Отвратительный дуэт

— Заваливайтесь, — Кэйя открывает перед ними дверь, поставив пакеты на пол. На деньги Розарии и Венти они накупили алкоголя и закусок, видимо, чтобы завтра прийти на пары полностью убитыми и со стойким победным запахом серьезного перегара. Всю дорогу Кэйю душило какое-то отчаяние. Он спрятал телефон поглубже в рюкзак, ведь знал себя и собственное желание каждые три минуты шерстить каждую страницу в соц.сетях Тартальи, в надежде увидеть хотя бы его последний онлайн. Розария заходит первой, за ней через порог перепрыгнул Венти и почти сразу же закашлялся от повисшего в доме запаха дыма. — Ты снова куришь? — музыкант обернулся к Кэйе, который держал в обеих руках сумки и ногой пытался закрыть входную дверь. — Я думал Дилюк строг с подобным. Девушка подняла удивленный взгляд: — А я даже дыма не заметила. Они решили расположиться на кухне, где было меньше всего бардака, да и прокуренного там было куда меньше. На фон они включили телевизор в спальне, свет оставили выключенным. Такие посиделки были частью их жизни и менталитета, такими они были людьми. Собирались они не в кафе и ресторанах, а в гостях друг у друга, в кромешном срачельнике либо на блевотных вписках с гремящей отвратительной музыкой и безумными подростками. Они слишком неисправимы, да и зачем им исправляться? Венти широко распахнул окно и выглянул наружу, высовываясь почти наполовину. Розария уселась на стул, закидывая ногу на ногу, сняла каблуки и отбросила их в сторону, блаженно выдыхая. Затем они, вместе с Венти, взглянули на понурившего голову Кэйю, который, глядя в одну точку, медленно освобождал пакеты от покупок, и хором вопросили давно интересующий их вопрос: — А где, кстати, Дилюк? Кэйя вздохнул, не желая поднимать эту тему. Скажи им, что они расстались, и вопросов будет непочатый край. Не от Розарии — ей плевать. От Венти. На самом деле этот музыкант давно положил глаз на Дилюка, еще с того момента, как увидел их вместе рядом с университетом. Хотя, сейчас Венти наплел им что-то про своего, якобы, нового бойфренда, эдакий «эмобой» местного пошива, живущий в соседнем городе. Но вопросов о Дилюке это бы не убавило. — Мы пока что живем раздельно, — отчасти соврал Кэйя, отводя взгляд единственного глаза в противоположную друзьям сторону. Хотя, это ровно наполовину было и правдой тоже. Они действительно больше не жили вместе, а вот расстались они или нет - Альберих очень хитро не уточнил. — Да, это заметно, уверен, он бы голову тебе за такой беспорядок открутил, я прав? — Венти склонил голову набок и изучающе прощелся взором широких глаз по лицу Альбериха. — Прав. Розария едко усмехнулась, подпирая рукой голову: — Он съехал? Да неужели? Какая жалость, а ведь он тако-о-ой милый и правильный. Наверное поэтому мне все время хотелось его придушить, когда я видела его трущимся у ворот нашего вуза. Венти заливисто засмеялся: — Роза! Он и правда милашка. А еще у него грустные глаза, ты заметила? — Нет. «Вы словно из разных миров» — донеслось из уст друзей и Кэйя на мгновение застыл. И правда, они были слишком разными, даже чересчур. И при этом они росли вместе, даже начали встречаться в конце старшей школы. А теперь прячут друг от друга взгляд, не здороваются и стараются не пересекаться. Как жестока бывает жизнь, разлучая и вновь сводя вместе таких непохожих друг на друга людей как они. — Здесь только два стула, — Альберих пробубнил себе под нос. — Ничего страшного! Я посижу на подоконнике, — Венти улыбнулся и сел у окна, глядя высоко в небо. Альберих протянул ему бутылку одуванчикового вина, рядом с Розарией поставил на деревянный стол две бутылки вишневого пива и один джинтоник, а сам отошел к чайнику и налил оттуда теплой воды только на треть чашки, закинул туда ранее единожды использованный чайный пакетик. — Ты че? — Розария вскинула тонкие брови, неотрывно наблюдая за Кэйей. — Я просто хочу немного прийти в себя. Кэйя наклонился к пакету и достал оттуда