Embryology / Эмбриология

Хайзенберг, к сожалению, не располагал достаточным количеством информации об иностранце, заточенном в лаборатории Миранды. По словам его контакта, он находится без сознания, и Миранда держит его в таком состоянии — вероятно, используя те же наркотики, которые когда-то давала тебе. Ни имени, ни точного описания, кроме того, что это женщина, одетая в кардиган. Хайзенберг говорит, что не знает, что задумала Миранда, но ты чувствуешь спинным мозгом, что она намеревается сделать эту незнакомку твоей заменой, если ты продолжишь ее подводить. Если раньше ты не чувствовала никакой угрозы от своего текущего положения, то сейчас она определенно появилась, и самое страшное, что все настолько изменилось, и внешнее давление стало настолько сильным, что ты начинаешь бороться с самыми тревожными из навязчивых мыслей: смириться и забеременеть, как она хочет, чтобы у вас с Хайзенбергом появилось больше времени. Хотя ты знаешь, что эта мысль не более чем навязчивая, порожденная паникой, страхом и неуверенностью, тебе становится не по себе, не говоря уже о чувстве вины. Ни ты ни Хайзенберг не хотите этого, и вы ни за что не позволите Миранде разрушить еще одну жизнь. Не после того, что она сделала с Хайзенбергом. В прошлом ты думала, что понимаешь его гнев, понимаешь почему он такой, какой есть, почему он так стремится к мести, а не к побегу. Сейчас же в его действиях и эмоциях больше смысла, чем когда-либо прежде, и это заставляет тебя ненавидеть её ещё сильнее. Размышляя об этом, кажется тебе потребуются часы, чтобы действительно, наконец, заснуть, даже со спящим Хайзенбергом рядом. Следующий день начинается тихо — почти мирно. После утреннего поцелуя ты накидываешь его рубашку на свое тело и возвращаешься в свою комнату, чтобы принять ванну и одеться, предоставив ему самому время сделать то же самое. Ты едва успеваешь выйти из душа, когда он входит в твою комнату, в руках у него твоя одежда с предыдущей ночи, и… вы снова оказываетесь на кровати, оплакивая некогда сухие простыни, пока твоя еще влажная кожа прижимается к ним. Хайзенберг почти всем весом на тебе, кажется, что прошлой ночи, очевидно, ему было недостаточно. Ваши прикосновения к друг другу мягче и нежнее, никто из вас еще не до конца оправился от прошедшей ночи, но вы все еще хотите наверстать время, потерянное из-за эмоционального упрямства. Срочность исчезла, вместо нее появилось желание чувствовать, наслаждаться, исследовать и просто быть. Когда ты пытаешься обхватить его ногами, он хватает тебя за бедра и перекатывается на спину, усаживая тебя сверху. В отличие от прошлого раза, когда все сводилось к тому, чтобы хватать, цепляться и отчаянно трогать все, что только можно, в этот раз он нежен с тобой, обращается почти как со стеклом. Пока ты медленно и ритмично поднимаешься и опускаешься, твоя спина греется под лучами утреннего солнца, которое светит на тебя из мансардного окна твоей комнаты. Его правая рука скользит от твоего бедра вверх по животу, затем между грудей, останавливается на твоей щеке, слегка прижимаясь к ней. «Прекрасная», — замечает он. «Какого хрена тебе понадобилось быть настолько прекрасной?» Ваш секс романтичный, медленный, немного сонный. Похожий на тот, который случался у тебя после бурной ночи в колледже, тот, который напоминает о боли в бедрах от прошедшей ночи, когда темп набирается только по мере того, как ты достигаешь кульминации. На этот раз он кончает на твой живот, вскоре после того, как кончаешь ты, и вы оба смеетесь над тем фактом, что ты только что приняла душ. На мгновение мир кажется нормальным. Но все же…работа никуда не делась, даже учитывая раскрывшуюся энергетику между вами. Сегодня он показывает тебе несколько новых систем, спрятанных в комнате, которую он никогда не показывал раньше. Автоматизация, очевидно, является следующим шагом: необходимо автоматизировать массовое производство Тягачей, а затем распределить их