Деструктивные душным дружнее

      Духота убивает лёгкие, спёртый воздух захватывает ноздри. Джинсы натирают мокрые ляжки, телефон чуть не выскальзывает из вспотевших ладоней. Дегтевые тёмные прядки липнут к влажной шее, бо́льшая часть волос печётся под стискивающей лоб кепкой. До поясницы лениво течёт капля, щекочет меж лопаток, чешет сильнее от столкновения с прогретой обивкой сидения.       Джиро урвал место в поезде. Дом далеко, ещё три остановки, а зад и ноги, пропаренные в плотных брюках, зудят каждый миг. Дерёт желание их поскоблить немытыми руками, но если попытаться, велика вероятность задеть соседа.       Дурно пахнущий мужик по левую сторону не умещается на сидении: жмётся жирной ногой, трётся волосатым локтем о чужую куртку, которую чужому слишком неловко снимать. Другой бы разделся, плюя на окружение, но он, в подробностях представив прикосновение к смердящему бугаю голой кожей, охотно предпочёл пытку медным быком.       Дядька справа — типичнейший офисный планктон: уставившись в мятую газетёнку, возвращается в засаленном костюме с ненавистной работы. Думается по заморенному выражению на лице, кондиционер гнетущего офиса на ремонте или вовсе отсутствует.       Дедан странно зыкает в ответ, от чего зажатому попутчику неудобно. Досыпает соль на рану пацан напротив. Дыша неровно, он пялится в экран мобильника как сам Ямада, но тому всё же тревожно: камера будто направлена на него. — Депонирование фотографий прохожих — незаконно, никто не должен заниматься подобным, — долбил он одну из немногих запомненных цитат учителя, однако беспокойства это не умаляло.       Душащая въедливая вонь вновь обволакивает гортань. Двери, открывшиеся вскоре, не помогают — людей слишком много. Джиро готов сойти с ума: его мутит, глючит, уносит в неприятные мысли. Далёкие мысли, в которых фигурирует слишком много всего. Даже младший брат, его сюда только не хватает. Думы о нём поглощают разум.       «Доставучий брат будет потешаться над ним. Дискриминировать его, ведь так меньший освобождается от накопившихся комплексов хоть на какое-то время. Доводы родственника всегда будут полны желчи, и свыкнуться с этим невозможно, ведь каждый раз он повышает планку. Детям же необходимо выплёскивать негативные эмоции, верно?..»       Джиро вот-вот отключится, застрявший в мозгах образ Сабуро слишком схож с предсмертной агонией.       Давно усталость прекратила быть для него сомнением, давно желает он глотнуть хоть каплю кислорода. Дорога дальняя, но лучше героически умереть в пешем пути, чем сдохнуть в адском пекле.       «Дети вроде Сабуро излишне предвзяты к людям… — думал он, вспоминая себя в тот же период, — Но Сабуро буквально скопил в себе всё самое худшее! Докопаться до мелочи вроде разлитого по неосторожности супа или забытого на площадке мяча и раздуть это в жуткий спор, сопровождающийся взаимными оскорблениями? Доблестно раскидываясь ругательствами, Сабуро сделает это. Доведёт до сильнейшей обиды, с особым удовольствием плюнув в душу и ни за что не извинившись. Добавит что-нибудь по конец, а после запрётся в своей берлоге…»       Дверь не закрывается, поток людских масс редеет, есть шанс прорваться. Джиро решается покинуть вагон.       «Добра от ребёнка вроде Сабуро ждать точно не приходится, но Джиро всё ещё надеется на что-то…» — Держи, — детским голоском словно обухом по голове. Доставили к нему бутылку руки: неестественно белые, неописуемо тонкие, зажатые меж тел. Дело рук… младшего Ямады?       Дар свыше схвачен без раздумий: пальцы вертят крышку, ладонь жжёт мокрым холодом, в иссохшее горло льётся живительная влага. Держась за поручень, спаситель тем временем добирается до спасённого. — Д-домой или… — дрожащий от счастья, Ямада постарше не может спросить, но его понимают. — Домой. Две остановки переживёшь? — дружеская подколка вызывает лишь облегчённую улыбку. — Д-да, — добрый искренний взгляд в ответ согрел сердце таким теплом, от которого не мокнет спина и не сохнет горло.       Долгожданный герой — его младший брат. Дерзкий, жестокий, обижающий бесконечными насмешками Сабуро.       Да, дети вроде Сабуро излишне предвзяты к другим людям, но добры к тем, кого действительно любят. Даже если не выражают это словами.