Кровь под кожей

— Нет смысла содержать целый гарнизон в этой части крепости, у них мозгов, как у куриц, маршируют у наших стен после завтрака и перед ужином, - мужчина с силой опускается ладонями на стол, нависая над картами, - Это учения, на нас не нападут, мы только зря тратим время!       Китти очень редко бывает на собраниях военного совета, потому что не должна была стать командующей, но маршал Преисподней просил явиться, а Тенгри со скрипом позволил ей отлучиться на совет, постелив подушку на стул, двигаясь медленно, и не дай бог она повредит защитный слой бледно-голубой пленки поверх ран на ногах. — Они пытаются убедить вас, что не нападут, - говорит девушка.       У Чешир выработалась привычка за долгие годы общения с нервно-помешанными — она всегда говорит вполголоса, но очень четко. — Но они всегда нападают, Верье, не так ли? - продолжает Китти, - И их "привычки"... Разве не очевидно? Они делают вид, что упражняются в военном строе, готовят к выходам после приемов пищи, когда мы все, так удобно для нас же, во всеоружии.       Верье был высоким, как и все здесь. У него смуглая кожа, темные сальные волосы, туго собранные в хвост, жила, бьющаяся у виска без перерыва. Но демон не был пропорционален, как остальные: длинный торс, чуть коротковатые конечности в особенности голени — как у монгольского всадника. Он воевал здесь намного дольше, чем девчонка, а она ему указывает на ошибки. Проклятая мелочь. — В день, когда мы снимем гарнизон, они выступят на рассвете или в сумерках, - поясняет Китти, - Они ждут, когда Вы распустите часть войск. — Мы убиваем до трёх сотен фанатиков и пернатых в день ленивым обстрелом, - парирует демон. — Смертность всё ещё ниже рождаемости, а армия у нас на половину из загробного мира, и только половина — язычники и бесы. Не дайте им убедить себя.       Верье не унимается.

***

      Строй новые легионы держат через раз, но хотя бы с оружием в Академии научились обращаться сносно. Китти кивает проходящим мимо людям, и трет глаза, когда большинство оказывается позади. Она кошмарно хочет спать. И есть.       Раньше девушка не замечала того, насколько живой она на самом деле была. Мертвым ни того, ни другого не было нужно. Демоны тоже обходились. Поэтому, когда кадеты покидают тренировочные поля или залы, Китти опускает плечи, забивается куда-нибудь в угол и принимается за (смешно) заготовленные заранее обед или ужин из контейнера.       Слабые командиры — отличный повод для внушения беспорядков солдатам. Чешир, что досадно, оказалась слабой.       Она идет на поздний ужин, потому что сейчас Китти вряд ли сможет приготовить что-либо самостоятельно. Ноги едва держат, но злоупотреблять лифтами она не собирается — солдатам внушают презрение к изнеженности и комфорту, и отказ от прогулки в три квартала — непозволительная роскошь для командования.       В загробном мире редко пахнет свежестью. Погодой заведует Сатана, и если маршал занят, в их кошмарно огромном городе духота или сухость. А занят он практически всегда. Благословения в виде дождя или ветра сегодня можно не ждать, поэтому Китти вдыхает привычный запах осени. Здесь всегда пахнет пряностями и увядшей листвой.       В пабе затишье, в этот ходят кадеты, а у них сейчас чистка доспехов и оружия после тренировочного дня. У Чешир полчаса на ужин в тишине. Ладони покрыты мозолями от оружия, подушечки пальцев и костяшки пульсируют. Ложка с супом дрожит в руке. Китти не ела весь день — возможности не представилось. Благословения погодой не будет, но супы в такие минуты казались именно благословением.       Девушка рассеянно мажет взглядом по помещению, заполненному едва на четверть.       Проклятье...       Еда встаёт поперек горла, Китти давится в кулак, чтобы не закашлять, не закричать, не заскулить от ужаса. Это он. Сидит полубоком, высматривая кого-то за окном. Ему стоит всего не градус сместить взгляд, потому что Чешир сидит в паре метров от окон.       Она прижимает подбородок к грудной клетке, чтобы подавить перхоту, переводит взгляд на него и на ложку в руке. Пальцы и без того дрожали, а теперь прибор приходится сжимать до боли, чтобы не выронить.       На него.       Мужчина чуть моложе, чем Китти запомнила. Всё ещё владеющий любым пространством, в котором находился. Его невозможно не выделить.       На прибор.       Чешир задерживает дыхание прежде, чем наконец отложить ложку, но девушке кажется, что от дрожи в руках металл отобьёт барабанную дробь по столу.       На него.       Сейчас Китти наденет фуражку, пряча под неё издевательски приметные волосы, встанет, медленно развернется, и никогда больше не вернется сюда. Никогда.       На дверь.       Головной убор, собственная голова кажутся неподъемно тяжелыми. Шея затекла от напряжения. Каждый мускул натянут от страха, как струны. На неё...       Китти с точностью до доли секунды знает когда мужчина посмотрел на неё. Когда узнал. Когда бирюзовые глаза не поймали серые, и прошили череп насквозь. Кровь звенит в висках, создавая практически визг.       Её пришило к этому самому месту. Просто не было сил сорваться, и уйти. Никогда не было, она и при жизни не смогла — осталась до самой смерти и от того была неподъёмно счастлива. Поэтому сейчас нужно бежать со всех ног, потому что на сей раз ей не рассчитаться за всё это. Она и в прошлый раз не осилила.       Чешир знает, что если пойдет быстро, завтра просто не встанет от боли в мышцах, которая доконала её ещё несколько часов назад, но она бежит. Слышит своё имя, грохот стульев, хлопок двери, и скрежет створок лифта, прибывшего, как спасение.       Шерлок Холмс. Господи, почему именно здесь, сейчас!?