Ей уже было плевать на ругань. Хотя, она уже преувеличила. Почти плевать. Каждый раз, слушая особенно громкий звук, Дани невольно вздрагивала и что-то шикала под нос. «Когда он уже ляжет спать?» — раздраженно думалось девушке, когда она пыталась хоть что-то прочитать. Как назло, читать было невозможно. На самом деле она и не помнила, сколько минут перечитывает одну строку, пытаясь хоть что-то понять.
И почему она чувствует обиду? Всё нормально, за свои 19 лет она уже должна была привыкнуть к этому. А слёзы всё равно почему-то выступают...
Сколько Дани себя помнила, её папа постоянно пил, а мама этому была отнюдь не рада. Детство и дальнейшая жизнь была пропитана перегаром, битой посудой, руганью и слабой бедностью. Ещё в детстве она думала, что это нормально, пока в школе с позором не узнала, что алкоголизм в семье не подобает, и вообще, об этом надо помалкивать. И как она вообще умудрилась на семейном гербе нарисовать коричневую бутылку с говорящей надписью “пиво”?.. Каким местом думала? Мелкая, глупая, наивная мерзавка.
«Мерзавка…»
После этого ей в классе было ох как весело.
— Не смей при детях так себя вести! — Дан зажмурилась. «Почему мама кричит? Мама не должна кричать».
Мама никогда ни на кого не повышала голос и всегда казалась оплотом спокойствия и равновесия. Дана всегда шла к ней за советом, если что-то происходило, и она говорила ценные советы, поддерживала. Для Дани мама была сродни герою, только ей не нравилась лишь одна мамина черта. Терпимость. Вполне хорошая черта характера, но не в таких объёмах! Она почти двадцать лет живёт с папой, и все время, что пил папа, многие, многие года она терпела и почти не ругалась.
А сегодня она прорвалась. Её чаша терпения наполнилась, чтобы немного выплеснуться и снова начать накапливаться. Слышать крик мамы было неприятно и очень обидно. Она не должна срывать свой голос из-за него.
Дани невольно вслушивалась в их ссору. Кажется, они ругались из-за того, что папа бухает, бухает и бухает, к тому же мешая всем нормально жить. Каждый раз ругаются об одном и том же… Неприятная ситуация, да. Особенно неприятно то, что каждый из этих дней он приходил в комнату к Дане и говорил, говорил, говорил, перескакивал с темы войны к чему-то пошлому, отвратительному, ужасному, постоянно нахваливал себя, говорил, какой он хороший, а остальные, суки, такие нехорошие!.. Ругая всех и вся, обвинял всех в плохой жизни. Она ненавидела таких людей, которые вместо того, чтобы пытаться исправить свою жизнь, ищут виноватых. Конечно, это же так легко обвинять кого-то другого, но не себя, мы же такое хорошие.
Он такое ничтожество…
Просто прогнать из комнаты этого придурка было невозможно. Её отец не слышал недовольство других, ему было плевать, что кто-то занят, и что он мешается. А если и слышал, то грубо затыкал собеседника и продолжал, блять, говорить. О, а если собеседник так и не хотел слушать, то он злился. Ходил по дому, бил стены кулаками, пинал мебель, бил посуду, что-то саркастично-злобно крича, словно показывая, какой он сильный, и изредка выкидывал оскорбления к неудавшемся слушателю. В такие моменты Дани старалась прятаться под одеялом, пытаясь сдержать слёзы и закрывать уши, ведь именно она была тем самым собеседником. Ну а кто ещё? Мамы же обычно нет, она работает, а Дани почти всегда дома, если не считать последние месяцы старшей школы.
Если же у него было хорошее настроение, то он возгорался желанием помочь, если собеседник что-то делал, и всё портил, с раздражающе пьяным смехом отшучиваясь. Порой девушка настолько уставала, что держала дверь, делая вид, что заперлась. А он что? А он разговаривал с ней сквозь дверь. Этот псих её уже совсем не пугает.
Хотя нет. Он её пугает всем: своим поведением, безнаказанностью, безбашенностью... Своим наплевательским отношением к своей семье. Тут долго, долго перечислять. Если подумать, то это как-то страшно, что Брукс настолько сильно не любит своего отца.