железную банку энергетика, которую легким нажатием пальцев откупорил и вылил в свой чайный напиток, следом откупорил бутылку водки и наполнил чашку уже до краев горючей убийственной семью чая, кофеина и алкоголя. Венти широко раскрыл глаза: — Кажется наш Кэйя захотел себя убить. Ты что, забыл главное студенческое правило каждой гулянки? Не мешать алкоголь с энергетиками, если не хочешь двинуть кони. Альберих поднял на него уставший взгляд единственного глаза: — А кто сказал, что я не хочу? Назову этот напиток «полуденная смерть» Кухня погрузилась в молчание. Кэйя впервые так ясно намекнул на то, что ему плохо. Он прикрыл ладонью рот и отвел взгляд, мысленно моля небеса, чтобы друзья приняли его слова за шутку. На самом деле в голове Альбериха и вправду гуляла мысль о том, чтобы упиться до смерти и никогда больше не проснуться. Было бы круто, конечно, исчезнуть навсегда и отовсюду, но что-то ему подсказывало, что организм попытается спастись, и в итоге Кэйя просто тактично проблюется на пол всем выпитым и проваляется во всем этом день напролет, а после выпьет, по ощущениям, пару галлонов воды и точно никогда не захочет подобного повторять. Конечно, смерть сейчас выглядела весьма соблазнительной, но что-то в груди предательски кололо от мысли о том, что у него еще есть шанс. Венти вздохнул и поджал ноги, удобнее усаживаясь на подоконнике и зубами пытаясь откупорить идиотскую пробку: — Расскажи нам, что случилось между тобой и Тартальей. Я какое-то время даже думал, что вы встречаетесь, а теперь он ведет себя как-то странно. Кэйя уселся на стул, запрокинул голову к потолку, откинулся на деревянную спинку сиденья и поднес чашку к губам. — Он снова сошелся с Мораксом. Не знаю, что на него нашло, но теперь он со мной не общается. — Моракс? Этот мужчина выглядит круто. Я видел его всего раз и, кажется, я ему не понравился, — Венти неловко засмеялся, заводя руку за голову и запуская пальцы в свои густые темные волосы. — Он смерил меня таким взглядом, словно я какой-то отброс. — Тоже самое, этот старикашка оценил нас, словно мы мусор какой-то, — откликнулась Розария. К глазам Альбериха предательски подступили слезы и он отставил чашку, так и не сделав ни единого глотка. Голос задрожал и он поджал губы, укнувшись лицом в сгиб собственной руки, чтобы друзья не видели его слез. Розария уже почти опустошила первую бутылку спиртного, звонко поставила склянку на стол и причмокнула губами, с которых почти смазалась вся помада: — Мда, наш Тартик променял друга на богатый член. Интересно, как долго и упорно он работал над собой, чтобы стать таким козлом? Кэйя проглотил колючий ком в горле и вытер слезы, хотя его густые ресницы так и остались мокрыми: — Не говори так о нем, он хороший. Наверное, Аякс просто запутался. Альберих и сам не заметил, как начал оправдывать и выгораживать Тарталью перед друзьями. Наверное, ему просто не хотелось слышать оскорблений в сторону человека, которого он любит. Кэйя не был готов признать свой нездоровый интерес к собственному другу, не был готов остановить себя от ежедневного многочасового наблюдения за соц.сетями Чайльда, Кэйя не видел проблемы в том, что иногда дрочил на его фотографии. За окном быстро начало темнеть. Они обоюдно решили перевести тему, пока Кэйя не принялся вновь ронять слезы. Венти наконец откупорил бутылку и радостно хихикнул. — Роза, я слышал ты теперь ходишь в церковный хор. Это правда? — края розовых пухлых губ Венти дрогнули в ухмылке, он запрокинул голову и сделал два больших глотка вина, продолжая искоса глядеть на девушку. Она подперла голову рукой и железные браслеты на ее руке тихо забрянчали, частые кольца на каждом ее пальце стукнулись друг об друга, она взглянула на свои черные ногти. — Ну, типа. Кэйя громко засмеялся, ударив ладонью о кладь стола, а Венти едва не вывалился в окно, заливаясь звонким своим певичьим смехом. Розария закатила глаза, дожидаясь, пока они закончат. Представить