байки и песни

— Блять, мне до выхода пятнадцать минут. — вспыхивает Серёжа, задержав взгляд на настенных часах. — Давай быстрее уже а, Тиш. — Успеем. Не ссы, пупс. Румяная, нагло ухмыляющаяся рожа не являет и намека на стыд или хотя бы на банальное сочувствие; мозолистые пальцы Тихона уверенно продолжают свою тонкую ювелирную работу по вбиванию какой-то коралловой бурды в маслянистые губы. Гигиеничку же ещё где-то достал. Заботливая зараза. Сережа закатывает глаза так, что ему смело можно было бы всучить золотую малину. Он с силой и чувством щипает чужое нагое колено, отчего новоявленный визажист едва дергается, увеличивая просвет между увесистыми ляжками. Шипит, пинается в ответ, эдакий гад, а всё равно не перестает нарываться — его громоздкая туша пододвигается ближе, вплотную, перекрывая пути отвода вечно куда-то спешащей ноге. — Кинешь шутку про конечности-вибраторы, пропеллеры и так далее, нос сломаю. — чеканит Серёжа, уловив стороннюю глумливость, что со скоростью света способна перевариться в слова. — Даже не думал об этом. Спасибо за идею. — помада на прощание звонко щелкает на третьем повороте колпачка. Серёжа почти успевает с облегчением выдохнуть, когда в излюбленных до тошноты ладонях появляется баночка с алой жижей, сверкающей издевательским глянцем. Вот неймется же. — Рот расслабь. Губы сжал, как очко… — Твоё. Буга-га. — огрызнуться особо не выходит. Только многострадальные губы приоткрываются, как кисть, будто нож из-за тёмного угла, тут как тут — влажно малюет по уязвимой плоти. — Противная, бе. Тихон в ответ довольно облизывается, словно языком встретившись с мягкой хмельной пеной, и растушевывает не везде чёткий графический контур по бледной шероховатой коже. Касания ожидаемо бережные, приятные, упоительно ласковые несмотря на вездесущий запах гари и прегорький вкус очередной косметической диковины. Тихон ведь иначе не умеет, просто не может. Порой кажется, что для него заслужить человеческое доверие, как дворовую шавку заставить за собой плестись, хвостом возбуждённо вилять: за ухом только почеши, улыбнись солнечно, очаровательно — и кормить уже не надо. Та и сама будет готова таскать свежую дичь на порог дома. Лишь бы господин с вихрастым нимбом над головой позволил залечить укусы вшей своими невозможными ногами. Сережа уверен, что у Тихона под ковриком входной двери — кровавые разводы, а в трещинах бетонного пола — новые месторождения соленых кристаллов. Неплохо было бы сходить, проверить, по-соседски, так сказать, завалиться с пустой соломкой. Страшно одно — вычислят, догадаются об его подозрительном любопытстве, в охапку сгребут и на цепь посадят. А там хоть лай, хоть кусайся, хоть царапайся, а свыкнуться придётся, до тех пор, пока не спустят с металлической привязи. Веки слипаются сонной вяжущей негой. Серёжа постепенно привыкает к бесконечному потоку тактильности, переставая настороженно сжиматься от случайных столкновений вне зоны губ. В какой-то момент он сам скользит длинными пальцами под разорванной тканью джинсов, перенимает неумолимый жар бодрого и слегка косящего в бок тела, наматывает на одну из фаланг отросшие, закурчавившиеся волосы, и улыбается быстрее, чем смакует в шестерёнках затверделую жевательную "почемучку". — Чего лыбишься? — севший баритон звучит неуместно грозно, а привычный шлейф пота, сладковатого газа и недавно выпитой стопки теперь разит чем-то смертельно удушающим. В уголки размалеванных губ подступает слюна, влажный плотный воздух в тесной гримерке теряет последнюю иллюзорную претензию на чистоту и ценность. Честное пионерское: кондиционер сюда завезут не раньше, чем им выдадут грин-карту и деньги на мировое турне. — Харю твою кривую не вижу. — на выдохе хмыкает Серёжа, не убирая ладоней с горячих колен и не раскрывая век. Нервы лопаются вздутыми ожогами на кончиках пальцев. Ему бы дотянуться до косухи, где спокойно отлеживается бригада несменных спасателей — зажигалка и пара-тройка сигарет. С каждой секундой касаний становится всё меньше и меньше. Тихон эфемерно проводит под нижней губой, что-то смахивает с щёк, что-то в них вбивает (вероятно, остатки помады), медленно сходя на бездействие, как дворники при явственном скрипе стекла. Воцарившееся молчание припекает шею не хуже полуденного солнца — за тонкими стенами поднимается из ниоткуда взявшийся гомон, рождаются на пробу отыгранные давным-давно ноты. Мгла перед глазами начинает пестрить белибердой красок, как будто он оказался на сцене без промежуточного фланирования по запутанным коридорам с дерганным освещением, зияющими порталами на потолке, и мутным, пыльным кулером. В качестве доказательства сердце громыхает в грудной клетке так бешено, что открой ему рот — и песня с лихвой польется прямо на затаившегося слушателя. — Давай быстрее, пожалуйста. — требовательно просит Серёжа; джинса в его руках комкается, тяжелеет. Позолоченные часы с траурными цветами под циферблатом тикают слишком громко, набатом отдаваясь в висках. — Уже "пожалуйста". Прогресс. — медный голос Тихона перекрывает прочие звуки даже на расстоянии, а так, вблизи, вообще чудится, что он просачивается внутрь сознания, виртуозно крутит, вертит, настраивает своеобразную аудио-панель. — Глаз не открывай, варежку не закрывай. — Наху… — серёжкино "я" глохнет жалким эхом, мокро отпечатывается на сторонних губах, которые юрко мажут влево-вправо, вверх-вниз, словно стирая любые границы на окаменевшем лице. Всё происходит быстро, смазано и непонятно — прямо как в кинотеатре за ужасами, попкорном и девственной неловкостью. Хорошо запоминается только слабая хватка на шее — будто большим и средним пальцами потянулись умерщвлять лихорадочно пульсирующие вены. Первым отпрянув и чуть не свалившись с деревянного табурета, Серёжа цепляется за руку Тихона, как за долгожданный сучок. Который, впрочем, чуть не надламливается от его вопрошающего напора. — Это чо такое? — Тц, а ещё — представитель современной молодёжи. Это эффект "поцелованных губ", деревня. Бывшая дама сердца сказала по секрету, что губы с ним пиздатей смотрятся. Не соврала-ж. Мыслей у Серёжи не остаётся, мандраж отступает сам собой, даруя идеальный вакуум для созидания зудящего мстительного желания — после выступления испугать треклятого приколиста до кирпичной кладки в штанах.