Девушка посмотрела на собранный рюкзак. Разбирать его настроения не было. Сегодня она должна была прийти на ночёвку к подруге, но отец не захотел её отпускать, хотя сам же пару дней назад всё разрешил. «Никуда ты не пойдёшь!» — повысил он свой голос, раня девушку в самую душу. Дани ничего не оставалось, кроме как пойти в свою комнату и «не пищать». Может быть, он уже на грани белой горячки (не в первый раз, кстати), может быть, ему снова кажется, что за их домом следят, что каждый их разговор прослушивается. Может быть, все догадки Даниэль правдивы, но он просто хорошо притворяется в том, что он нормальный.
А может, он просто напился и Дани на себя накручивает.
К слову, притворяться он хорошо умеет. Настолько хорошо, что однажды он убедил санитаров, что это просто жена у него истеричка, разозлилась на своего мужа и решила сбагрить его в больницу, и все такое... Дан подавила вспышку ярости в душе: эта мразь не имеет права так говорить о её матери, которая каждый день пашет на работе, чтобы обеспечить всем хорошую жизнь. Даже ублюдку-алкашу, что по странному стечению обстоятельств является её мужем. А ещё, кстати, она старается выплатить его огромный кредит, так что он не имеет права говорить о ней такое!
— Успокойся! — зашипела она на себя через зубы. Терять контроль из-за старых обид это очень плохая идея. Особенно сейчас.
Если бы она, словно бунтарка из скучных сериалов, сбежала из дома, то было бы ещё хуже, чем сейчас. Он бы устроил настоящую истерику с битьём посуды, мебели, оскорблениями и угрозами, громкими хлопками дверьми. И маме бы пришлось сидеть рядом с ним, успокаивать… хотя он никого не будет слышать. Дан передёрнуло плечами, вспомнив недавнюю папину истерику.
— Сколько можно?!..
Самое обидное во все этом — это то, что около двери остановил, уже одетую. Здорово, да? Даниэль откинулась на скрипнувшую кровать и попыталась расслабиться. С криками за стенкой это было практически невозможно.
Будучи в этом ненавистном доме о расслаблении можно только мечтать. Она ненавидела это место, мечтала отучиться, накопить денег на хорошей работе и свалить из дома в новенькую… квартиру, например. И потащить с собой маму, ведь она не может ее с ним оставить. Она уже за двадцать лет совместной жизни с папой слишком сильно намучалась.
Невольно задумалась о её жизни. Ей не нравилась эта ситуация, происходящая в семье.
Ну... Как “ситуация”? Совсем не то слово подобрала... Ей не нравилось поведение папы. Кому бы ещё понравилась постоянная компания алкоголика? Порой ей самой становится не по себе, когда она начинала его ненавидеть. Ненавидеть до дрожи в конечностях, тихого, немого бешенства и желания заткнуть его поганый рот. Через денёк-другой это липкое чувство исчезает, оставляя взамен давящую вину. «Разве можно подобное чувствовать по отношению к собственному отцу?» — часто спрашивала себя в своём личном дневнике, но потом понимала, что да, можно! Хоть это и было определенно не нормально. «В нашей семье уже никогда не будет нормально» — фыркнула девушка и задумчиво перевернулась на живот.
«Только о плохом и умеешь думать» — тихо вздохнула Даниэль, отведя взгляд от серой подушки. Слишком много плохих мыслей это плохо. Надо попробовать думать о чем-то хорошем, а то такими темпами она в депрессию уйдёт. Думай, Дан, думай... Например, о её подруге, с которой она должна была провести сегодня время, но не удалось. Мари Лоуренс — семнадцатилетняя девушка со слишком сильным чувством справедливости приходится Дани лучшей подругой. Ох, Мари, как жаль, что им не удалось переночевать... Они уже давно вместе не гуляли.
Ох... Черт. Мар же не знает о том, что её не отпустили! Сейчас же начнет звонить! А вдруг отец в ярости разобьет телефон? Хотя, это будет в лучшем случае, в худшем он ей ответит... Ох, это будет очень стыдно. Её надо обязательно предупредить об этом, а то она начнёт сходить с ума от беспокойства. А лишний шум и беспокойство в этой ситуации никому не нужны.
