Одал

Шел Павел по темному лесу в темной тоске, душу щемящей, шел и вышел к темной церквушке. Зашел внутрь в потемки, пал на колени под темные безликие образа, осенил себя тремя крестами и слезами залился горькими-горькими. Спрашивал он, чем так прогневил Господа, да заранее ответ знал: много зла сотворил. А боги что новые, что старые, какими дарами ни задаривай, какими мольбами ни умаливай, каких дел ни делай, не прощают прегрешений и на муки великие обрекают. Ибо тяжек путь искупления. — Мало порол я тебя за амулет ведьмовский. Павел поднял голову и увидал отца своего под безликими образами. Тот же был он, что в их последнюю встречу. — Я уж и сам себя порол до крови, до кости, да все тщетно, — прошептал он опухшими от слез губами и в пол уставился виновато. — Не тому Богу молишься. Павел поглядел перед собой и увидал учителя своего под безликими образами. Тот же был он, что в их последнюю встречу. — Какому же тогда молиться? — безо всякой надежды спросил он. — Тому, что в сердце твоем, — ответил ему учитель. — Там одна тьма, — Павел горько усмехнулся. — Тогда тьме и молись, — ответил ему учитель и во тьме растаял. — Не хочу. И так грехов набрал на душу, — Павел понуро опустил голову. — А чего хочешь? Павел мрачно поглядел исподлобья и увидал Ивана под безликими образами. Тот же был он, что в их последнюю встречу. — Чтобы Митрофан от меня не уходил, — с нервным смешком отозвался он, давешние слова свои вспоминая. — Так и будет, — ответил ему Иван и во тьме растаял. Лег Павел на спину, руки на груди сложила да в потолок темный устремил взор. — Кто ты? Знаю же, где-то здесь. Покажись, — позвал он. Ответом ему дождь по куполам застучал да древеса зашумели, бурю предвещая. Вздохнул Павел, поднялся и вышел из церквушки. До самого рассвета простоял он на ее пороге, под дождем проливным промокая. Омылся дождем. Но с сердца черноту не смыть ни дождем, ни слезами. С рассветом дождь прекратился. Вернулся Павел в Одал, ступил на порог Митрофановой избы и в двери постучал. Не сразу отворил ему Митрофан. — Поедешь со мной в Москву? Митрофан спросонья пожмурился, точно глазам своим не верил, уж больно жалкий вид был у Павла. — Если куда я и поеду, то только с Васютой, — ответил он, недоверчиво глядя на него. — Куда ж без Васюты, — хмыкнул Павел со злостной усмешкой. — Так поедешь? — Мне подумать надобно, — и Митрофан поспешно затворил дверь. — Подумай, подумай, — тихо проговорил Павел, с крыльца спускаясь. Спустился он с крыльца, тряхнул мокрой головой, дрогнули его уста в неслышном заклятье, и тут же и одежда его и сам он сухими сделались, точно давеча на них ни капли дождевой не упало. *** Сидел Иван на деревянной лавке за деревянным столом и оставшиеся со вчерашнего дня пироги с малиною поедал да парным молоком запивал от Зорьки Пафнутиевой. Марфа Игнатьевна его с тем и разбудила, чтоб молоком парным напоить да новость радостную сообщить, что с Пафнутием она примирилась. Иван про себя посокрушался, что доспать ему пару часов под дождь не дали, но так и быть, поднялся и спустился завтракать. Не успел он и половины съесть, как дверца прямо напротив него отворилась и в избу вошел Павел. Марфа Игнатьевна, тут же у печи хлопотавшая, сразу к нему оборотилась и улыбнулась. — Пал Емельяныч! Что ж ты вчера на пироги не зашел? Остались еще, будешь? — Сыт я, спасибо, — Павел ласково ей улыбнулся. Всем по горло сыт, — зло подумал он про себя и уселся на лавку напротив Ивана. Тот поймал его суровый взгляд и куском пирога подавился. — А молочка парного налить? — Налей немного, — уступил Павел. Иван, давившийся кашлем, стал давиться смехом и скрыть это попытался, да только от Павла ничего не укрылось. — Весело тебе, Иванушка? — хмыкнул он грозно. — Молочка парного налить? — тихо хихикал Иван и сам понять не мог, отчего его вдруг так на смех пробрало. Марфа Игнатьевна поставила перед Павлом большую глиняную кружку полную молока и на Ивана мельком поглядела. — Я на дворе, коль понадоблюсь, — сообщила она и вышла из избы. — Молочка парного… — продолжал хихикать Иван, наблюдая, как Павел глоток молока делает и как пенка молочная к его губе верхней пристает. Хотя у самого была пенка на губах да похлеще. — В толк не возьму, чему ты так веселишься, — процедил Павел и языком по губам провел, пену слизывая. — Кхм… да так… просто… — Иван улыбнулся и успокоиться попытался. — Рад видеть тебя. Рад, что ты меня отпустишь. Отпустишь же? — Сперва ты меня отпусти. — Так я