Тело в саду (body in the garden)

Он выходит из дома в поисках — он не знает в поисках чего. Вообще-то теперь это нормально. Но сегодня вечер пятницы, и смотреть на пустую квартиру сегодня ему кажется одиноко, а не комфортно, так что вот он. На улице. В поисках чего-то. И он находит это, во всяком случае что-то вроде этого, в подвале в задней части перестроенного склада на севере Бруклина. Ему пришлось пройти через клуб наверху, чтобы найти это, и, честно говоря, он находит совершенно случайно — когда оказывается в огромном пульсирующем основном танцевальном зале, и все что ему нужно, это стена, к которой можно прислониться. Вместо этого он находит другой клуб. Задняя дверь первого клуба открывается в другой коридор — это одно из тех нелепых архитектурных решений, которые случаются когда два, три или семь зданий строятся друг над другом и вокруг друг друга, лишь случайно пересекаясь с правилами зонирования или здравым смыслом. Здесь еще одна дверь и еще одна пара сотрудников фэйс-контроля, обрабатывающих пару девушек, затянутых в кожу. Сначала он думает, что это место для дам только наполовину или что-то в этом роде, но вышибалы не донимают его, а просто машут ему рукой проходить и охлопывают. Брови лысого приподнимаются, когда он проверяет удостоверение личности Джеймса - да, Джеймс Бьюкенен, он уже слышал все шутки на эту тему — он проверяет список на своем телефоне, но затем они кивают ему, пропуская без дополнительной платы. Он мог бы поклясться, что видел как девушки платят, но эта мысль испаряется как только он входит. Если это не то, что он искал, то по крайней мере, оно нажимает на все нужные кнопки в его похожем на яичницу-болтунью мозгу. Это клуб любителей кожи, но довольно непринужденный. На самом деле, это больше похоже на гостиную — играет музыка, не такая громкая и быстрая, как наверху, но и не вроде музыки в лифте. В ней медленные, точные басы, а вокал звучит ленивый и низкий. Ему нравилось и то, что играли в первом клубе, но это было слишком внезапно: переход с тихой улицы к такому количеству людей, и все они двигались. Здесь было меньше народу, и большинство людей сидело в баре или на диванах и креслах. Свет приглушенный, теплый, под музыку слышен фоновый гул веселой болтовни. Это скорее похоже на место для публичных выступлений в атмосфере голливудских уличных проповедей. На секунду он задается вопросом, почему его первое впечатление сказало ему, что это кинк-клуб, потому что на первый взгляд это просто кажется хорошей гостиной, и более красивой, чем обычно подвальные помещения склада, даже при том что мебель довольно эклектичная. Тут есть бильярдный стол, а в углу группа девушек играет в дженгу; пока он наблюдает как они собирают блоки девушки хихикают и хвалят друг друга, пока все не разваливается на части. В одном конце комнаты есть сцена, и да, именно так: она в принципе может быть для чего угодно, кроме решетки на ней, хоть там сейчас никого нет, но его мозг говорит что это испытательный стенд и последующая вспышка знания подсказывает, что потолки с открытыми балками используются для — привязи? Он, вероятно, был здесь раньше. Это чувство укрепляется, когда он оглядывается вокруг и понимает, что другая группа людей играет в бутылочку в кругу диванов и пуфиков рядом со сценой. Многие наряды тоже выглядят довольно смело. Одна из девушек в коже, которых он видел на входе, сняла куртку, и ее топ, должно быть, закреплен каким-то клеем, потому что, черт возьми, ничто другое его не поддерживает. Он осторожно идет к бару и заказывает имбирный эль. Его желудок слишком чувствителен и в лучшие времена, кроме того алкоголь плохо сочетается с его лекарствами, но даже если бы это была не проблема, просто мысль о том, чтобы оказаться навеселе ему