Розарию в церковном хоре было невозможно для тех, кто знал ее или хотя бы раз в жизни видел в плохом настроении. Она выряжалась открыто, не стесняясь своего тела, а видок у нее был такой, словно каждое из колец на своем пальце при большом желании она затолкает своему обидчику в прямую кишку, заодно завязав ее в тугой бантик. И эту девушку теперь можно было увидеть по воскресеньям в церковном хоре. От одной мысли о такой Розарии Кэйя с Венти в унисон заливались смехом, в их головах возникали самые странные образы подруги. — В любом случае, я встретила там одну чудесную девушку с невероятным голосом. Думаю, я продолжу ходить туда только ради нее, — сообщила Розария, отводя задумчивый взгляд к окну, на котором восседал, мотая ногами, словно ребенок малый, Венти. Когда Кэйя успокоился и выдохнул, он сделал один небольшой глоток от своей адской смеси и тут же поморщился. Его горло обжег спирт, нёбо словно вспыхнуло горьким горячим пламенем и этот отвратительный вкус водки не спас ни чайный привкус, ни сладкий энергетик. — Фу, блять, гадость какая, — прошипел он, запястьем вытирая искревленные от мерзкого вкуса губы. И запить, как назло, было совсем нечем. Он принял это как небесную кару за то, что посмеялся. Кэйя принялся глубоко дышать, чтобы воздухом хотя бы немного облегчить пекущую в горле боль. Розария взглянула на свои черные острые ногти и продолжила: — Меня отправили в церковный хор на исправление. Они, наивные, считают, что песни богу исправят меня. Мои опекуны тронулись умом и думают что я сатанистка, сектантка или что-то в этом духе. — Вообще-то мы тоже так сначала думали, — Венти свел тонкие брови и слабо улыбнулся. Его бледные пухлые щечки покраснели от выпитого алкоголя и язык уже слегка заплетался. Девушка положила руки на стол, вытянула их и отобрала у Кэйи чашку с его, как он сказал, «полуденной смертью». — Я тоже иногда смотрю в зеркало и так думаю, — она тихо ухмыльнулась и поднесла к губам чашку с мешаниной Альбериха, сделала маленький глоток и громко выругалась. — Альберих, что это за дерьмо? — Полуденная смерть, — он поднял на нее невозмутимый усталый взгляд. — Я бы назвала этот напиток «два дня в реанимации и еще неделя под капельницей» или «алкогольная кома», — девушка кривит губы и отставляет чашку подальше от рук Альбериха, который непременно захотел бы сделать еще хотя бы десяток глотков. — «Алкогольная кома» звучит внушающе, — Венти пьяненько засмеялся, спрыгнул с подоконника и потянулся к своему рюкзаку на полу. — Был бы у меня свой бар, я бы неприменно назвал так самый ядреный напиток. — Ты самый ужасный маркетолог в мире. Венти отмахнулся от колкого сарказма и вынул из рюкзака небольшой музыкальный инструмент. — О! — Кэйя улыбнулся, — ребенок гитары. — Это укулеле, невежда! — Венти плюхнулся задницей на холодный пол и свел ноги в позу лотоса впереди себя, взялся за инструмент и обнял его, обиженно глядя на Альбериха снизу вверх. У Венти в их компании тоже была кличка — Барбатос — он сам ее придумал для себя как сценическое имя, которое Кэйя, Розария и Тарталья подхватили и превратили из красивого псевдонима в обычное житейское прозвище. Он выглядел молодо, заплетал косички и красил концы волос в бирюзовый. Его широкие глаза всегда словно улыбались, сверкая задорными искорками. На его лопатках были милые татуировки с крыльями, которые он никому не показывал, но клялся всем на свете, что они есть. Венти был эдаким музыкантом в их компании, при нем всегда магическим образом оказывалась его укулеле, на которой он любил побрынчать вечерами под какую-то тягучую сладкую песню о любви. Весь стиль Венти заключался в цветастых панамках, широких белоснежных рубашках и шортах с высокой посадкой. Он являлся «грозой местной гопоты», но никто никогда не осмеливался его тронуть, ведь Венти очень умело затесался в компанию Тартальи и Кэйи. Хотя, в школьные годы ему знатно доставалось. Обычно он молчал о своем прошлом, не