На берегу в синем платье

***

— Мы должны вылетать через 15 минут, — Брагин ходил из стороны в сторону около самолета, поглядывая на наручные часы. — Геннадий Ильич, где она? — Дубровская решила поинтересоваться у человека, который, как она догадывалась, теснее всех связан с пропажей. — Ниночка, — Кривицкий рассмеялся, — я с давних пор не владею такого рода информацией. Больше никто из врачей вопросов не задавал. Наконец на горизонте показалась Павлова с двумя необъятными сумками. — Доброе утро, — она виновато улыбнулась, — прошу прощения, возник кое-какой форс-мажор. Будем считать, что я очень пунктуальная. Конечно, она не станет упоминать утреннюю ссору с сожителем, как собирала осколки разбитой вдребезги чашки, вытирала кофе с паркета и как долго скрывала пудрой покрасневшее лицо. — А что, Ирина Алексеевна, министерство здравоохранения не проспонсировало дорогу до аэропорта? Павлова расправляла рукава блузки, но голос со стороны заставил её оторваться от своего занятия. Если бы взглядом можно было сжигать, Кривицкий бы давно обернулся в пепел и разлетелся по июньскому ветру. Костя поджал губы, чтобы сдержать смешок, остальные же предпочли соблюдение «принципа невмешательства». Немного поразмыслив «а надо ли?», Куликов принялся разряжать обстановку: — Ирина Алексеевна, вы сразу решили войти в курортный образ? — он обвел руками вокруг своей головы, намекая на соломенную шляпу с огромными полями на Павловой. — Да… — женщина ощущала все прелести испорченного настроения, но изо всех сил пыталась не подавать виду, — просто не поместилась в чемодан. — Очень красиво, вам к лицу, — активизировалась Ханина, а с ней и исцеляющая сила женских комплиментов, — но предлагаю подниматься, иначе Сочи нас, красивых, не увидит. — Давайте оставим здесь все свои проблемы и трудности и просто хорошо отдохнем… — Иван Николаевич озвучил разумную мысль, а все её охотно поддержали и стали подниматься на борт. Кривицкий не спешил заходить в самолет и ждал, пока к трапу подойдет Павлова, чтобы по-джентельменски отобрать её ручную кладь весом в килограмм десять. — Давай помогу. — Не приближайся ко мне, — она повернулась, чтобы произнести это прямо ему в лицо, — ни сейчас, ни последующие четыре дня, — и гордо прошла вперед.

***

Кривицкий приметил парня с ноутбуком, который терся около уже расположившейся у иллюминатора Павловой, раскладывая сумки: «Значит, его место соседнее, пора действовать». — Молодой человек, извините, это ваше место? — он указал рукой на кресло, краем глаза заметив недобрый взгляд знакомых зеленых глаз. Получив утвердительный ответ, хирург продолжил: — Мы не могли бы поменяться? Моё место прямо за вашим, — сказал Гена и наклонился ближе к парню, чтобы последующие слова слышал только он, — пожалуйста, поймите меня как мужчина мужчину. — Без проблем, — парень рассмеялся и не стал препятствовать построению личной жизни Кривицкого. Последний же с легкой улыбкой быстро переместился поближе к Ирине. — Вам повезло, Геннадий Ильич. У меня нет ни малейшего желания портить себе настроение перед долгожданным отпуском, — спокойно произнесла Павлова и натянула на глаза черную маску для сна. Кривицкий не стал развивать тему, помня о своей неудачной шутке, и был рад хотя бы тому, что находится рядом с этой женщиной. Пусть женщина и не обращает на него внимания, обижена, презирает его и десяток прочих действий и состояний негативного характера. Врачи наблюдали за этой картиной, как зрители в кинозале — не хватало лишь попкорна. После завершения сеанса практически все решили последовать примеру Павловой и скоротать время с помощью лучшего занятия — сна. — Сколько лететь-то? — поинтересовался напоследок Хромов. — Не волнуйтесь, всего два с половиной часа — и мы у Черного моря, — ответил ему Брагин и надел обратно наушники. Павлова не рассчитала удобное время для погружения в сон и, когда самолет начал взлетать, не на шутку испугалась. Она дернулась, и ладонь её случайно пришлась куда-то на колено Кривицкому, чего тот сам не ожидал. — Извините… — Ирина стянула маску, оценивая, что или кто пострадал от неё. Заметив улыбающегося Гену и свою руку на его колене, она резко отпрянула и смерила мужчину ледяным взглядом. — Ира, ты что, боишься летать? — Нет, то есть… Нет, просто давно не летала никуда, — взволнованная, немного злая и испуганная, с маской на лбу и взъерошенными волосами, она выглядела смешной, что и веселило Кривицкого. — Успокойся, всё будет хорошо, — он попытался из самых добрых намерений накрыть её руку своей ладонью, но она быстро пресекла эти попытки. Перерыв свою сумку, Павлова достала какой-то пузырек с таблетками неизвестного происхождения и облегченно выдохнула: «Слава богу, не забыла…» Она быстро кинула одну в рот, запивая водой, и убрала их обратно в сумку. — Что это? — её действия не скрылись от проницательного взгляда Кривицкого. — Какое ваше дело, Геннадий Ильич? — ответила она вопросом на вопрос, зевая. — Ира, я спрашиваю, что за таблетки ты пьешь? — Какой ты надоедливый… — она повернула голову к иллюминатору и снова натянула на глаза маску, — успокоительное от таких придурков, как ты. Он пропустил мимо ушей её, казалось бы, обидные слова. А в голове засел лишь один беспокоящий вопрос: «Что за таблетки?», ответ на который он должен узнать любой ценой и как можно скорее.