не нравится. Он берет свой напиток со стойки и находит один из незанятых уголков чтобы спрятаться. Тут — мило. Ему нравится музыка, мягкий диван с красивой обивкой, имбирный эль сладкий и игристый во рту. У него неплохой обзор, в том числе потому, что здесь не так темно и людно, чтобы он не мог определить выходы с первого взгляда. Он не может избавиться от легкой паранойи, преследующей его до сих пор, но на данный момент это всего лишь фоновый шум. На самом деле он... вроде как расслабляется, что странно, учитывая, что это новое место, полное незнакомцев, и последнее время его преследовала бессонница, а всякая странная фигня, как правило, доставляет большинству людей мягко говоря дискомфорт. Что ж, похоже, сегодня одна из тех ночей, когда он узнает о себе много нового. Джеймс вздыхает. Он хотел бы, чтобы эти ночи имели приличие, чтобы приходить по расписанию или, по крайней мере, предупреждать его, прежде чем нанести метафорический удар по голове. Теперь это просто еще одна вещь, с которой ему нужно работать. По крайней мере этот раз кажется безобидным. Что ж, он зашел в кинк-клуб, и этого оказалось достаточно, чтобы создать новые впечатления. Здорово. Клево. Что касается личных откровений, то в этом, он считает, ему повезло. К нему никто не подходит. Джеймс не демонстрирует себя — на самом деле наоборот — и в большинстве случаев это работает хорошо. Он наблюдает, проникаясь чувством сродства, которое возникает очень легко, совершенно не удосужившись сначала посоветоваться с ним. Начинается новый тур дженги. По ходу вращения бутылки круг игроков иногда разражается хриплым хихиканьем. Несколько человек начинают играть на бильярде со всеми желающими, и через несколько минут становится очевидно, что это стрип-пул, хотя Джеймс не может себе представить какие правила они выбрали, учитывая, что двое из игроков снимают одежду перед каждым ударом. Все выглядят — нормально. Глупо думать об этом, но вот он об этом думает. Половина людей выглядит как офисные работники, а другая половина не носит ничего, что могло бы заставить арестовать их на улице. Это спокойная комната, оживленная, но не тревожная, и Джеймс не знает, то ли это потому, что никого активно не бьют, или это всегда так, и, как бы, черт, он это не называл, его ожидания просто не совпадали с реальностью. Может, когда он был здесь раньше, все было по-другому. Может, его мозг путает реальность с телевизором. Может быть, еще ранний вечер, и как только часы пробьют полночь, все скинут одежду и набросятся друг на друга с кнутами и страпонами. Джеймс покачал головой, допивая остаток своего напитка. Люди это просто люди. Это просто еще одна вещь, которую они делают. Черт, он просто нашел это место знакомым. Рядом на диване сидит женщина, которая могла бы быть секретаршей его босса, с прикрепленной к кардигану брошью в виде кошки, и она неловко целует другую женщину наклонившись через колени. Бармейд похожа на любого хипстера с уложенными волосами и в блузе с цветочным принтом. С ней разговаривает крупный блондин с закатанными рукавами в приталенной, но скучной рубашке, как будто он только что пришел с работы. Неряшливо сложенный галстук, торчащий из его кармана, вызывает у Джеймса смутное неодобрение, и это еще более глупо, поэтому он отворачивается и снова смотрит на свой имбирный эль. Там не так много осталось, один осадок. Он заставляет себя встать, полагая, что еще немного понаблюдает за людьми, выпив еще имбирного эля, прежде чем с него хватит. Он на полпути к бару, минует бильярдный стол в тот момент, когда здоровенный блондин поворачивается и буквально зависает, вглядываясь в него. — Бак? Джеймс останавливается, хмурясь. Это не звучало так, как будто кто-то неправильно произнес «блять». — Простите? Парень