Take my pain away

Море обнимет, закопает в пески,

Закинут рыболовы лески,

Поймают в сети наши души       — Макаров!.. — кричит Казанцева, шипит от боли в коленях, хватает парня за голень и смотрит прямо в его бездонные серые глаза, как бензин или блестящая на свету сталь. — Что ты опять натворил?!       — Я-то ничего, а вот соулмейт…​ — он уже не пытается что-то скрыть от женщины. Лёша встаёт, подаёт руку Екатерине Григорьевне, помогая ей встать, и продолжает. — Мне к директору?       — Нет, иди в комнату, отоспись, а завтра, — она секундно замолкает, будто сомневается в своём решении, — завтра мы поговорим об этом. Давай, иди спать.       Лёша почему-то даже не удивляется — в его глазах эта женщина всегда была достаточно хорошим и разумным человеком, нежели другие в этом месте. Он брёл по коридорам, не торопясь идти в комнату, где его наверняка ждёт Воронцов, ещё не лёгший спать.       На несколько секунд он застывает перед дверью в комнату, молчит и быстро моргает. Горит всё внутри, казалось бы, синим пламенем. Ощущения до боли противные, но отречься или избавиться от них он не может, как бы не старался.       Ощущения, подаренные соулмейтом. Одновременно и сладостно-прекрасные, и горько-ужасные. Глотку раздирало в клочья, боль медленно текла по венам и обухом била по голове. Он дёрнул дверную ручку и тихо зашёл в комнату, бросая влажные от дождя вещи на кровать под чутким взором соседа.       — Ты где был, Макаров? — Лёше кажется, что Мишка хочет изобразить из себя воспитателя, но осекается, принимая вопрос за обыкновенные беспокойство.       — Где был — там уже нет, — огрызается промокщий парень, поправляя бинты на руках, — чего не спишь?       — Уснёшь тут, — ворчание Миши разносится по тихой комнате, Лёша падает на кровать и с головой окунается в одеяло, — конечно. Эй, ты меня слушаешь?       Лёша слегка стягивает одеяло с головы и удручённо смотрит на Мишу.       — А что мне ещё делать? — огрызается парень, елозя ногами по кровати. Лёша тяжело вздыхает, в мыслях готовясь к тяжёлому разговору с тем, кого презирает всей своей душой.       — Злой ты, — ворчит сосед, улаживаясь на кровать и поворачиваясь спиной к Макарову.       — Тсс, — Лёша недовольствует. В животе противно ноет желудок, он хочет есть. Прикрыв глаза, он проваливается в свою фантазию, свой маленький мир, где у него всё хорошо, но тут же подпрыгивает на кровати, чувствуя неприятную колющую боль в груди, — чёрт, Гречкин, — бормочет, снова падая на кровать. Дыхание замедляется, как и пульс, тело становится тяжёлым.       Он смотрит в потолок, пытаясь сдержать попытки закрыть глаза. На соседней кровати спит его друг, тихо сопя. Макаров пытается встать, но не может, хочет закричать — не может, перевернуться — не может. Ощущение, словно всё его тело парализовано.       Тихий стук в дверь, которая через пару секунд открывается, и в комнату входит Казанцева. Она смотрит на мальчишку обеспокоенным взглядом, подходит к кровати и садится на край. Следующие её слова заставляют его подскочить с кровати и встать перед женщиной в отчасти боевой позе.       — Лёш, ты должен поехать в больницу, — она смотрит на него грустным взглядом.       — Зачем? — он хмурится, сжимает кулаки и тяжело дышит — ничего хорошего из этого не выйдет. — Я в полном порядке.       — Я тебе верю, Лёш, — снова начинает она, и Макаров понимает, что без боя не обойтись, — твой соулмейт там. Мне позвонил его отец и сказал, чтобы ты срочно отправлялся в клиническую больницу РАН.       — Что?.. — Лёша хочет кричать, но не может. Внутри что-то рвёт, но это не грусть, но и не ненависть. — Я не поеду.

Прости меня, моя любовь.

