После всего

Ни петард, ни радостных хлопушек — снег холодным облаком накрыл дремлющий Юньшэн, и можно слушать тихое движение светил, сновидений шепоток тоскливый, скорбный плач потерянной души… С хрупкой веточкой расцветшей сливы ты застыл в нетопленом ханьши. Развести огонь и подношенья выставить на лаковый поднос. Ты вздохнешь и, преклонив колени, разольешь душистое вино. И дощечку кончиками пальцев чуть погладив, шепчешь: «Милый друг…» По Цзяньху бездомным стал скитальцем без поддержки этих теплых рук — только тут, ходя по лабиринту, обретаешь временный приют. …И семь блюд нетронутые стынут, и семь струн, усталые, поют, и горячей горькой струйкой чая бесконечно тянется печаль. Пальцы повторяют: «Я скучаю». Струны отвечают: «Не скучай!» Но отколотая половина ноет без конца, кровоточит, и мотив старинный на гуцине каждый раз по-новому звучит. Струны отзовутся, затрепещут серебристым переливом нот, и вода, текущая из трещин о грядущей встрече запоет.