по всему заводу, чтобы обеспечить автоматизацию производства Солдат. У него уже есть Тягачи, переплавляющие для него металлолом. После этого вы вернетесь к испытаниям. Больше брони для Солдат, прототипов для сборки Штурма. Увеличенный вес означает, что требуется более высокий уровень мощности, и обычного реактора недостаточно. Он показывает тебе свой метод пересадки кожи на металл, представляющий собой просто склеивание и плавление кожи, которая, в свою очередь, отвратительно пахнет. Ты замечаешь, что все это время он курит сигару, вероятно, чтобы притупить обоняние. Не самая плохая идея, честно говоря. Обычно, когда ты делаешь подобную работу, она длится весь день. Сегодня, однако, Хайзенберг позвонил сразу после полудня. «Тебе нужно ухаживать за урожаем?» — спрашивает он. Тебе кажется это немного странным — он был чрезвычайно увлечен строительством Штурма, и его обычно почти невозможно оторвать от работы, когда он так сосредоточен на ней. … С другой стороны, ты предполагаешь, что он, вероятно, в лучшем настроении, чем обычно, по очевидным причинам. «Ничего такого срочного, если ты об этом», — говоришь ты, вытирая масло и кровь на руках о тряпку. «Сегодня утром я приняла достаточно солнечных ванн… если только ты не хочешь, чтобы я вырастила что-то конкретное?» «Нет», — говорит он, качая головой. «Еще много еды осталось от твоего последнего урожая. …Хотя я бы не отказался от баклажанов». Хайзенберг наклоняет голову в сторону двери операционной, жестом приглашая тебя следовать за ним. «Мне нужно пойти в деревню. Нужно, чтобы ты пошла со мной. Так будет менее подозрительно». Следуя за ним, ты слегка хмуришься. «Разве тебе не должно быть позволено ходить куда тебе заблагорассудится?» Спрашиваешь ты. «Ты же Лорд». «Обычно. Но в этот раз? Нет». Он качает головой. «Мы встречаемся с моим контактом, а ты — прикрытие», — объясняет Хайзенберг, ведя тебя обратно по направлению к местонахождению ваших комнат. «Когда она не помогает Миранде в ее секретной лаборатории, она зарабатывает создавая, эти… эээ…», — он задумчиво обводит рукой вокруг. «Ну, знаешь, духи и прочее. Девчачьи штучки». «Ага». Ты поднимаешь бровь, следуя за ним. «Тогда почему она тебе помогает?» Спрашиваешь ты, слегка улыбаясь про себя, пытаясь обмануть игривой реакцией, хотя на самом деле чувствуешь, как в животе завязывается узел ревности, когда ты вспоминаешь его историю об их прошлых отношениях. Ты слышишь, как он усмехается, качая головой, когда вы поворачиваете за угол в коридор, где находится дверь в твою комнату. «Она не та, с кем я дважды входил в одну реку, если ты об этом», — отвечает он. «Нет, Изабела… давно пройденный этап. Ее вызвали в замок этой высокой стервы лет десять назад — они все так делают, когда Миранда решает, что те слишком много знают. Хотя эта новенькая, насколько мне известно, в основном занимается уборкой, так что кто знает? Может, она продержится дольше». Ты останавливаешься у своей двери, зная, что он привел тебя сюда, чтобы дать возможность переодеться в церковную одежду. «Это очень обнадеживает, но все равно не объясняет того, какая ей от этого выгода». Ты прислоняешься к дверной раме. «Жители деревни кажутся весьма преданными. Я не могу представить, что они будут шпионить за Матерью Мирандой — вряд ли они на это безоговорочно согласятся только потому, что ты попросишь». «Ее отец диабетик, — объясняет Хайзенберг, — Не думаю, что мне нужно говорить тебе, как трудно достать инсулин, а Миранда не позволяет Герцогу продавать любому жителю — иначе ее маленькие «благословения» становятся не такими уж ценными, не так ли?» Он пожимает плечами. «Но Герцог может продавать лекарства мне — поэтому я получаю полезные сведения, она инсулин для своего старика». «Что… что будет, если ты не сможешь достать инсулин?» Спрашиваешь ты, нахмурившись. Он пожимает плечами. «Ей придется спросить у Миранды», — говорит он совершенно искренне. «И у меня такое чувство, что