Dreams and Nightmares

      «Более терпимый, не так ли? — подумал Юмэ про себя. — Это мы ещё посмотрим».       Со свежим лицом и кожей, благоухающей розовым маслом после экстравагантной ванны, Юмэ расстался со своим наставником и смертельным врагом всего десять минут назад. Выступление их трио было совершенно захватывающим. В одеяниях осеннего сезона эти три актера представляли собой настоящее зрелище как на сцене, так и за ее пределами. Высокая фигура Масасабуро прорезала тонкую линию в его синем хаори, украшенном белыми журавлями в полете над сверкающими золотыми хризантемами. Юкичика сиял в кремовом кимоно, нижний край которого был украшен яркими красными кленовыми листьями. Они росли из черных акварельных ветвей, которые доходили до его спины, плеч и свисающих рукавов. Белые и серебристо-серые листья играли между красными, внешне олицетворяя дерзкую юность и красоту мальчика. А сам Юмэ казался призрачным видением в чёрном, как ночь, кимоно. Белые пятнышки, словно звезды, покрывали темное полотно, а нижний край и правый рукав украшали перья больших алых паучьих лилий. Некоторые из них имели градиент от красного к белому, и меньше всего полностью белых сидело на его левом плече. Как и актеры, эти гравюры были такими же драматически смелыми, но носить на одежде цветок, символизирующий смерть и подземный мир, было художественным табу. Это добавляло образу таинственности, хотя ему было наплевать на замыслы и смыслы, стоящие за ними. Он видел только увесистый ценник, прикрепленный к его одежде. Еще одна неудача на пути к его освобождению.       Всегда неудача.       Всегда долг.       Всегда заперт в этой клетке.       Всегда.       Чем дольше он думал об этом, тем хуже становилось его настроение. Несмотря на безупречное выступление и овации стоя, он был мрачен.       — Извините, что заставил вас ждать. Моему опозданию нет оправдания, и я прошу у вас прощения, — сказал он, раздвигая бумажные ширмы и низко кланяясь гостю. Такие длинные формальности, произносимые в независимости от того, опоздал он или нет, раздражали. Он закатил глаза, радуясь, что опустился на колени, чтобы скрыть свою грубость. — Если вы позволите мне войти.…       — Войди, — последовал ровный ответ.       Так он и сделал. Размеренными движениями Юмэ встал, вошёл, опустился на колени и задвинул ширмы. В эту комнату он входил не часто. Она резервировалась для высокочтимых гостей, а он ещё не поднялся до уровня, позволяющего развлекать королевскую семью на регулярной основе. Очевидно, Нобумори не пожалел денег, пытаясь произвести впечатление на "жалких купцов". Уже по ширине дверных проёмов и по задней части он понял, что комната большая и просторная. Что же касается человека, ожидавшего его там…       Юмэ ещё раз поклонился и, наконец, поднял взгляд. Перед собой он увидел красивого молодого человека, но определить его возраст было затруднительно. Прическа не была как у юноши или у взрослого, его голова была полна чёрных волнистых волос, обрамлявших лицо. Тон голоса тоже мало что выдавал. На гладком лице играли тени от мерцающих огоньков свечей, и легкий ветерок шелестел бумагами, лежавшими под его невредимыми, не покрытыми шрамами руками. Он читал, так что Юмэ понял, что мужчина образованный, а чистая, пепельно-серая хакама и черная нагаги, надетая на него, ставила его намного выше класса фермеров. Юмэ не стал прилагать больше усилий, пытаясь выяснить, кто этот человек. Ему было все равно.       По-видимому, это чувство было взаимным; человек ни разу не оторвал глаз от своих пергаментов, чтобы взглянуть на него.       «Состоятельная куча лошадиного дерьма», — подумал Юмэ.       — Молодой господин Айбана, от имени владельца Сого Нобумори и от себя, скромного актера, я могу только надеяться, что сегодняшнее представление стоило вашего времени. Было приятно выступить перед вами, нашим почетным гостем. Если бы вы и дальше смотрели на меня доброжелательно сегодня вечером, я был чрезвычайно рад, — опять пустые формальности. Юмэ еще раз низко поклонился.       Он ответил:       — Действительно, сегодняшние истории были прекрасно рассказаны. Кто знает лучше, как развлечь детей, как не другой ребёнок?       Губы Юме дернулись. Он не был уверен, услышал ли оскорбление в комплименте или комплимент в оскорблении. В любом случае, он тоже был остёр на язык.       — Конечно. Хотя мне всё же интересно, молодой господин, кто глупее: дети, которые играют, или дети, которые платят за то, чтобы смотреть на них? — медленно поднявшись, он позволил ответной провокации повиснуть в воздухе между ними.       Дерзости мальчишки хватило, чтобы наконец оторвать глаза от бумаг купца. Они перелезли через черное поле паучьих лилий и остановились на лице молодого актера, суровом и бесчувственном. Юмэ был уверен, что это из-за слабого света свечей, но эти глаза, казалось, мерцали красным, как тлеющие угли в костре.       — Значит, лучшее, что может предложить этот театр, — смертельно больной сообразительный мальчик? Насколько велики будут облака пыли, когда он завершит своё падение со славы? — парировал мужчина.       Сам Юмэ рассмеялся, отвергая эти претензии.       — Молодой господин, боюсь, вы ошибаетесь. Я совершенно здоров телом и умом. Этот театр меня надолго переживет, но удовольствие от нашей встречи продлится только сегодняшним вечером. То, что я могу предложить, принадлежит исключительно вам, если вы этого потребуете, — он улыбнулся, чтобы снять напряжение. Он испытывал какое-то странное чувство удовольствия от того, как пренебрежительно с ним разговаривали. Это было совсем не похоже на собачье обожание и мольбы о внимании, к которым он так привык. — Мне сказали, что вы чрезвычайно умный человек, и я попытался сравняться с вами в остроумии. Мои самые искренние извинения, если я причинил вам обиду.       