отходит от барной стойки, и Джеймс видит, что его лицо побледнело, а глаза слишком широко раскрыты для удивления. — Баки, — снова произносит он как на последнем издыхании. — Я... думаю, вы меня с кем-то перепутали, — осторожно говорит Джеймс, вставая поустойчивее и готовясь сделать ноги. Парень огромен — и, что еще опаснее, он ведет себя так, будто знает, как этим воспользоваться. Бывший военный, он готов поставить на это, а Джеймс не хочет начинать что-либо, для завершения чего нужны документы. — Баки, — ошеломленно повторяет парень. — Баки, это я. Это я, ты... как... Джеймс отрицательно качает головой, его руки опускаются по швам — Я не знаю никакого Баки. — Джеймс, — говорит парень. Кровь Джеймса застывает в жилах. — Баки. Джеймс Барнс, Джеймс Бьюкенен... Джеймс продолжает смотреть на него, вероятно, уже поседевший. Он действительно не ожидал, что это произойдет сегодня вечером. Или вообще когда-либо. А вот в чем основная проблема амнезии: это пиздец вашей социальной жизни. Добавьте сюда продолжительный срок службы, ошибочный статус KIA* и отсутствие близких родственников, и Джеймс Бьюкенен Барнс приходит в себя в Уолтере Риде** не зная кто он такой, и некому было объяснить ему это. Никто не пришел его навестить; если у него есть друзья, он не знает как с ними связаться, и они, вероятно, все еще думают что он мертв. Ему повезло, что у него есть чертова крыша над головой, не говоря уже о работе. Так что вполне возможно, что Джеймс знал этого парня. Он просто понятия не имел об этом. И прямо здесь, прямо сейчас, чувствуя себя лишенным ориентиров в знакомом-незнакомом клубе перед парнем с отчетливым армейским упорством на лице, он не собирается ничего объяснять. — Извините, — говорит он. — Я должен идти. — Бак, — говорит парень. Он начинает протягивать руку; это определенно агония на его лице. — Дорогой, пожалуйста... Именно нежность делает это, превращает разочарование в ужас, когда зияющая пустота с удвоенной силой взрывается за его ребрами. Кем бы ни был этот парень, каким бы он его не знал — Джеймс больше не тот парень. Ему нечего больше ему дать. Он быстро качает головой и быстрее отступает. Парень делает два шага к нему, но Джеймс огибает группу женщин, идущих к бару, и оплачивает счет. Он добирается до выхода и быстро проносится мимо вышибал, подтягивая воротник куртки и засовывая руки в карманы, а затем, как только поворачивает за угол, ускоряется и бежит трусцой. Он доезжает до метро без всякого хвоста за ним, хотя он дважды меняет поезд на Таймс-сквер и на 34-й, просто чтобы осчастливить свою паранойю. На обратном пути в квартиру за ним не следили, но он все равно бродит кругами в течение доброго часа, его плечи подняты к ушам, а колени онемели от холода. Он подходит к своему дому сзади, перелезает через забор соседей, и приземляется на трех квадратных футах своего собственного цементного «заднего двора», примыкающего к дому. На самом деле у него бессонница, но в воскресенье утром ему удается поспать около часа. Когда он просыпается, оказывается, что его будит лужа солнечного света, потому что угол одного из кусков брезента, который он использует в качестве дерьмовых темных занавесок, отклеился. Джеймс рассеянно смотрит на него, но не может собраться с силами, чтобы встать и подклеить его обратно. Несмотря на отсутствие смягчающего грани восприятия интервала настоящего сна, в сумерках дня предыдущая ночь кажется не более чем странным дурным сном. Джеймс протирает глаза и решает, что с бессонными блужданиями по городу покончено. В следующий раз когда он не сможет заснуть, ему придется читать чертову книгу. Пригоршня хлопьев и немного воды из-под крана обеспечивают его питанием, необходимым для приема его утренних лекарств. После он как бы