— Ох, блин... — Дани озабоченно вздохнула и начала ходить по комнате кругами. «Так, — начала она размышлять, — Чтобы позвонить Мари нужно пройти в прихожую, а чтобы в нее пройти, нужно... Пройти мимо кухни»
Хотела она или нет, но нужно было пройти мимо комнаты, где сейчас орут родители. И нужно было звонить именно сейчас, пока она сама не позвонила... С усилием заставив себя не грызть губы, Дани медленно подкралась к двери и прислушалась. Всё ещё ругаются... Это и глухому было понятно, прислушиваться было совсем не обязательно.
Как у них ещё голос не сорвался? Почему мама должна драть свое горло из-за этого идиота?..
Девушка прошмыгнула через дверь, стремительно приближаясь к телефону. Так, коридор, ещё один коридор помельче, гостиная, совмещённая с кухней, и, наконец, цель: телефон — таков её путь.
Аккуратно прикрыв за собой дверь, она начала медленно шагать, замирая при каждом скрипе половиц. «Хотя, это не имеет смысла, учитывая, насколько тут шумно». Почему-то она начала представлять себя шпионом из фильмов про ниндзя, и это заставило её невольно улыбнуться, вспоминая детство. «Ох, — поморщилась девушка, услышав звон разбитого стекла, — неужели он дошел и до битья посуды?». Мама находится в одной комнате с этим сумасшедшим. “Он сто раз клялся, что и пальцем её не тронет, — подумала она, быстро минув коридоры, крадясь к гостиной, — Он божился, что если и тронет, то отрежет себе конечность, которой он это сделал. Хотя не думаю, что он это сделает, но все же...». Верно. Уж маму он никогда не бил. Маму он обожал. Максимум, к чему они переходили — это к пальбе друг в друга посудой. Это происходит крайне редко, но сегодня девушке не повезло. Это случилось, да.
— О, Боже... — измученно выдохнула та, чувствуя мерзкую дрожь в конечностях. — Я п-просто постою под дверью, хорошо? Если что случится, я буду рядом.
Наверное, Лоуренс может и потерпеть. Дани искренне надеется, что она не будет звонить, она девушка разумная. Прижавшись к стене напротив двери, девушка огляделась в поисках возможного оружия. Ничего подходящего. «Бля, какое блин оружие? — мысленно хлопнула себя по лбу девушка, — Не будут же они друг друга убивать?». Верно, поорут немного и все станет спокойно. Может быть, если повезет, месяц-другой не будет пить. Опять Дани понапрасну паникует.
Звон разбитой бутылки заставил её вздрогнуть, а звук чего-то падающего изумлённо застыть. Они что, уже и мебель переворачивают? Ох, кошмар... очередные затраты. Но почему тогда стало так тихо? «Он же не?..» — голову девушки прострелили страшные догадки. Чуть дрожа, Дани приблизилась к двери. Тихо... почти тихо. Только, кажется, слышно учащённое дыхание и бормотание папы. Почему не слышно мамы?.. Что там произошло?!
— Мам?!
Даниэль ворвалась в тесноватую комнату и невольно обо что-то споткнулась. «Мама!!!». Она тяжело дышала и, кажется, была без сознания. На лице виднелось что-то красное. «Постойте, к-кровь?». Из головы мгновенно пропали все мысли, и она молча застыла каменным изваянием, не в силах оторвать глаз от лежачего под ногами тела, усыпанного коричневым стеклом.
Господи, это же мама… Она же не?..
Услышав чей-то напуганный вздох, Дани пришла в себя. Все скопившиеся эмоции, весь страх и ужас навалились на нее в мгновение ока, вызывая противную дрожь и комок в горле
— П-пап?.. — и осеклась, увидев, как с лица отца медленно пропадает ярость, меняясь на осознание. Он уставился на раскинувшуюся на полу маму и невольно отступил назад.
Постойте. Он что... Он ударил её? Он ударил маму бутылкой по голове?! Стойте, нет, н-нет, он не мог… Взгляд Даны метнулся к нему, оглядывая обескураженного отца. Правой рукой... Ударил правой рукой, верно? Если нет, то что же он невольно прячет её за спиной?!
К-как это ничтожество посмело поднять руку на маму?
— Чт-что ты наделал? — тихо промолвила она, не отрывая от него взгляда. Пьяно моргнув, отец начал медленно подходить к Дани и неловко раскинул руки. Верно. В его правой руке осталось горлышко от бутылки.
— Тихо, тихо, тихо, успокойся, успокойся! — девушка прервала его громким выкриком.
— Успокоиться? У-успокоиться?! Сдурел что ли?! Она... У неё кровь идёт! Ты бутылку ей об голову разбил!