***

Самолет летел уже практически час. Кто-то из врачей мирно спал, кто-то смотрел фильмы, а кто-то следил за обстановкой вокруг и удивлялся, почему всё ещё не происходит ничего непредвиденного. Ведь они — хирурги Склифа — просто магнит для неприятностей. К числу последних относился Кривицкий. Павлова и её пузырек без этикетки не выходили из его головы. Он перевел взгляд на женщину и заметил на её коленях открытую сумку, из которой виднелись те самые таблетки. Ему ничего не оставалось, как аккуратно, тихо и максимально незаметно вытащить баночку, если на кону самое важное — её здоровье. Конечно, никакое успокоительное так не выглядит. Этой фразой она могла бы провести кого угодно, но не его, врача с многолетним стажем. Никаких опознавательных признаков: маленький стеклянный пузырек коричневого цвета без наклеек, текста, цифр или знаков, а внутри — продолговатые светло-желтые таблетки. На мгновение ему показалось, что он знает их и сталкивался в работе с чем-то подобным, однако это трудно даже для медика его уровня — так просто вычислить характер медикаментов без каких-либо сведений. Рассматривая неизведанный артефакт, Кривицкий не увидел, как проснулась Павлова. А когда заметил, было поздно: Ирина с таким же любопытством, осуждающе прищурив глаза, смотрела на его действия, как он — на её таблетки. — Вижу, совсем обнаглели, Геннадий Ильич. Какого черта ты копаешься в моих вещах?! — Прости, Ира. Тем не менее я жду объяснений. — А кто ты такой, чтобы я тебе да что-то объясняла? Не муж, не брат, не сват, — она говорила тихо, чтобы не привлекать лишнего внимания, но в этом шепоте звучали раздражение и гнев. — Точно, ты мой начальник, к сожалению… Но ни один начальник не ведет себя так с подчиненными, Геннадий Ильич. — Я рад, что вызываю у тебя весь спектр эмоций и чувств, но я не отстану, пока ты не расскажешь мне, какого хрена ты глотаешь какие-то таблетки без этикетки? Прошептав себе под нос что-то вроде «как же я ненавижу свою жизнь…», Павлова сдалась: — Черт с тобой, хорошо. Он придвинулся немного ближе, понимая, что если она станет рассказывать какую-нибудь историю — едва ли кто-то осведомлен и лучше бы, конечно, чтобы никто не слышал. — Я весь во внимании. — Это болеутоляющие. Сильные болеутоляющие. Вопросов об этикетке больше нет? — Зачем, Ира? Павлова обреченно вздохнула, прикрыла глаза и потерла лоб рукой. Она явно не желала о чем-то вспоминать. Но рядом сидел человек, который если что-то вовремя не узнает — достанет и мертвого. Ей хотелось как можно скорее отвязаться от его компании. К тому же, видимо, теперь это единственный для неё способ скоротать время и жизненный урок о том, к чему может привести неосторожность. — Это произошло пятнадцать лет назад. Как ни странно — в Сочи…