ты догадываешься, какое решение она ей предложит». Он делает паузу. «Визит к Моро и пожизненный запах мокрой псины». Вы переодеваетесь и вместе направляетесь в деревню, в своем уже обычным церковном наряде, поддерживая видимость серьезности, которая необходима — хотя насколько это действительно видимость… спорно. Когда вы проходите через ворота деревни и глаза жителей начинают находить вас, его свободная рука обвивается вокруг тебя, обхватывая талию и упираясь в бедро, пока вы идете вдвоем. Как обычно, все выходят на улицу, чтобы хорошенько рассмотреть вас, хотя их шепот сегодня не так слышен. По крайней мере, кажется, что они вроде как свыклись. Он подводит тебя к небольшому дому, небрежно стучит в парадную дверь несколько раз, пока на пороге не появляется маленькая, бледная женщина. Она в полном ужасе смотрит на вас, не открывая дверь до конца, ее глаза прыгают между вами обоими. «Л-лорд Хайзенберг», — быстро говорит она, оглядываясь назад, прежде чем выйти за дверь, закрывая ее за собой и издавая тихое ругательство. «И Леди…» «Елена», — вклинивается он, — «надеюсь, мы не застали тебя в неподходящее время». Ее глаза расширены, почти в панике, в воздухе ощущается насколько ей дискомфортно. Ни один из вас не должен был оказаться здесь, и она, похоже, так же, как и ты, осознает, что все взгляды в деревне устремлены на вас. «Нет», — быстро говорит она, заставляя себя улыбнуться. «Конечно, нет. Для вас время всегда подходящее, милорд… хотя, должна сказать», — говорит она с нервным смешком, — «ваш визит… довольно неожиданный…» «Ну», — смеется Хайзенберг, его голос становится громче, явно напоказ, намеренно, чтобы зеваки услышали. «Мой маленький Лютик был брошен на произвол судьбы — ей пришлось узнать все о деревне, фабрике и ее долге перед Матерью Мирандой, и она прекрасно справилась с обучением», — объявляет он, прежде чем рука вокруг твоей талии убирается и опускается ниже, чтобы шлепнуть по заднице одним драматическим движением, заставляя тебя слегка подпрыгнуть. «Поэтому я решил сделать ей небольшой подарок. Награду». Елена смотрит на тебя, казалось бы, немного нерешительно, но, наконец, смягчается, когда ты одариваешь ее вежливой и несколько понимающей улыбкой. «Конечно», — говорит она, открывая дверь для вас обоих. «Я только что закончила новую партию розовой воды, которая может понравиться моей госпоже…», — она замялась, подождала, пока вы оба войдете в дом, и закрыла за собой дверь на замок. «Что ты делаешь?!» Она немедленно шипит, ее голос становится шепотом. «Ты что, с ума сошел?! Вся деревня теперь знает, что ты здесь…» «Расслабься», — бросает Хайзенберг, махнув рукой. «Мы прячемся у всех на виду», — усмехается он, лезет в пальто и достает три маленьких флакона. «Вот», — предлагает он, передавая их Елене. «За беспокойство». Она колеблется секунду, прежде чем выхватить у него склянки и подойти к кухонному столу, заставленному маленькими баночками с различными веществами. Здесь невероятно пахнет. «Мне жаль, но у меня для тебя почти нет новостей», — начинает она, принося с плиты кастрюлю с чем-то. Елена ставит её на холодильник, выключает газ и тянется к шкафу. «Новых сведений практически нет», — говорит она, доставая маленькую жестянку из-под чая и открывая ее, чтобы вынуть маленький сложенный листок бумаги, — «по крайней мере, таких важных, ради которых необходимо было проделать весь этот путь». Хайзенберг берет у нее бумагу и быстро разворачивает ее, хмурясь при чтении. «Точно… точно… то есть, это…» Внезапно он прерывается, его брови удивленно поднимаются, и ты, и Елена ждете, пока он продолжит. «Ооо», — говорит он, на его лице расцветает ухмылка, которая, как ты знаешь, обычно сулит неприятности в долгосрочной перспективе. «Нет, друг мой», — смеется он, протягивая записку тебе и обращаясь к Елене. «Это джекпот!» Записка представляет собой набор рукописных заметок, и, читая ее, ты быстро понимаешь, что Елена от руки