застывает у раковины, но это обычный симптом выходного дня. Выходные, для Джеймса — это просто зияющие дыры в пространстве, что едва компенсируется тем, что у него появляется время постирать. Может, ему стоит найти вторую работу. Ему и так недоплачивают из-за повреждения мозга, но часы регулярные, и, что более важно, это сидячая тупая работа за столом. Ему повезло с этим. Но он поправляется, хотя и медленно. Бессонница и усталость больше не разрушают его жизнь, и он не теряет связность мыслей уже несколько недель. Может быть, пора заняться поиском дополнительного дохода. Дополнительные доллары никогда не повредят. Решив стать миллионером, он решает побаловать себя горячим сэндвичем. У него есть десять долларов в неделю, которые выделяются на сладости, и обычно он тратит их на чудесный кофе или большой пакет мармеладок, чтобы продержаться до следующего воскресенья, но похоже, что сейчас самое подходящее время, чтобы потратить их. В конце концов, со дня на день он станет богатым. Ха-ха. Он идет в гастроном на пару кварталов ниже по улице, не самый ближний, но в нем продается более вкусный сыр и большой выбор конфет. Мануэль за кассой кивает ему; Джеймс кивает в ответ и автоматически направляется к проходу с конфетами, которые, конечно, не то, за чем он пришел, но просто посмотреть не повредит. — Привет, — говорит позади него какой-то парень, и когда Джеймс оборачивается, он чуть не получает растяжение, подавляя рефлекс ударить парня в горло и выскочить оттуда, как будто его волосы загорелись. Это выглядит как подергивание всего тела и странное движение плеч. Это "Баки" из клуба. Джеймсу придется найти новый гастроном. Кое-что из этого определенно отражается на лице Джеймса, или, может быть, рывок плеча был менее странным, чем угрожающим, потому что "Баки" поднимает руки и делает шаг назад. — Мне очень жаль, — тихо говорит он. — Я просто хочу поговорить, клянусь. Джеймс не расслабляется. "Баки", возможно, пытается изобразить безобидность, но Джеймс видит его глаза, и они горят. — Какого хрена, чувак, чего ты хочешь?! — Ты знаешь кто я? Джеймс смотрит на него так, как будто это поможет вернуть здравый смысл в его жизнь. — Парень, который мешает мне заказать мой чертов сэндвич? Парень корчит гримасу, которая, возможно, пытается походить на улыбку. — Я Стив, — говорит он. — Стив Роджерс. — Мне все равно, президент ты или папа, приятель, какого черта ты хочешь. Как ни странно, это делает улыбку парня шире. — Я просто хочу поговорить, - слишком мягко говорит он. — Послушайте, — говорит Джеймс, уже не верящий что это все закончится, — если мы были… приятелями или кем-то еще, извините, но я не помню. Меня подбили, и у меня амнезия. — Амнезия, — повторяет Роджерс, и, по крайней мере, он больше не звучит так, как будто разговаривает с детенышем животного. — Ты не... Джеймс внезапно чувствует что очень-очень устал. — Я ничего не помню, — глухо произносит он. — Я знаю свое имя только потому, что у меня остались отпечатки пальцев. У меня нет ничего для тебя. Мне жаль. — Ты был... записан как погибший... — Ложная информация. Они ошиблись. Мне жаль. Мне надо идти. — Подожди, подожди, — говорит Роджерс. Он выглядит так, будто очень, очень хочет схватить Джеймса, но все, что он делает, вместо этого протягивает карточку. — Вот. Пожалуйста, если тебе что-нибудь понадобится, позвоните мне. Что угодно. В любое время. Пожалуйста. Джеймс колеблется, но сумасшедшие глаза Роджерса говорят, что он не выпустит Джеймса отсюда, не засунув карточку в рубашку Джеймса, если ему придется. Это просто карточка. Ему не нужно звонить. Он берет ее. — Прошу прощения, — снова бормочет он, и на этот раз Роджерс отступает в сторону, хотя выглядит как будто ему ломают позвоночник. — Я должен идти.