      — Лёша, — голос женщины становится строгим, она смотрит на него и не понимает, откуда столько нежелания, — ты должен поехать.       — Вы хоть знаете кто это? — он почти срывается на крик, но вовремя останавливает себя, прикусив язык. — Нет?       — Сейчас это не важно, Макаров, — она сдерживается, чтобы не принудить его, но хочет уговорить, — важно только то, что этот человек в реанимации, понимаешь?       — Вы бы простили человека, который разрушил всё, что у вас было? — Лёша ненавязчиво даёт ей подсказку, но она не понимает.       — К чему это? — она хмурится, встаёт напротив, глядя ему прямо в глаза.       — Кирилл Гречкин, — твёрдо произносит парень, сжимая руки в кулаки и хватая промокшую куртку, — этот парень — мой соулмейт, — он вылетает из комнаты и идёт, но куда?       Он идёт к метро — ноги сами ведут его туда, садится и едет к этой чёртовой больнице.       — Пусть им комом встанет эта больница, — ворчит Макаров, поправляя невысохшую куртку.       Выбегая на нужной станции, он долго стоит напротив входа-выхода метро. Лёша не решается идти в больницу — он не знает, что его там ждёт. Он и не хочет туда идти, но зову сердца не воспротивишься, особенно когда мир становится чёрно-белым.       Обходя дом за домом, он медленно подбирается к клинической больнице, а как находит — долго стоит и думает, что делать. В голове каша, внутри — ещё хуже. Он заходит в здание, смотрит на регистраторшу, но теряет дар речи.       — Молодой человек, уже поздно, — голос женщины приятный, окутывающий, от этого Лёша быстро просыпается от раздумий, — тем не менее, у вас что-то срочное?       — В какой палате сейчас находится Кирилл Гречкин? — один-единственный вопрос, и женщина поднимается со стула и ведёт его в сторону реанимации.       — Кем вы ему приходитесь? — Лёша долго думает, что ответить на это, и в конце концов решает.       — Это так важно?       — Весьма, но если вы по каким-то причинам не хотите разглашать эту информацию, можете не говорить, — парень удивляется её снисходительности. В любой другой больнице его бы уже выпинали, но тут всё иначе, — вам сюда, — женщина показывает на большую палату с стеклянным окном. Макаров видит через него Гречкина под капельницами и с системой искусственной вентиляции лёгких. Лёша стоял около этого окна, смотрел и только потом заметил отца Гречкина, дремавшего на соседнем к кровати сына стуле.       — Как давно он тут, — задаёт, казалось бы, вопрос в пустоту, но слышит рядом ответ.       — Немного более часа, — отвечает врач-анестезиолог, мужчина средних лет в очках с металлической оправой, — Вы, как я понимаю, Алексей?