скопировала какую-то медицинскую карту. «Таинственная незнакомка кажется здоровой», — комментируешь ты, просматривая показания. «Кровяное давление низкое, но этого следовало ожидать, если она была хоть наполовину так накачана наркотиками, как я…» Глаза Елены теперь прикованы к тебе, ее выражение лица выражает замешательство. «Ты врач?» Спрашивает она. Ты замираешь ненадолго, не зная, как ответить на вопрос, и немного встревоженная им. Разве она не должна знать этого? Разве твоя биография не является общеизвестной? Однако Хайзенберг приходит на помощь. «Конечно, она знает», — непринужденно замечает он, поднимая одну из банок и заглядывая в нее. «Как ты думаешь, зачем мне вся эта информация? Мне нужно быть на шаг впереди моих братьев и сестер, когда речь идет о благосклонности Матери Миранды. Вдруг мы сможем помочь». Ты смотришь на него, не зная, впечатлиться ли или возмутиться тем, как быстро и легко он сумел солгать, будто это пустяк. Его глаза переходят на тебя. «Посмотри на имя». Осознав, что ты проглядела имя, ты перепроверяешь. Миа Уинтерс. Оно кажется знакомым. «Я не…» «Луизиана, милая». Ох. Черт. Миа Уинтерс. Конечно. Инцидент в Луизиане, о котором ты так много читала в свободное время, тот самый, которым так увлечена Миранда. Твое лицо немного горит от смущения из-за того, что ты не вспомнила эту взаимосвязь, но Хайзенберг не выглядит слишком обеспокоенным. «Как она вообще…» «Позже», — говорит он, снова прерывая тебя и обращая свое внимание на Елену. «Спасибо за помощь… извини, что появились так… неожиданно». Елена быстро вытирает руки о юбку, бросается к кухонному столу и берет несколько вещей — банку или то, что похоже на креманку, и пару маленьких контейнеров, размером не больше монеты. «Вот», — говорит она, протягивая их тебе, ее движения отмечены настойчивостью. «Мазь из календулы, мыло из козьего молока и немного духов», — объясняет она, — «чтобы вы не вышли отсюда с пустыми руками». Ее голос звучит злобно, а взгляд на Хайзенберга говорит о том, что она действительно думает о вашем визите, даже когда он беззвучно бросает горсть монет на скамейку, не потрудившись их пересчитать. «Никогда больше так не делай», — резко шепчет она Хайзенбергу, бросаясь к двери и открывая замок. «Если бы мой отец был здесь…» Он останавливается перед дверью. «Ты не скажешь ему?» Спрашивает он. «Интересно, что думает папочка по поводу того, откуда его дочь берет медицинский инсулин?» Ее рука лежит на дверной ручке, Елена застывает, ее челюсть напряжена. «Матерь Миранда», — говорит она со вздохом. «Я говорю ему, что она дает мне его за то, что я помогаю ей в работе». Она вдруг смотрит на Хайзенберга, ее глаза расширены. «Пожалуйста», — умоляет она, — «если он узнает, что она не помогает нам… ему нужна вера…» «Расслабься». Он качает головой. «Я не собираюсь ничего рассказывать старику Леонардо». С этими словами он сам открывает дверь и жестом приглашает тебя следовать за ним, медленно выходя из дома, позволяя тебе успеть сказать безмолвное «пока» очень потрясенной Елене. Когда вы идете обратно через деревню, глаза все еще устремлены на вас, и большинство жителей не сдвинулись с места с тех пор, как вы вошли в дом девушки. На этот раз, однако, ты слышишь, как некоторые женщины шепчутся о том, что у тебя в руках, что именно ты купила. Ты не решаешь произнести ни слова, пока вы оба не окажетесь за руинами, прекрасно понимая, что, проболтавшись, ты подвергнешь опасности не только себя, но и Елену и ее отца. «Она была в ужасе», — наконец говоришь ты. Хайзенберг пожимает плечами. «С ней все будет в порядке», — заверяет он тебя, отмахиваясь от твоих опасений. «У нее хорошая голова на плечах, она справится. И вообще», — он оборачивается, чтобы улыбнуться тебе. «Теперь, когда половина деревни видела, что ты накупила, она будет слишком занята потоком новых клиентов, чтобы думать об этом. Эти людишки очень легко поддаются влиянию». Он поворачивается