он каждый день приходил к нему на могилу и плакал. Тихо, беспомощно. Просил вернуться. Извинялся, что не понял сразу. Но оглушающая тишина в ответ не давала и шанса.       Шли дни, недели, месяцы. Всё по старому. Одинокая фигура на кладбище каждый вечер, больше похожая на призрака чем живого человека. Однажды уснув зимней ночью, опираясь на надгробную плиту, припорошенную снегом, спиной, Дракен увидел прекрасный сон. Он стоял в кромешной тьме, перед ним простирается белая полоса за которой стоял ангел. Желтые волосы развевались от неощутимого ветра, небесные глаза искрились грустью и нежно мерцали на немного бледном, но живом лице. Улыбка сияла мягко, неуверенно. Распахнутые белые, даже на вид мощные, крылья возвышались за хрупкой фигурой.       — Как дела? — Робко прошелестело в шаге от, казалось бы, миража. Такого необходимого и светлого.       — Как видишь, — усмехнулся, словно и не было этого времени порознь.       Они смотрели в глаза друг другу, выражая все те боль, счастье, грусть, одиночество, любовь. Не отрываясь пытались впитать каждую эмоцию.       — Тебе ещё рано сюда, — глядя на протянувшуюся мозолистую ладонь. — Ещё не время.       — А когда оно придет? Я не могу без тебя… — шепот на выдохе. Так хотелось прижать снова, но уже не умирающее тело, а такое теплое и родное.       — Я скажу, — призрачная улыбка обволакивала губы ангельского блондина и сон… Исчез.

***

      Послышались писки и гудение каких-то аппаратов. Распахнутые глаза заслезились, словно давно не открывались. Мягкий свет зимнего солнца сквозь прозрачные занавески освещал палату в кремовых тонах. На руке спала Эма, сгорбившаяся на стуле, чуть поодаль Майки на табурете.       Действительно, ещё не время. Но так хотелось…