доверяя его никому и пряча свою горесть душевную то за сладкой улыбкой, то за бутылкой со спиртным. А еще ему уж больно по душе была романтика, он искал ее всегда и везде, знакомился с парнями и девушками на улице, всячески искал себе партнера и до ужаса хотел попробовать все то, о чем сочинял песни. Но его романтическая жизнь была, пожалуй, чересчур неудачной. Девушки принимали его за гея, а парни с уверенностью думали, что с ними разговаривает девушка. Музыкант изо всех сил отказывался прощаться со своими цветными косичками, с высокими кружевными носками и лакированными туфлями только ради романтики, а вот его настоящего воспринимать всерьез никто не хотел...кроме Дилюка. Венти всегда словно невзначай пересекался с Рагнвиндром пока тот ждал Кэйю у ворот университета. Дилюк сразу увидел в нем парня, сразу обратился к нему правильно и тогда сердце Барбатоса едва не выпрыгнуло из груди. Впервые кто-то с первого взгляда смог увидеть в нем того, кем он являлся. «Молодой человек, вы ведь учитесь с Кэйей, верно?» — однажды осторожно спросил у него Дилюк, когда Венти невзначай проходил мимо. Венти остановился, словно ноги его приросли в тот момент к земле. Он дрожаще обернулся и широко распахнул изумрудного цвета глаза: «Да, учусь», а после осторожно, почти шепотом добавил: «Я что, правда выгляжу как парень?». Венти коснулся ладонью своей щеки и замер, глядя снизу вверх на Дилюка, что приглянулся ему из окна универа. «Ну да, как парень. С чудными косичками. В общем, если ты знаешь Кэйю, не мог бы ты передать ему...» Дальше Венти не помнил ни одного слова Дилюка. Мозг словно обрезал ненужное воспоминание, оставляя только самое важное, самое сокровенное. Именно в тот день он окончательно решил для себя не меняться, не срезать цветные густые косы и не прекращать носить сексуальные шорты, лакированные ботинки и кружевные носки. Одежда не делала его кем-то другим. И та внезапная встреча с парнем Кэйи изменила взгляды на жизнь Венти. Венти тихонько затянул какую-то знакомую мелодию, плавно скользя кончиками пальцев по натянутым струнам. Розария прикрыла глаза, вслушиваясь в тихий шум телевизора в соседней комнате и изредка поднося ко рту печенье, Кэйя полез в рюкзак за телефоном. Он хочет проверить все сообщения еще раз, но внезапный звонок в дверь заставляет Альбериха едва не выронить из рук смартфон. Он подпрыгнул от неожиданности, Венти прекратил игру, а Розария раскрыла глаза, разомкнув ресницы. — Я открою, дайте мне минуту, — дрожащим голосом сказал Кэйя и встал. Его ноги задрожали, он ненавидел внезапные звонки в дверь. Кто это вообще может быть? Барбатос вновь наполнил маленкую темную кухоньку протяжной струнной музыкой, Розария расслабленно подперла рукой голову, потягивая джинтоник с горла бутылки. Кэйя подошел к двери и открыл ее, глазка не было, поэтому он всегда мысленно надеялся на то, что это не какие-то большие дяди пришедшие настучать ему по голове и вынести из квартиры все что осталось. Он осторожно щелкает замком и медленно приоткрывает дверь. Сердце уходит в ноги, он раскрывает уста и удивленно отшагивает на полшага назад. У порога стоит Дилюк, с высоким зачесанным хвостом, в выглаженной рубашке, в плаще, с пакетом в руках. Альберих сглотнул, обернулся назад на свою комнату: на полу мусор, вся мебель пропахлась куревом, полный свинарник. Кэйя не долго думая, выскочил за дверь, закрывая ее за собой и упираясь в нее спиной, он закрыл Рагнвиндру проход в квартиру и криво, как-то нервно улыбнулся Дилюку. — Привет, а что ты тут... — Кэйя скользнул взглядом по своему бывшему, останавливаясь на считанные мгновения на его руках в аккуратных перчатках, на ботинках, —...