обратно. «Можешь поблагодарить за это Миранду». Чувствуешь ли ты себя нормально из-за того, что она выглядела настолько испуганной? Нет. Становится ли тебе легче от его рассуждений? Немного. Совсем чуть-чуть. В любом случае, его настрой однозначно снимает напряжение. Когда вы проходите через ворота и заходите в гараж, ты решаешь вернуться к разговору по поводу заложницы. «Почему у нее Миа Уинтерс?» — спрашиваешь ты. «Как ты думаешь, что она планирует?» «Вопрос на сраный миллион долларов, Лютик», — отвечает он. «Здесь что-то не так». В конце концов вы оказываетесь в его бункере, оба просматриваете файлы о Луизиане, и следующий час или около того проводите в глубоком изучении. Для себя вы отметили два основных вопроса: первый — как Миранде удалось привезти Мию сюда, второй — почему. Плесень — явная общая нить, но присутствие Мии, похоже, не имеет никакого отношения к тому, что делает Миранда. Ты решаешь поднять вопрос, который не дает тебе покоя. «Как думаешь, она — моя замена?» Хайзенберг поднимает глаза от бумаг, которые читает, сигара в углу рта, ботинки закинуты на стол, пока ты разваливаешься на диване. «Что ты имеешь в виду?» «Если я не… ну, ты понимаешь», — объясняешь ты. «Миранда хочет ребенка, верно? Так что если я не сделаю эту работу…» «Сомневаюсь. К этому времени она бы уже всадила в нее Каду, но насколько я могу судить, ее еще не отправили к Моро. Эта сучка не теряет времени даром». «Как долго она…» Ты прерываешься, ясный сон, который ты однажды видела, всплыл на переднем плане твоего сознания. «Долго ли она ждала, когда привела меня сюда?» Хайзенберг качает головой. «Отвезла тебя к Моро, как только ты попала к ней в руки». Ты не решаешься спросить о воспоминании, которое ты можешь поклясться было сном, но если и есть подходящее время… то это сейчас. «Когда я была… Когда меня вырубили», — начинаешь ты, тщательно подбирая слова. «Это Моро привел меня на фабрику?» Хайзенберг немного застывает, его глаза поднимаются от бумаги в его руках и фиксируются на тебе. «…Ты помнишь это?» «Да». Твой голос низкий, немного потрескивает, пока ты пытаешься не вспоминать склизкие пальцы Моро и его запах — который, честно говоря, больше напоминал затхлую воду и водоросли, нежели рыбный запах, который постоянно описывает Хайзенберг. «Кажется, я была в сознании. Удивительно, что Миранда не стерла это воспоминание». Он выдыхает, его плечи немного опускаются. «Наверное, она даже не знала, что ты не спишь. Мы, очевидно, не знали». «Едва проснулась», — поправляешь ты. «Едва». Ты немного сдвигаешься. «Кстати, спасибо за это». Его бровь недоуменно поднимается, побуждая тебя рассказать подробнее. «За… Когда Моро хотел… внутреннее…» Ты прочищаешь горло. «Спасибо, что заступился за меня». Хайзенберг пожимает плечами. «Я могу быть монстром, Лютик, но даже я имею представление о границах. Ты это знаешь». «Я не думаю, что ты монстр». Он колеблется секунду, прежде чем бросить бумагу на стол, одна его рука тянется вверх, чтобы потереть переносицу, его глаза ненадолнго крепко зажмуриваются. «Конечно, нет», — смеется он про себя, вынимая сигару изо рта и туша ее о край стола. «Ты какая-то чертова… Я не знаю». Он выдыхает. «Не знаю, что ты такое, но тебе однозначно не место здесь». «Во мне есть Каду, как и во всех вас», — говоришь ты. «Я такая же». «Это не так», — настаивает он. «Пока нет, во всяком случае. Миранда не впилась в тебя своими когтями…пока». Ты знаешь Хайзенберга достаточно давно, чтобы понять, когда он накаляется, злится, позволяя негативным мыслям захватывать разум. Это один из тех случаев. «Единственное, что я нашла, что хоть немного относится к делу, это то, что Миа и ее муж были переведены в Европу», — объявляешь ты, размахивая папкой в руке. «Думаешь, муж ищет ее? Прошло меньше суток…» Хайзенберг пожимает плечами. «Я бы не сомневался. Черт, посмотри, что он натворил в Штатах». Осмотрев комнату и поддавшись воспоминаниям, ты протягиваешь руку