- O -

Через три улицы он уже на крыше, и чувствует зуд во всем теле, как будто подцепил муравьев-призраков. Он предпочел бы передвигаться по улице, но иногда это просто не вариант. Сейчас уже середина дня, поэтому он придерживается центра зданий и смотрит вперед, пытаясь выглядеть так, как будто он движется целенаправленно, производя впечатление парня, который предположительно может идти по крыше вашего соседа. Он понятия не имеет, насколько он успешен в этом. Он даже не получил свой проклятый сэндвич. Кажется, прошло много времени, прежде чем он может заставить себя спуститься, прогуляться по улицам, найти скамейку в парке. Парень нашел его менее чем через двадцать четыре часа, едва увидев его лицо в темном баре в другом районе. По крайней мере, Джеймсу лучше выяснить, кто его чрезвычайно эффективный преследователь. Он вытаскивает карточку из кармана. "Стив Роджерс", — написано толстыми черными буквами. И ниже: Щ.И.Т., партнер. Еще ниже, мельче: "Специалист по глобальной стратегии & безопасности". Джеймс немного вздрагивает. Отлично. Еще один придурок из службы безопасности хочет нанять его, чтобы он спускал курок. Роджерс, вероятно, знал его в армии, и, учитывая, что они столкнулись друг с другом в кинк-клубе, они, вероятно, трахались либо в США, либо в период военных действий. Восхитительно. На обратной стороне карты шариковой ручкой нацарапан адрес, скрюченный по краям, а также два других номера телефона и электронная почта. Роджерс, вероятно, записал бы туда свой гребаный ник пользователя Grindr, если бы хватило места. Он не знает, Роджерс считает, что он настолько хорош в стрельбе или в постели, что стоит выследить его в его гастрономе, но это не меняет того факта, что он действительно его выследил. Визитка свежая, новая и чистая, несмотря на все каракули; Роджерс не носил эту штуку в кармане, пока бродил по Нью-Йорку просто надеясь натолкнуться на своего Баки. В этот момент он был готов встретить Джеймса, и готовился заранее. Роджерс не удивился, увидев его там. Стив Роджерс. Специалист по безопасности. Джеймс морщится, но по крайней мере в этом нет ничего загадочного. Роджерс почти наверняка знает где он живет, парни из частных служб безопасности, как правило, свободно вторгаются в базы данных полицейских управлений, судов и во все виды государственных архивов. Проклятая LexisNexis***. Поскольку Джеймс живет под своим настоящим именем и не делает никаких попыток скрыться, он не сомневается, что на данный момент Роджерс знает о его жизни гораздо больше, чем он сам. Но он решил встретиться с Джеймсом в гастрономе, на нейтральной территории, в публичной обстановке с большим количеством свидетелей. Он пришел один. И хотя он смотрел на Джеймса, как будто хотел его съесть, Роджерс не хотел причинить ему вред. И все же почему-то Джеймс не совсем в восторге от этих событий. С другой стороны, он мало что может с этим поделать. Он идет домой. Он не пытается сбить со следа потенциальные хвосты. В чем смысл? Его преследователь знает, где он живет, и последовал за ним в его гастроном, и встретился с ним лицом к лицу с великой и ужасной целью — передать визитную карточку с чертовыми всеми возможными способами связи. Роджерс умоляет Джеймса поговорить с ним. Похоже, это все, чего он хочет. Джеймс действительно затрудняется в оценке уровня угрозы. Этот парень определенно произвел на Джеймса впечатление человека, который готов к решительным действиям, и Джеймс подозревает, что в данном случае его настигло что-то радикальное. Наверное. Он надеется. Он не знает. Но паранойя, которая обычно так счастлива, свиваясь в клубок вокруг ствола его мозга, почти не подает голоса. Джеймс не чувствует угрозы. Может быть, это какая-то остаточная привязанность, сохраняющаяся в его теле, когда он узнает Роджерса, даже когда остальная часть его личности — чистый лист. Может быть, паранойя просто отказывает в тот единственный раз, когда была бы действительно полезна. Джеймс зажимает переносицу. Он устал. Сейчас он не может ничего с этим сделать. Он постирает свою стирку пораньше и пойдет нахуй спать. Доктор Си всегда угрожает выписать ему еще один проклятый рецепт, а Джеймс хочет хотя бы попытаться справиться со своим недосыпанием не прибегая для начала к наркотикам. Он стирает свою стирку. Он ест брюссельскую капусту и рис. Он засыпает. В эту ночь ему снится сон. Просыпаться среди ночи — нормальное для него явление, но на