Поздно. О чем-то думать слишком поздно,

Тебе, я чую, нужен воздух,

Лежим в такой огромной луже,

Прости меня, моя любовь

×××

Джинсы воды набрали и прилипли,

Мне кажется, мы крепко влипли,

Мне кажется, потухло солнце

      Кирилл ноет сквозь сон, улетучивающийся в одно мгновение. Тело ужасно ноет, особенно руки. В воспоминаниях только лезвие в руке и кровь. Несчастная попытка суицида, обернувшаяся ничем. Веки будто налились свинцом, он не может разлепить их. Всё тело парня болит, ноет и, кажется, он сейчас рассыпется.       — Чёрт, — почти невнятно хрипит, до сих пор пытаясь открыть глаза.       — Не перенапрягайся, — чей-то знакомый голос заставляет парня задуматься, он смутно понимает, кто это, но не может окончательно догадаться, — у твоего отца к тебе много вопросов.       — Ты…       — Я же сказал тебе: не перенапрягайся, — голос становится упрямым и немного рассерженным, — или ты глухой, Гречкин?       И тут до него, наконец, доходит, чей это голос.       — Макаров? — голос почти теряется, он уже не хрипит, а сипит ещё невнятнее.       — Даже не думай спрашивать меня, что я тут забыл, — он ворчит и начинает ходить по палате. Кирилл открывает глаза и пытается поймать его взглядом, находя парня около окна, — у меня был долгий и достаточно тяжёлый разговор с твоим отцом, — и тут Гречкин замечает на руках младшего бинты. Осознание приходит резко и неизбежно.       — Блять, я…       — Не извиняйся, если хотел это сделать, — отрезает Макаров, поворачиваясь к нему лицом и глядя прямо в глаза, — мне вот одно интересно, зачем?       Кирилл хочет было ответить, но Лёша прерывает его.       — Нет, не говори, ты не в том состоянии, чтобы объяснять, — он подходит и садится на стул рядом, смотрит на его руки и на свои, — ты не мне должен это рассказывать, а своему отцу, которого ты чуть до инфаркта не довёл. Ты что творишь, Гречкин?!       — Успокойся, — выдавливает парень, пытаясь приподняться на кровати, — откуда ты вообще узнал, что я здесь?       — Я же сказал тебе не напрягаться! — Лёша живо укладывает его обратно, достаточно грубо, но это безвыходная ситуация. — Ты и меня в могилу решил свести?!       — Не кричи, — голос постепенно возвращается, выравнивается, ему становится легче говорить, — я тебя умоляю…       — Хорошо, — Лёша замолкает, Кирилл не знает, что ещё ему сказать, — твой отец звонил в детдом.       — Блять, как он узнал про тебя?       — Ты сам виноват, — ворчит младший, — не надо было бормотать моё имя.       Кирилл удивляется. Как он мог?..       — Прости и за это, — он собирается с силами и извиняется, но теперь уже за причинённый вред.       — Засунь свои извинения себе в задницу, Гречкин, — негодует младший, поправляя куртку, — я, чёрт возьми, из-за тебя чуть не помер. Ты хоть головой думаешь?       — Думаю, — Кирилл не хочет ругаться, у него нет сил на это. И хоть сейчас он отвечает предельно нечестно, у него просто нет выбора.       — Незаметно, — Макаров ворчит, остальное уже себе под нос, пытаясь скрыть от парня своё недовольство. Наступает время молчания, ни Лёша, ни Кирилл не знают, о чём им больше говорить. Тишина прерывается словами Гречкина.       — Я не хотел, чтобы так вышло, — секундно медлит и продолжает монолог, но понимает, что даже под страхом смерти Макаров ему не поверит, — я не хотел сбивать твою сестру.