и кладешь на стол свою стопку бумаг, поднимаешься с дивана и улыбаешься ему. «Ты бы сделал это для меня?» Спрашиваешь ты его с ноткой поддразнивания в голосе, пытаясь немного разрядить обстановку. Ты решаешь воспользоваться новыми границами, которые вы оба, очевидно, построили, и садишься к нему на колени, к счастью, не встречая абсолютно никакого сопротивления. Каким бы грубым и жестким ни был Хайзенберг, он еще не отказывался от любой физической ласки с твоей стороны. Ты задаешься вопросом, не об этом ли он мечтал все это время. «Даже если бы прошло меньше суток?» «Учитывая то, как ты сосешь член?» — дразнит он в ответ, ухмыляясь, обхватывая рукой твою талию. «Я бы разорвал всю деревню на куски». «Только из-за того, как я сосу член?» — спрашиваешь ты, протягивая руку и сдвигая его очки обратно на нос. То, как он улыбается тебе, просто… ты не представляешь, что кто-то когда-нибудь сможет улыбаться тебе так, как он. Это приятно. Заставляет почувствовать себя ценной. Нужной. И тут звонит телефон, висящий на стене. Это происходит так неожиданно и удачно по времени, что заставляет тебя вздрогнуть, и, судя по тому, как напрягается все тело Хайзенберга, он испытывает то же чувство тревоги. Поколебавшись секунду, он протягивает руку, используя свои способности, чтобы вытащить трубку из подставки и взять ее, не вставая, продолжая смотреть тебя. «Да?» Спрашивает он с нарочито недовольным видом. Возникает пауза, затем он опускает плечи. «Матерь Миранда», — объявляет он, глядя тебе в глаза. «Чем я обязан чести…» Еще одна пауза. «…Мы были сегодня в деревне, это верно», — подтверждает он, его голос совершенно не соответствует языку тела. «…Конечно, я знаю, что ей нужно только попросить вас, но это был подарок от меня. …За то, что была такой послушной! Она просто продала нам… верно. Да». Еще одна пауза, на этот раз более длительная. «Конечно, я дам вам знать. Вы думаете, я буду скрывать от вас такие хорошие новости?» Ты слегка опускаешь голову, пытаясь приблизить ухо к телефону, в надежде услышать, что говорит Миранда. Однако тебе не везет. Ты можешь слышать ее голос, но он настолько приглушен, что тебе не удается разобрать слова. Хайзенберг кивает, его глаза снова переходят на твои, в его выражении появляется что-то новое, что-то среднее между волнением и тревогой. «Это так?» Спрашивает он. «И надолго? …Понятно. Звучит важно». Еще одна пауза, а затем — «Конечно, Матерь Миранда. Я уверен, что мы с сестрой сможем поддерживать порядок до вашего возвращения». Он делает долгий, медленный вдох — и тут трубка вылетает из его руки, ударяясь о подставку телефона с такой силой, что та ломается. Он быстро поднимает тебя за талию, ставит на ноги и поднимается сам. «Сучка что-то задумала», — рычит он, напрягаясь, как никогда, когда люк открывается. «Что-то серьезное. Пошли. Нам нужно идти». «Почему?» Спрашиваешь ты, не споря, но желая получить хоть какое-то объяснение. «Что она сказала…» «Она опять свалила», — говорит он, беря инициативу на себя, поднимаясь по лестнице и вылезая из люка, ожидая, пока ты выйдешь, прежде чем продолжить. «Сказала, что будет отсутствовать столько, сколько потребуется». Что бы она ни затеяла, она явно следует своему гребаному плану!» Он ведет тебя прочь от спален, обратно к незнакомому с сегодняшнего утра пути внутри фабрики. Ты не уверена на 100%, куда он тебя ведет, но, судя по всему, в комнату со всеми системами автоматизации. Ты оказываешься права, стоя в некотором замешательстве, наблюдая за тем, как Хайзенберг маниакально носится по комнате, включая разные машины и нажимая разные кнопки. Тебя посещает вопрос о том, как давно он это планировал. Очевидно, задолго до того, как ты прибыла в деревню, но как давно? Он так хорошо в этом разбирается, что некоторые вещи, которые он делает, кажутся тебе продвинутой наукой, но он себя ведет так, словно был рожден для этого. Он указывает на аппарат справа от себя. «Что там