— И что? —на мгновение она осеклась, а затем вскинула горящие глаза на своего отца. Он смотрел на неё мутными безразличными покрасневшими глазами, и нахмурился, — Ч-что ты тут орёшь, а?
—
В смысле "И что"?.. — прошептала девушка. Она поначалу и не поняла, что он сказал, — Что ты вообще несёшь, алкаш старый? Ты ёбнулся? Ты ведь клялся не трогать её! — прошипела Дани. Еле сдерживаемая злость пропитывала её голос. Тьма накрыла её глаза. — Как ты вообще посмел это сделать?!
Кап.
Она словно вынырнула из тёмной воды. Громко задышав, Дан зажмурилась. Отчего-то она совсем ничего не помнила. Глухая пустота в памяти до дрожи в коленях пугала. Что случилось? «Я так... устала» — подумала она и поморщилась. Почему-то Дани стало дурно. В голове, помимо провала в памяти, был какой-то белый шум, буквально на периферии сознания. Поначалу она его и не заметила.
Тяжело… как тяжело. Её мокрая одежда висит на ней мёртвым грузом, словно бы тянет на землю. Девушка передёрнула плечами, ёжась от холода. Мерзость какая, так ещё и холодно до гусиной кожи — зима, как-никак.
Растерянно посмотрев наверх, увидела часы. Она на кухне, если судить по желтовато-белым обоям и такому же некогда белому потолку. И уже половина восьмого вечера, если верить часам на стене. Нет, что-то тут не так... Что произошло? Она что, сидя на полу уснула? Или потеряла сознание? Что случилось? Дан чуть дрогнула руками, когда почувствовала, как они противно зудят.
И почему она вся мокрая? Вопрос почти мгновенно вылетел из головы, и девушка вслушалась в непривычную тишину дома.
«Неужели они наконец успокоились?» — Даниэль невольно выдохнула. Эта тишина была усладой для ушей. Если дома тихо — значит все хорошо. Главное, самой не шуметь. Наверное, папа уже спит, а мама рядом с ним. Тогда что Брукс здесь делала?
Ещё раз недоумённо-сонно обведя взглядом кухню, Дани заметила алые пятнышки на стенах и металлический запах, который она бы и вовсе не заметила, если бы невольно не принюхалась. «Это кровь?» —сонная девушка в недоумении прищурилась, вглядываясь в буроватые узоры на стенах. В её доме разбрызгана кровь?
— Господи, это серьёзно кровь? — тихо и хрипло сказала она. Шея невероятно сильно болела. — И что с м-моим голосом?
Она ещё раз робко окинула глазами комнату. И правда, чуть-чуть на стене крови… Господи, что здесь произошло? Откуда кровь? И, кстати, что с руками? Они зудят, как бешеные! Даниэль быстро опустила глаза и застыла. В своих руках она держала кухонный нож, весь в... Кап. С ножа сорвалась алая капелька, слившись с огромной лужей на полу. Как только она поняла, как именно его держала, медленно разжала ладони. Её руки впились в лезвие, причиняя ранее незамеченную, немыслимую боль. Клинок, упал вниз, звонко упал на красную плитку, со слабым хлюпом опустился в нечто разлитое на полу. Нечто такое же алое и пугающее. «Это что ещё... такое?» — подумала девушка и поняла, что теряет над собой контроль.
Плача от боли и страха, Даниэль начала убаюкивать свои руки. Жалобно всхлипнув, она смотрела на кровящую рану и глубоко в душе недоумевала. Как такое могло с ней произойти? Где она повернула не туда? Девушка завыла себе под нос, сильно зажмурилась и прижала к груди руки. Как же больно... Ей надо остановить кровь или позвонить в скорую.
— Мне... Мне н-надо всё вспомнить.. руки… — зашептала объятая ужасом девушка. Глубоко вздохнула и закашлялась. Она снова потеряла контроль над участившимися дыханием. — Больно… как больно!
«Надо оглядеться, — наконец приняла решение девушка и зажмурилась, — надо найти полотенца». Посмотрев вперёд, она моментально пожалела о своём решении. Жгучая боль мгновенно отошла на второй план, однако шум в ушах усилился. Она пялилась перед собой, пока не вздрогнула и не отшатнулась. Брукс скривилась, почувствовав жгучую рвоту, подкатившую к горлу и постаралась её сглотнуть, после чего она шумно задышала, плотно зажав себе рот. От просочившейся между губ крови стало ещё хуже. Её учащенное дыхание отражалось от стен комнаты, казалось, становилось все громче и громче, резонируя и давя на Данни.