Он совсем не сожалел. Этот человек ничего не знал о нем, чтобы делать такие смелые заявления, какими бы правдивыми они ни были.       Стоя на коленях перед столом, за которым сидел его покровитель, Юмэ торжественно опрокинул элегантную керамическую бутылку на столь же элегантное керамическое блюдо. Прозрачный спирт пролился через его горлышко и наполнил неглубокую чашку, тонкие пальцы Юмэ подняли ее, предлагая.       Торговец принял ее без всякой благодарности и проглотил содержимое с еще меньшей признательностью, прежде чем подать чашку Юмэ, чтобы он наполнил ее снова.       — Ты не мог меня обидеть. Не заблуждайся. По собственному желанию мой товарищ купил для меня твою компанию на вечер, несмотря на мой отказ. Я не желаю ни твоего слабого и мрачного тела, ни оставшихся нескольких лет жизни. Это бесполезная вещь.       Юмэ закипел, пока наливал снова. Его гнев бурлил где-то внизу живота, пока он пытался разобраться в бабочках, порхавших рядом. Он встречал много сомнительных людей, но этот был настолько же интригующим, насколько и приводящим в ярость. Будь то его приятная внешность или уверенность, с которой он говорил, его ледяное поведение добавляло ему загадочного очарования. Юмэ хотелось распутать его нить за нитью и сделать марионеткой, как он делал со всеми остальными. Пусть этот гордый человек избегает его и испытывает отвращение к его телу, Юмэ заставит его влюбиться и вожделеть. Пусть незаинтересованность придавало аромат их разговору, он заставит этого человека ловить каждое его слово. Юмэ стал бы антитезой каждому набору границ и каждой стене, воздвигнутой между ними. Когда все будет сказано и сделано, он одержит верх, чего бы это ни стоило.       — Действительно, бесполезно для большинства вещей, — согласился он, — но не для всего. Могут ли эти бесполезные руки сыграть вам что-нибудь на сямисене, чтобы избавить вас от раздражения, которое я вызвал? — на столе лежала сделка, как и чаша с алкоголем, которую он наполнил во второй раз.       — В этом нет необходимости, — возразил купец, прервав свое питье, чтобы аккуратно свернуть и закрепить пергаменты полоской кожи. — Поразите меня своим умом, если он у вас есть.       Юмэ склонил голову в знак согласия, становясь внимательней.       — То немногое, что я могу вам предложить, — ваше. Чем я могу быть вам полезен?       — Побеседуй со мной за игрой в Го.       Деревянная игровая доска уже стояла на дальнем конце стола, и ее черно-белые плитки терпеливо ждали, когда к ним притронутся.       Юмэ ненавидел Го. Эта игра была долгой и скучной, и он не был особенно хорош в ней. Часть его хотела, чтобы торговец был похож на большинство других мужчин, которые просто пили, сношались и спали, чтобы ему не пришлось тратить столько энергии на развлечения. Тем не менее он видел смысл в праздной беседе.       — С удовольствием, господин Айбана. Простите мне мою неумелость, — сказал он, опускаясь на колени и подготавливая доску между ними. Выравнивая каждую плитку в соответствующем ряду, он, естественно, назначал торговцу более сильный цвет — черный. Когда все было расставлено, он поклонился перед началом игры и внимательно следил за чашей, чтобы она никогда не опустела. Когда его противник опустил первый камень в атакующую позицию, Юмэ заметил, что ногти на его гибких пальцах покрыты слабым водянисто-голубым лаком. Безделушка из Китая, предположил он. Купцы, как бы их не любили, имели привилегию покупать такие легкомысленные товары. Он собрался отодвинуть свой белый камень, когда тот заговорил.       — Сегодня вечером ты предстал в паучьих лилиях. Скажи, ты когда-нибудь видел голубую форму этих цветов?       — Хм? — Юмэ моргнул и рассмеялся над нелепостью вопроса. — Голубые паучьи лилии? Ничего подобного в этом мире не существует. Человек может целую вечность искать их и в конце концов останется дураком.       Торговец пристально посмотрел на Юмэ, пока мальчик раздумывал, куда лучше положить плитку.       — Более странные и ужасные вещи пускают корни в этой земле. Ты их не видал, поэтому сомневаешься.       — Разве это не естественно? Я, простой человек, могу доверять только тому, что вижу, верно? Если бы мы все верили слухам и фантазиям, что бы это был за мир?       — Интересно. Сон или кошмар? Иронично, что ты так думаешь, когда само твое имя буквально означает "сон", — он сделал паузу, чтобы отпить из своей чаши.       На губах Юмэ заиграла улыбка. Он предположил, что это и правда довольно иронично. Названный в честь нереальных кутежей, он продавал их на сцене, в то время как его собственная вера в них умерла так давно. Он не мог точно вспомнить, когда. Сдвинув еще одну белую плитку на незанятый квадрат, он кивком подтвердил точку зрения собеседника.       — Возможно, я всего лишь противоречие. Могу ли я осмелиться предположить, что ваше имя с его символами "индиго" и "цветок" отражает ваши поиски этой легендарной голубой паучьей лилии?       — Любой вывод, который ты сделаешь обо мне, будет дерзким; мы чужие и навсегда останемся такими, — не отрываясь от игры, он загнал в угол белую плитку Юмэ и смел ее с доски.       — Я надеялся, что сегодня вечером так не будет. Редко встретишь такого сложного человека, как вы. Вы вольны просить меня о чем угодно.       Человек внимательно наблюдал за ним, его разум, казалось, был занят разбором Юмэ на части, хотя он ничего не говорил.