написано?» Спрашивает он, нажимая кучу кнопок на маленьком терминале. Немного помявшись под его вопросом, ты понимаешь, что тебе требуется больше времени, чтобы найти место, куда он указал. «Э-э… 772». «Черт…», — ворчит он что-то себе под нос, нажимая еще несколько кнопок, провод в машине над той, на которую ты смотришь, вытаскивается из одного порта и вставляется в другой. «Что теперь?» — спрашивает он. «…904». «Хорошо». Он нажимает последнюю кнопку, где-то на заводе включается сирена, за ней — звонок сигнализации. «Пошли», — говорит он, берет тебя за запястье и открывает дверь, которая отличается от той, через которую вы вошли, и тянет тебя следом. В нем прослеживается совершенно иная энергия, его срочность и тревога перешли в манию. Хайзенберг ведет тебя дальше по заводу, вниз по лестнице, через двери и повороты, которые вводят тебя в состояние потерянности, как никогда раньше. Ты взбегаешь по последним ступенькам, его рука убирается с твоего запястья, вместо этого хватая руку целиком, когда вы выходите через последнюю дверь и… Большая площадка, с которой открывается вид на фабрику, не такую, как ты помнишь. Вернее, такую, но здесь… шумно, всё гудит в полную силу. К телам, бегущим по подвесным конвейерам вдалеке, теперь прикреплены буры, печи под ними работают на всю катушку, давая всему пространству красно-оранжевый оттенок света, позволяя тебе увидеть части фабрики, которые ты пропустила в прошлом, теперь имея четкое представление о том, как глубоко все это расположено. Ты видела лишь малую часть того, что представляет из себя эта громадина… и, к твоему дискомфорту, вместо страха ты чувствуешь гордость. «Да…», — выдыхает он вслух, шагает вперед, опираясь на перила, оглядывая свои творения. «Да!» Его голос превращается в рев, он воодушевлен, выражая себя единственным способом, который, кажется, ему подходит, кроме насилия, — это драматизм без примесей. Он отпускает твою руку, поднимает свои вверх и жестом показывает на просторы перед тобой. «Моя империя!» Его смех настолько громкий, что эхом разносится по заводу, и заставляет твое сердце биться… от чего-то, что не является негативным, что бы это ни было. Ты не знаешь, изменило ли тебя это место или Хайзенберг, но разница очевидна. В прошлом ты увидела бы сумасшедшего — но теперь, зная все, что вы делаете, ты смотришь на него только с благоговением. «И ты», — внезапно смеется он, поворачиваясь к тебе, беря твои плечи в свои руки, немного удивляя тебя. «Между моей металлической армией и твоей смертоносной жатвой? Миранда — ходячая мертвая сука!» Он смотрит на бесконечную производственную линию, ухмыляясь от уха до уха. «Наконец-то. Месть». Его дыхание учащенное — беспокойное, уверенное, и ты понимаешь, что это, вероятно, самое возбужденное состояние, которое ты когда-либо видела. Он быстро и неожиданно притягивает тебя к себе, руки спускаются с плеч на лицо, целуя тебя так грубо, что на этот раз его зубы ударяются о твою губу слишком сильно — и, хотя ты чувствуешь боль и привкус крови, ты не можешь удержаться от стона. Хайзенберг смеется над этим, немного отстраняясь от тебя, пока его голос становится низким, исходящим из его груди. «Осторожнее, Лютик», — предупреждает он, ухмыляясь. «Я и так уже на пределе». Он бросает на тебя быстрый взгляд, но ты радуешься его настрою и только улыбаешься. «Я думала, нам есть чем заняться», — отвечаешь ты. Ответ, который он дает тебе, не является словесным. Это взгляд, и он говорит о многом. Ухмылка на его лице, то, как он смотрит на тебя сверху вниз, то, как его правая рука нежно проводит по твоей щеке и шее… голод. «Так и есть», — говорит он через мгновение, отпуская тебя, чтобы в последний раз взглянуть на открывающийся вид. «Так и есть». Спустя еще несколько мгновений он ведет тебя в другую часть фабрики, и, хотя сначала она кажется тебе незнакомой, оказывается он ведет в комнату, которую ты не думала, что когда-нибудь увидишь снова. Это кузница.