тебя здесь и не держу, — удивился Иван, остатки малинового пирога в рот отправляя да молоком запивая. — Видел тебя нынче ночью, — Павел поглядел на него задумчиво. — Меня? Где? — заморгал Иван, пирога толком не прожевав. — Среди мертвых. Иван кое-как проглотил пирог и уставился на Павла испуганно. Всю веселость с него точно ветром сдуло. — Среди м-мертвых? — встревожился он. — И что это значит? Павел молча сделал маленький глоток молока и облизал губы. — Это я умру скоро или что? — не отступался Иван. — Не помрешь ты, — сухо ответил Павел. — Точно? И где это я был? На кладбище что ли? — Не важно, — отмахнулся Павел. — Не важно, — скривился на него Иван, — тебе-то не важно, живой я или нет, а мне пожить еще хочется! — Да не помрешь ты, — раздраженно хмыкнул Павел, сетуя про себя, что обмолвился об увиденном. Иван недоверчиво улыбнулся, на него глядя. — Ты какой-то очень злой или мне кажется? — Тебе не кажется. — Не передумал банк грабить и в Москву когти рвать? — Не передумал. Иван ухмыльнулся, допил свое молоко и губы рукавом рубахи утер. — Ну раз не передумал, — он сложил молитвенно руки, — то верни мою мобилу. — На что она тебе? — Как на что? Банки для ограбления выбирать. Там же карта. Павел недовольно вздохнул, и тут же на столе между ними телефон Иванов появился. Иван потянулся к нему, постучал пальцем по сенсорному экрану и выдал радостное: — Даже еще не разрядился! А фотик вернешь? — и поглядел на Павла. — Фотик-то тебе на что? Там тоже карта? — раздражался тот. — Нет, но он денег стоит… — Иван уткнулся в телефон и сделал снимок стола. Павел ничего не ответил. Иван было хотел исподтишка сфотографировать и его, да только тот так угрюмо глядел, что фотографировать сразу расхотелось. — Связи тут нет, — он закрыл камеру. — Надо к вышке или на пасеку, только там ловит. Ну или в деревню. — К вышке, — Павел поднялся. Кряхтя, Иван перекинул ногу через лавку и тоже поднялся. — А Марфуша не обидится, что ты молочко свое не допил? — улыбнулся он. — Да что ты привязался к этому молоку? — Вкусное молоко, — Иван улыбнулся шире, — Зорькино. Я бы так и назвал свой молочный комбинат — «Зорькино», если бы вдруг его открыл. В память о Зорьке. Я же ее по всему лесу искал. Еще думал, круто было бы, если бы ты сказал, как тебя звать. Ты бы сразу ее нашел, не то, что я. — Как меня звать? — Павел непонимающе глянул на него. — Ну да. Ты не говорил, — Иван тоже поглядел на него непонимающе. Так и глядели они друг на друга через стол. Негодование Павла настолько возросло, что нижнее веко у него задергалось. — По имени меня звать, — выдохнул он пораженно, — как же иначе? — По имени? — Иван не верил своим ушам. — А ты что думал? — Не знаю, там: абракадабра! колдун! явись мне! — Иван неловко улыбнулся своей нелепости. — По имени бы кликнул, я бы услыхал в любом месте, — Павел глядел на него и дивился его бестолковости. Иван меж тем разглядывал дощатый пол и припоминал, как Гостомысл говорил, что в любом месте реке услышит, коль его кликнут. Да только ему и в голову не пришло звать Павла по имени — уж больно это было просто. — Ну Иванушка, ну дурак, — заключил Павел и направился к дверям на выход. — Это еще кто дурак, — обиженно проворчал Иван и пошел вслед за ним, — если такой умный, бери мобилу и сам банки ищи. И он ткнул телефон Павлу в спину. Тот обернулся и недовольно сузил очи, глядя сперва на телефон, а потом на Ивана. — Не моя эта забота, — бросил он с холодным высокомерием и вышел из избы. — Не умеешь потому что, — Иван хотел было сделать шаг следом, но тут на глаза ему попалась Павлова кружка, полная молока. — Я допью твое молоко? — выглянул он за порог. — Допивай, — Павел пожал плечами. — Оно странно вкусное, — Иван вернулся к столу. — Коза у него что ли волшебная?.. И одним глотком опрокинул в себя кружку. — И настроение сразу поднимается. Может, оно с градусами? — спросил он у опустевшей кружки, поставил ее на стол и вышел из избы. Прошел чрез веранду вслед за Павлом и стал спускаться по ступеням. А как занес ногу над последней ступенью, так перед глазами его поплыла и спина Павла, и избушки, и тропки, и закружились деревья в хороводе немыслимом, и накренилось небо над головой, опрокинулось и земля ушла из-под ног. На миг закрыл он глаза, а как открыл, стоял уже около высокого сетчатого забора, коим вышка была огорожена. — Доставай свою карту, — в нетерпении произнес Павел. — Так в Москву торопишься? — усмехнулся Иван и включил передачу данных.