делаешь? Я думал ты меня ненавидишь и все такое. Дилюк опустил взор на пакет и поднял его, протягивая Кэйе: — Я купил тебе еще еды. Ты давно не заходил что-то у нас красть, — его уголки губ забавно дрогнули в едва заметной улыбке. — Знаешь, у меня сейчас вообще-то гости, — в голове Альбериха промелькнула желанная мысль поскорее избавиться от бывшего. Неужели Дилюку было какое-то дело до Кэйи? Они расстались, одарив друг друга не самыми приятными «комплиментами» и Альберих все еще в какой-то степени обижался на Рагнвиндра. А еще злился за его доброту, за чрезмерную доброту. Откуда в человеке, что всегда хмурит брови, носит черную одежду и обращается ко всем на «Вы» — столько доброты? Кэйя едва ли не вцепился в дверь руками, он развел их в разные стороны и выглядел так, словно за дверью прячет чей-то труп. Дилюк порядком помрачнел и сжал в руке пакет: — Возьми, я выбрал то что ты любил раньше. Здесь есть мясо и грибы для твоих любимых шашлычков. Альберих замер. Он услышал, как за дверью стихла укулеле Венти, вдруг они с Розарией решат проверить кто пришел? И как отвертеться от всех вопросов? Барбатос скажет еще чего-то лишнего, вроде «а Кэйя сказал, что вы все еще встречаетесь, но просто не живете вместе» и потом стыда перед Дилюком не оберешься. Кэйя коротко кивает и берет Рагнвиндра за запястье, устремляясь вверх по лестнице на этаж выше. На вопрос от Дилюка «Куда мы?», Кэйя ничего не ответил и довел бывшего до окон и подоконника. Весь подъезд был грязным, пошарпаным, здесь чем-то воняло то ли краской то ли чьим-то трупом, но они привыкли к такой жизни и даже не обращали на это внимание. Кэйя спешно сдвинул с подоконника цветы в горшках и сел, свесив ноги. — Не хочу, чтобы нам помешали гости, — пояснил Кэйя и наконец взял из рук Дилюка пакет. Конечно, Альберих соврал, однако, на благо всех их. — Ладно, но я не собирался задерживаться, — Рагнвиндр отвел взор алых глаз от Кэйи, который заглянул в пакет. — Знаешь, — сказал Альберих, — мне кажется ты, Дилюк, решил вогнать меня в свои должники? Я ведь не просил тебя об этом. Кэйя и сам не заметил, насколько грубо звучит каждое его слово. Он поджал губы и взглянул на бывшего исподлобья. — Мне не нужно отдавать долг, — Дилюк вздохнул, присаживаясь рядом на край подоконника. Альберих отодвинулся. Рагнвиндр замолчал, сводя ноги вместе. — Я вижу, что тебе плохо. Кэйя, у тебя такой вид, словно ты не спал и не ел несколько недель подряд. Дилюк протянул руку и кончиками пальцев коснулся синих прядей Альбериха. Кэйя лишь понурил голову, бубня под нос, что все в порядке. Рагнвиндр покопался в своем шопере и достал оттуда расческу. «Повернись, пожалуйста» — просит он. Альберих готов себя проклясть, но поворачивается к Дилюку спиной, позволяет ему взять синие пряди в руки. Он бы давно ушел, не будь они так тесно связаны прошлым. Не будь они вместе пол жизни, Кэйя закрыл бы перед его носом дверь еще тогда. Но слишком много они прожили вместе и между Розарией, Венти и Дилюком, Альберих выбирает своего бывшего. Ему почему-то кажется, что если он вернется сейчас в свою квартиру, то захочет допить свою мешанину и отключиться. Он нуждается в чьем-то хорошем влиянии, как в самых клишированных сериалах про любовь со второсортным сюжетом, где плохому мальчику нужен хороший мальчик. Кэйя чувствует, как Дилюк осторожно берет его волосы в свои руки, как медленно и нежно ведет расческой сначала по кончикам, распутывая пряди, а после поднимаясь выше и доходя до самого низа. Альберих замирает, стараясь вспомнить, когда в последний раз причесывался. Но не может. Он сегодня впервые за неделю вынудил себя почистить зубы и с горем пополам забрался в душ просто чтобы от него не несло гарью. На уход за излюбленными волосами сил совсем не оставалось. Раньше он мог часами крутиться у зеркала, укладывать прическу, каждую прядку, а сейчас он даже позабыл о том, что у него есть длинные шелковистые волосы, которые нуждаются в уходе. Дилюк обращается с ними, словно со своими, прочесывает уже от самой макушке к низу, бережно перебирая меж пальцев синие пряди, словно в его руках был целый океан, точно вода лилась на его ладони, струясь меж пальцами куда-то вниз. Он аккуратно одной рукой придерживает