Прости меня, моя любовь

      — Если бы ты не хотел, ты остановился бы, — Лёша пытается сохранить самообладание, когда этот непутёвый парень говорит о его любимой сестрёнке.       — Тормоза, — Кирилл не сомневается, что Лёша ему не поверит, но он продолжает объясняться, — у машины отказали тормоза. Я видел её, но когда начал жать на тормоз, машина не остановилась.       — У тебя нет доказательств, — парирует Лёша, глядя соулмейту прямо в уставшие глаза, — хватит оправдываться.       — Машину после аварии отправили на проверку в полиции, можешь спросить у них, правда это или нет, — продолжает крашенный блондин, — если ты и правда хочешь это знать.       — Документы легко можно подделать, — Лёша упирается, хоть и краем разума понимает, что это может быть правда, — особенно, с деньгами твоего отца.       — Я знаю, — соглашается Кирилл, опуская взгляд на белое покрывало, которым был укрыт, — но тогда мой отец не ходил в полицию, мол, разбирайся сам со своими проблемами с машиной. Помог только не сесть за решётку и всё.       — Кто именно её проверял? — спрашивает Лёша, решивший всё же разузнать об этом. Сомнения всё равно гложили его душу, но что-то внутри подсказывало, что Гречкин-младший не лгал.       — Спроси у Грома, — голос Кирилла снова начинает сипеть, он немного кашляет, — он наверняка знает.       Лёша поднимается со стула и собирается уходить, но останавливается у двери, оборачиваясь.       — Береги себя, — сдавлено говорит Лёша, убирая руки в карманы куртки.       — Спасибо, — Кирилл немного удивляется, но решает не накалять ситуацию своими подколами, — и ты тоже.       Лёша уходит. Кирилл слышит его голос за дверью, как и голос своего отца, который пытается уговорить сироту остаться ещё хоть немного. У него не выходит. В палату заходит отец. Под его глазами мешки, капилляры в них полопались, возможно, он уже давно не спал.       — Ты не просыпался четыре дня, — Кирилл понимает, что его ждёт дальше, — я не спал всё это время. Ты знал, что он твой соулмейт?       — Да, — коротко и лаконично отвечает Кирилл, тяжело вздыхая. Кирилл в смятении, он боится, что его отец выкинет что-то ужасное. Боится, что Макаров пострадает.       — Почему не сказал мне об этом? — лицо отца становится немного мрачным, Кирилл ёжится в постели и думает, что ему ответить. — Только отвечай честно, хорошо, сын?       — Потому что сам не верил, что это всё взаправду, — мямлит младший, прикрывая глаза и сглатывая, — поверил только тогда, когда встретил его в парке в тот поздний вечер, перед тем, как перерезать себе вены, — он отвечает предельно честно, скрывать уже ничего не нужно.       — Вскрыл вены из-за него? — и тут Кирилл замолкает на несколько минут, он знает, что Лёша не причём. Виноват тут только он сам и его собственная уязвимость, которая вылезла наружу так невовремя. — И?       — Нет, — вырывается, — Макаров тут не причём. Я сам виноват в случившемся.       — Он пришёл сюда, сам будучи в ужасном состоянии из-за тебя. Когда я его увидел в палате, думал, что сейчас в обморок грохнусь. Обошлось. — отец успокаивается, садится на стул и слегка поглаживает руку сына. На его лице появляется обеспокоенность и сожаление. — Когда я спросил его, зачем он пришёл после всего, что ты ему сделал, он долго думал, что ответить, и его фраза убила меня.       — Что он такого сказал, что даже такой чёрствый человек, как ты, смог что-то испытать? — дерзит Кирилл, исподлобья глядя на отца, хоть и его поздняя забота кажется ему подарком. Он рад этому хоть и маленькому, но доброму и любящему жесту.       — Спроси у него сам, — отец скрывает это, хоть и понимает, что сын от него не отстанет, пока не выпытает это у него, — если тебе так интересно знать.       — Отец, — Кирилл говорит жёстко, — что он сказал.       — Я не хочу, чтобы он умирал, — Гречкин-старший замолкает, но продолжает спустя несколько секунд, — хоть и ненавижу его всем своим нутром. Он нужен мне живым, а не мёртвым.       — И? — Кирилл удивляется, — Что в этих простых словах такого?       — Он — часть меня, которую я не хочу потерять, — и тут парня прошибает дрожь. Он прокручивает последнюю фразу в голове несколько раз, переспрашивает отца и получает тот же ответ.       — Значит, ещё не все потеряно, — парень немного улыбается, выдыхая, — надеюсь.              — Согласен, — поддерживает его мужчина, откидываясь на спинку стула, — возможно, что-то неправильно понимаем, но всё же других вариантов нет. Я удивлён, что он подумал именно о тебе, а не сказал, что хочет жить сам. Он не винил тебя ни в чём, но, возможно, он уже выплеснул все негативные эмоции от твоего поступка ещё в Детском доме.       — Кто знает, — монотонно бормочет Кир, его тело ноет от неизменной позы.       — Я хочу забрать его из Детского дома, — брови Кирилла поднимаются выше и выше. Тихо. Не слышно ни часов, ни чаек,