В окровавленном теле, лежащем перед девушкой, с трудом узнавался её отец. Дан все моментально разглядела. Из его развороченного живота выглядывали потроха, ярко отблёскивающие на свету лампы розоватым цветом. Лицо отца было и вовсе невозможно разглядеть за слоями крови, а может и не крови, а грудина... о, Боже... Это что, его рёбра там белеют?..
Это рёбра.
Не выдержав подобного, она отвернулась, плотнее прижимая ко рту ладонь. Её дрожащее тело оперлось боком о прохладный холодильник. Шумно задышав, девушка прикрыла глаза. «Сон, наверное, это всего лишь сон». Точно, это все сон! Она просто постоит, отсчитает 10 секунд и повернётся. Если это сон или галлюцинация, то все изменится. Она прождала даже больше. «Минута, целая минута! — робко подумала девушка, — этого точно хватит…».
— Всё… будет хорошо. Сон, просто сон.
Девушка съежилась и робко обернулась. Мутный виднеющийся глаз как будто смотрел прямо на неё. Не сон. Дан дергано развернулась обратно и застыла. Не сон, срань господня, не сон.
Дани опустила глаза и увидела кровь, много густой крови, и что-то поблёскивающее среди озера алого. Рано выдохнув, она прикрыла глаза. Это… важно. Она точно знает, что этот нож ей важен. Девушка отстранённо убрала руки ото рта и присела на корточки, болящими руками подбирая сталь.
— Я… не понимаю…
Окровавленный нож, окровавленная Даниэль, окровавленные отец и мать, окровавленная кухня. Всё стало алым, железный запах пропитал все вещи в этой комнате. Это самый настоящий Ад на земле. То, чего она так боялась наконец произошло.
Даниэль медленно поплелась из кухни и присела на небольшой диван. Упираясь остекленевшим взглядом в стену, она застыла. Перед глазами у неё была кухня и мелькающая кровь, но и этого она, казалось, и не замечала. Её окровавленные уста без устали что-то беззвучно шептали, как молитву. Она пришла в себя, когда нож выскользнул у нее из руки, и вздрогнула.
«Боже мой! Боже мой!!! — согнулась девушка, широко раскрыв рот и снова вспомнила тело. — Что случилось?! Кто?..». Это было ужасающе. Кто мог сделать с ним такое? За что? «Папа, папа...» — запинаясь, зашептала Дэнни. Она не могла поверить, что тот… та груда мяса, лежащая посреди кухни — это её отец. Его просто убили! И главное, как!.. «Его просто распотрошили, как животное» — мелькнула мысль, от которой Дани снова стало дурно.
Боже, её папа умер. Её… он умер, боже. Он… всё.
Даниэль зажмурилась, повторяя как мантру "Успокойся". Она просто не хотела думать о смерти отца, но картины до сих пор мелькали в её голове. Все замерцало, и Дани взвизгнула от боли, одёргивая руки. Слёзы и сопли потекли по лицу, и она пыталась вернуть контроль над телом. Боль мешала, она отвлекала. Спустя, казалось бы, бесконечные минуты, Дан смогла раскрыть глаза и посмотреть на руки. Её руки были в крови, эти красные сгустки забились под ногти, а рана... Девушке стало дурно. Не хотелось смотреть на эти драные ошмётки кожи, размазанные вместе с кожей по рукам и эту... глубокую рану. Надо было хотя бы их забинтовать и продезинфицировать.
И когда Дани, не думая, плеснула папиного алкоголя на руки, она не сдержала визг, и это было даже как-то смешно.
***
Точно
Она поняла. Она наконец-то поняла.
Глядя на синяки на туловище, она неясно вспоминала крики. Глядя на одежду в алом, на тёмные загустевшие капли на лице, она поняла, откуда на ней так много крови. Глядя на криво наложение бинты, она вспомнила, как в порыве ярости увлеклась. Увлеклась… У того ножа металлическая скользкая рукоять плавно переходил в клинок, и её ладони просто соскользнули из-за частых ударов.
Она убийца собственного отца. Она убийца.
Она не хотела. Видел Бог, она не хотела.