этот раз это заставляет его тупо моргать в потолок целых пять минут, потому что это было — ему и раньше снились сны-воспоминания, если не считать того, что все это были тупые, бесполезные вещи, например как его собственные руки зашнуровывают армейские ботинки или засунуты по локоть в двигатель армейского хаммера. Они не дают ему ничего, о чем он еще не знает. Либо это, либо кошмары, либо ничего в последние дни. В этот раз не было ничего подобного. Он растянулся где-то на диване, залитый солнцем и теплом, и кто-то сосал его член. Руки Джеймса были закинуты за голову, свободно и легко, и он не чувствовал желания шевелить ими; он еле держал глаза открытыми, пьяно моргая, глядя на солнечный потолок. Это было одним долгим летним воскресным утром. Оргазм пульсировал сквозь него как океанская волна, утаскивающая его в глубину. Рот медленно, лениво оторвался от него, и гребаный Стив Роджерс навис над ним, вытирая подбородок и ухмыляясь. Джеймс почувствовал, как его собственный рот растягивается в ответ; он засмеялся, когда Роджерс наклонился, чтобы поцеловать его, он взвизгнул и захихикал, как школьница, когда Роджерс поднял его, перебросив Джеймса через плечо прямо с расстегнутыми штанами. Джеймс съежился, краснея от злости. Значит, этот парень его трахнул. Ну и что. Он знал это, подозревал это, и — кем бы они ни были, секс-друзьями, любовниками или кем-то еще, теперь это не так. Джеймс сейчас даже не тот же самый человек. И он точно не оставил этому парню, Роджерсу, никакой контактной информации для переписки. Во сне он издавал такие звуки, тихие звуки "а-а-ахх..." с каждым движением его члена. Не было никакого сопротивления, напрягающего мускулы, никакой неуверенности. Роджерс разобрал его на части уверенно, как будто Джеймс принадлежал ему. Джеймс нахлобучил подушку на лицо и попытался заснуть. На следующий день он продержался до обеденного перерыва, прежде чем не смог ничего с собой поделать чтоб не запереться в туалете и загуглить Роджерса. В сети нашлось много корпоративных материалов — его LinkedIn, ссылка на YouTube на панель о меняющемся глобальном ландшафте безопасности, веб-сайт какой-то консалтинговой фирмы под названием Щ.И.Т. Пара статей о фандрайзерах, благотворительных организациях, инвестиционных решениях. На веб-сайте Щ.И.Т. есть его фотография, четкое профессиональное фото в ненасыщенных голубых и серых тонах: Роджерс улыбается, спокойный, уверенный и искренний. Он выглядит примерно на десять лет моложе того парня, который остановил Джеймса в гастрономе. Джеймс проверяет: фотографии всего два года. У Роджерса нет ни фейсбука, ни других социальных сетей, которые Джеймс мог бы найти. У Щ.И.Т.а есть корпоративный аккаунт в Twitter, но он полон ссылок на статьи о деловых новостях и определенно управляется каким-то грустным практикантом из колледжа. Он с отвращением выключает телефон. Нет смысла искать его. В этом вообще нет никакого нахер смысла. Вы не сможете возобновить отношения с кем-то, если не помните, что вообще было что-то, что можно было бы возродить. Это было бы ебануться как странно. Привет, я выгляжу в точности как твой мертвый парень, но зови меня Джеймс. Это клево, это определенно не будет похоже на трах с его идентичным близнецом-зомби. Эй, ты тоже хочешь говорить мне как себя вести, учитывая что ты помнишь мою личность, а я нет? Давай сделаем это максимально жутко. Нет, нахрен, спасибо. По крайней мере, он хотел бы притвориться, что у него есть чувство собственного достоинства. На следующее утро он встает. Принимает душ, бреется, идет на работу. Жизнь продолжается. Но сны не прекращаются. Однажды ночью это Роджерс в пустынном камуфляже, выглядящий как падший ангел, тащит его за руку в технический коридор и сильно прижимает к стене в красном свете аварийных фонарей. В другую ночь его зажали у раковины в туалете бара, заложив обе руки за спину, и только случайная светлая вспышка в запотевшем зеркале дает ему понять, что это Стив позади него. Это, и знание, чувство, уверенность. Смех. В своих снах он никогда не сомневается, никогда не сбивается с толку. В его снах Джеймс — это кто-то другой. Вот что он знает об одном Джеймсе Бьюкенене Барнсе, тридцатиоднолетнем парне с пятимесячной личностью: ему нечего сказать, и ему, кажется, нечего чувствовать. Он делает то, что ему говорят на работе, и автоматически работает сверхурочно, особенно в праздничные дни. Он любил животных в далеком