Послушно сердце выключаем,

И ты в песке, как будто в бронзе,

Прости меня, моя любовь

×××

Прости меня, моя любовь       Лёша бежал от себя, не в детдом, а от своих мыслей. Главным, что он не мог понять, было то, зачем он вообще туда пришёл и находился рядом с ним четыре дня, меняясь с его отцом. Всеволод Гречкин оказался, на удивление, достаточно спокойным и понимающим человеком, он даже показался мальчику добрым, но и это впечатление могло быть ошибочным.       Макаров знал, что всем в семье Гречкиных нельзя доверять. Они хитры, властолюбивы и умны, и всё это вместе с их пугающим самолюбием.       Сейчас Лёша шёл обратно, предполагая, что его ждёт долгий разговор с директором. Возможно, он не сможет сдержаться и выскажет всё, что накопилось за эти дни, и это то, чего Лёша совсем не хочет. Нет, директор заслуживает доверия, но он не знает, как она отреагирует на произошедшее.       Лёша помнит её взгляд в душевой тогда — обеспокоенный, полный сочувствия и любви.       Пересекая дорогу за дорогой, улицу за улицей, квартал за кварталом, он становится ближе и ближе к Детскому дому. На пути он встречает много незнакомцев, смотрящих только на его перевязанные бинтами руки. В их глазах много жалости, которая Лёше не нужна. И лишь в глазах одного человека он ловит сочувствие. В глазах знакомого внешне человека, с которым ему никогда не приходилось тесно общаться. Не считая мимолётной встречи в отделении полиции, где этот добродушный мужчина выразил ему свои соболезнования.       — Постой, — окликает его начальник отделения полиции, хмурясь и всё же глядя на его руки, — ты же Алексей Макаров?       — Да, — кратко отвечает парень, глядя мужчине прямо в его обеспокоенные глаза, — это я. Вы меня запомнили? Почему?       — Не так много вопрос за раз, малыш, — возражает мужчина, — хотя, у меня их к тебе намного больше. Ох, забыл представиться, Прокопенко Фёдор Иванович.       — Спасибо, я знаю, — Лёша потупляет глаза в бетон, хмурится и стягивает рукава ниже, чтобы бинты были как можно менее заметны.       — Слушай, пошли-ка в отделение, — голос Фёдора Ивановича звучит строго и неоспоримо. Он не ждёт отказа, — мне есть о чём с тобой поговорить, заодно и с Игорем повидаешься.       — Хорошо, — Лёша не видит смысла спорить и послушно идёт за полицейским в отделение.       Они идут молча. Прокопенко не хочет допрашивать его на улице, лучше сделать это в отделении, без лишних ушей в виде прохожих. Правда, мужчина думает, что в отделении все будут шокированы состоянием мальчика, особенно Гром, но лишних вопросов они задавать не будут. И, конечно же, это не касается Игоря и Димы. Те, вероятно, захотят знать, что произошло с Макаровым.       Когда они подходят к отделу, их встречает толпа полицейских, шокировано глядящих на Лёшу. Прокопенко смотрит на них достаточно злым взглядом, заставляющим их не задавать лишних вопросов.       В отделе Полиции все также. Кипит работа, полицейские бегают туда-сюда с документацией, а Грома совсем не видно. От этого Лёше становится грустно, потому что он бы мог поговорить с Игорем. Хотя, может он ещё придёт?       — Заходи, — мужчина приглашает его в свой кабинет, садится за стол и указывает на соседний стул. Лёша присаживается и смотрит на часы на стене. 14:22. Возможно, Детский дом уже бьёт тревогу, но сейчас мальчика это мало волнует.       — Вы что-то хотели, Фёдор Иванович?       — Рассказывай, — коротко отвечает мужчина, откидываясь на спинку кресла.       — Что именно?       — Всё, — строго бубнит глава отдела Полиции Санкт-Петербурга, — с самого начала.       И тут начинается Лёшин неутешительный рассказ про соулмейта, во время которого на лице Прокопенко сменяется масса эмоций. Правда, Лёша не затрагивает свои раны, о которых он хочет рассказать позже. Под конец Фёдор Иванович хмурится, долго думает и в конце встаёт с кресла, подходя к двери и начиная ходить туда-сюда.       — И ты спокойно на это реагируешь? — удивлённо спрашивает мужчина, глядя прямо на мальчика.       — Хуже смерти моей сестры уже ничего не будет, не правда ли? — Лёшины слова заставляют мужчину удивиться ещё больше.       — А как же твой «прекрасный» соулмейт?       — Это ещё не конец рассказа, — Макаров почти смеётся, хочется сказать, что истерически, но нет, — вы забыли спросить о порезах, верно?       — Именно, — теперь Фёдор Иванович становится невероятно серьёзным, — почему ты это сделал?       — С чего вы взяли, что это сделал я? — Лёша опускает голову, глядя на стол.       — Что ты имеешь в виду? — мужчина хмурится, он подходит к мальчику и садится на стул рядом. — Кто это сделал с тобой?       — Со мной никто ничего не делал, — Макаров пиднимает голову, смотрит на Прокопенко и почти плачет.       — Тогда откуда взялись порезы, чёрт тебя подери?! — Фёдор Иванович думает, что Лёша ему лжёт.       — Вы забыли об удивительной связи соулмейтов, Фёдор Иванович? — Лёша ухмыляется, глядя на вытянувшееся выражение лица полицейского.       На некоторое время наступает минута молчания.       — Гречкин Кирилл Всеволодович пытался покончить жизнь самоубийством, — слова врезаются в разум ножом. Лёша, наконец, сказал эту горькую правду.       И только сейчас Фёдор Иванович и Лёша замечают ошарашенного Игоря Грома у дверей кабинета.

Прости меня, моя любовь