повязку, чтобы та не спала с головы Альбериха, второй держит расческу. — Потерпи немного, — просит Дилюк, заплетая длинные волосы в аккуратный хвост. Кэйя шипит сквозь зубы, когда Рагнвинд случайно тянет не за ту прядку, а Дилюк успокаивающе гладит Кэйю по плечам, отстраняется. — Извини. Все, я закончил. Альберих вздохнул и повернулся к Рагнвиндру, встретившись с ним взглядами. Кэйя бубнит себе под нос слова благодарности, пока его бывший прячет в шопер расческу, встает. Кэйя смотрит на себя в темное отражение окна и видит кого-то, кого знал давным-давно. Видит прошлого себя, с аккуратной челкой, с хвостом, который всегда любил зачесывать вперед. — Уже уходишь? — Кэйя изменился в лице, его злость превратилась во что-то другое, смягчилась, единственный глаз перестал одарять Дилюка холодным недовольством. — Я мог бы и задержаться, но у тебя гости. Не смею отвлекать, — он закинул на правое плечо шопер, поправил рукава своего плаща. — Стой, — Кэйя взялся за его запястье, не давая уйти, говорит шепотом, чтобы никто, кроме Дилюка, его не услышал: — Если честно, я не особо хочу к ним возвращаться. Если вернусь — то обязательно напьюсь, а мне завтра в университет. Рагнвиндр поднял густые брови, глядя на Альбериха через плечо: — И кто же тебя водит за руку в университет? Ни за что не поверю, что этот твой Тарталья. — Я сам хожу, — Кэйя отпустил запястье Дилюка. Он вынимает из кармана свой смартфон и кладет его рядом с собой на подоконник экраном вниз. — Не верю, — он скрестил на груди руки. — Бля буду, — Кэйя приложил ладонь к сердцу и засмеялся. Губы Дилюка расплылись в легкой улыбке и он все-таки сел рядом на край подоконника. — Если хочешь, можешь завтра сходить со мной и проверить, тебе ведь все равно по дороге? Дилюк задумался. Он пожал плечами в ответ на приглашение Альбериха проводить его до университета как они делали это раньше. Он не был любителем пустых прогулок и разговоров, так что Рангвиндр решил пока не соглашаться. У него ведь и своих дел полно, верно? Хотя, будь оно так, Дилюк бы не пришел в десять ночи к нему после учебы и короткой подработки, чтобы принести любимую еду Кэйе, хоть они и расстались. Дилюк и сам был уверен, что больше они никогда не заговорят, он постарался закрыть свое сердце, выстроить вокруг него стены, всячески огородить себя от любых своих порывов доброты, но у него не получилось. Рагнвиндр хоть и выглядел суровым, пускай всегда хмурил брови и выглядел, словно вот-вот ударит того, на кого смотрит, но на самом деле он был, казалось, самым добрым в мире человеком, особенно по отношению к Кэйе. Они медленно разговорились обо всем на свете, Дилюк интересовался о жизни Кэйи, а Альберих потихоньку учился говорить о чем-то, кроме Тартальи. Он с трудом сдерживал свое желание то и дело говорить о Чайльде. Дилюк мягко спрашивает о том, как Альбериху сейчас живется и нужна ли с чем-то помощь, а в голове у Кэйи только Тарталья. Трудно было говорить о ком-то, кроме того, в кого так безнадежно влюблен. Розария и Венти остались в его квартире и, видимо, уснули, а они с Дилюком сидят на подоконнике под тусклым светом подъездной лампочки, смотрят на мотыльков, что кружат у света и неспешно о чем-то переговариваются. Альберих поджимает ноги, залазит на подоконник в позу лотоса и слабо улыбается Дилюку. Они совсем не следят за временем, даже когда за окном постепенно начало светать. Тогда они перешли на шепот, в надежде, чтобы их никто не заметил. Тогда Дилюк впервые положил ладонь на бедро Альбериху. Если бы кто-то сейчас вышел на лестничную площадку, если бы кто-то на мгновение затаил дыхание и прислушался, он бы обязательно услышал, как зашуршала их одежда, словно они придвинулись друг к другу неприлично близко, этот человек, потаенно заслукавший их разговор, неприменно бы услышал тихий шепот двух голосов: «Почему твои губы с таким странным привкусом? Что это?» «Это моя полуденная смерть» «Что?» «Не вникай, целуй...»