прошлом: он выбирает более длинный путь домой, потому что тот проходит мимо собачьей площадки. У него нет водительских прав, потому что из-за повреждения мозга люди действительно не хотят позволять вам водить машину, но он знает, что автомобили привлекают его внимание, вызывают у него желание остановиться и открыть капот. Он знает, как починить сломанную микроволновку, подтекающий радиатор, сгоревшую спираль холодильника, знает, как украсть Wi-Fi у соседей. Он чувствует, что, возможно, ему было бы любопытно, если бы он не чувствовал себя чертовски истощенным все время. Постоянно сбиваемый с толку всем, кроме тех случаев, когда внезапно и необъяснимо он не устает как черт знает что. Он брошюрует и делает копии отчетов, рассылает повестки и оформляет протоколы судебных заседаний в унылой, успокаивающей серой дымке будней и каждую ночь ходит домой по одному и тому же маршруту, чаще всего засыпая в дневной одежде. Но он принимает душ каждый день. Он чистит зубы. Его волосы слишком длинные, но он чисто выбрит, от него нет запаха, он каждую субботу берет свои шесть рубашек, четыре пары брюк, девять трусов и шестнадцать носков в прачечную, а каждое воскресенье днем ​​идет в публичную библиотеку. Он знает, что у многих других ветеранов дела обстоят намного хуже. Каждый вторник и пятницу он ходит в частную клинику для прохождения физиотерапии, а каждый третий понедельник ходит к нейрохирургу в госпиталь Майунт-Синай ****. Медсестра из физиотерапии, Кейли, говорит ему, что есть прогресс, а доктор Си, нейрохирург, говорит ему, чтобы он был счастлив, что у него по крайней мере осталась способность формировать новые воспоминания. Он говорит оптимистично, и все же он всегда предлагает Джеймсу маленькие леденцы из гуавы в конце приема. У Джеймса их целая куча, они лежат рядом с его залатанной микроволновкой дома. Доктор Си и клиника оплачиваются из частного фонда для ветеранов-инвалидов. Рамлоу рассказал ему об этом еще тогда, когда Джеймс боролся с амбулаторными анкетами в Уолтере Риде, и его почерк был едва различим из-за дрожи в руке. Хорошая клиника; ему повезло, что его заявление было принято. Его рука сейчас почти не трясется, и Кейли говорит, что если они будут продолжать в том же духе, дегенеративные последствия комы полностью исчезнут к концу месяца. У него никогда не будет такой силы хватки, как у здоровой руки, и поднимать что-то тяжелее чашки кофе он точно не сможет, но, по крайней мере, это он сможет удерживать твердо. Его пугала дрожь, заставляла чувствовать себя замороженным и зажатым в ловушку. Ну. Это и тот факт, что ему не хватает внутренних записей практически всей его жизни. Через два месяца после того, как он начал работать, он наскреб достаточно денег на очень маленькую татуировку. Что у него ретроградная амнезия и еще три имени на внутренней стороне предплечья: его собственное, доктора Си и соцработника ветеранского центра, который оформлял его ой-он-не-умер-а-выписался документы. Все они подписаны чтобы знать, кто есть кто. Тонкие аккуратные черные буквы: ничего бросающегося в глаза. Просто название его состояния и люди, которые, скорее всего, помогут ему, если он проснется ни черта не зная кто он такой снова. Он очень заботится о том, чтобы свести к минимуму побочный ущерб на случай если его мозг вдруг решит снова разругаться с ним. Он объяснил свою историю татуировщику, который сразу же сделал ему большую скидку; Джеймс оставил оставшуюся часть выделенных на тату денег в качестве чаевых. Он подумывал о татуировке такой информации как номера телефонов, контактная информация, собственный адрес, банковский счет, социальное страхование — но это все довольно глупо носить на руке, и к тому же не поможет в случае чего. Контактная информация людей меняется. Ему просто нужно знать, кого найти. Тем не менее, он носит с собой две карточки с информацией, которые он заламинировал за пару долларов в "Office Depot". Одна предназначена для него: она подписана ДЛЯ ТЕБЯ. Там описана его ситуация так, как он хотел бы объяснить ее себе. Вторая подписана: ДЛЯ ДРУГИХ, и там тоже его история, за исключением нецензурных слов. На работе он запирается в туалетной кабинке хотя бы раз в день, чтобы вынуть их и перечитать. Как будто запоминания слов будет каким-то образом достаточно, чтобы выжечь их в его мозгу, закрепить их за пределами его собственной способности запоминать. Во всяком случае, это немного утешает.