Mon ciel, mon soleil, ma lune

      Воспользоваться заманчивым, пусть и кажущимся лишь жестом вежливости, предложением Роланда они решают следующим же утром, встретив двоих церковников во всё том же кафе неподалёку от отеля. Как ни странно, выясняется, что те приняли решение пока отсюда не съезжать — использовать эту возможность провести время вдвоём, прикрываясь работой.       План по выяснению всех тайн Хлои д’Апше, придуманный Ванитасом, кажется Ною уж слишком заумным: сымитировать нападение на её замок с помощью кого-нибудь из церковников, чтобы заставить её показать свою истинную силу, заключающуюся в том самом связанном с Королевой проклятии. Да, судя по информации о ней, Хлоя не очень-то расположена к общению, но и такой способ, пожалуй, лишь усложняет всё. Тем не менее, Архивист вновь позволяет себе довериться Ванитасу — в прошлые разы это в итоге оказывалось верным решением.       И Роланд, выслушав их идею, тут же соглашается посодействовать её воплощению в реальность.       — Хорошо, — говорит. — Только мы не сами отправимся туда, а пошлём одного нашего человека. Он… Достаточно агрессивный, но вы, думаю, справитесь. Скажем ему пока не убивать никого, а просто припугнуть эту Хлою, мол, чтобы убралась из человеческого мира восвояси. Но она-то об этом заранее знать не будет.       Архивист даже удивляется, как легко им удаётся уговорить его на это. «А ведь я не прогадал, попытавшись примириться с ними», — отмечает про себя. Хотя тогда он, конечно же, и не думал о собственной выгоде. Это Ванитас решил повернуть всё так, чтобы извлечь из этого какую-то пользу, чего, в общем-то, и следовало от него ожидать.       Таким образом, хотя бы о чём-то они уже могут не беспокоиться. Ехать в Жеводань собираются этим же вечером: благо, как раз успевают купить билет на поезд. Собрав кое-какую информацию об этом месте, уже знают, что там стоит вечная зима, так что берут с собой тёплую одежду. Впрочем, многовековые снега являются отнюдь не главной проблемой таинственного леса — куда бо́льшую угрозу представляет то, о чём уже как-то упоминал Данте: его непредсказуемость. Где-то в лесу есть временной разлом, постоянно перемещающийся с места на место, а ещё то тут, то там попадаются всякие твари — порождения Вавилонской трагедии, которым, в отличие от вампиров, не повезло настолько, чтобы обладать интеллектом, а вот силы и неуязвимости перепало с достатком. Не самое приятное для посещения место — но, в общем-то, выбирать не приходится.       Поезд отбывает в шесть вечера, но дорога обещает занять всё время до утра — путь неблизкий. Благо, купе, в котором им приходится размещаться, кажется достаточно уютным и просторным.       Ной тут же утыкается взглядом в окно, планируя провести ближайшее время в созерцании сменяющихся за стеклом пейзажей. Ванитас следует его примеру, тоже, видимо, не найдя для себя занятия лучше. Конечно, им ещё предстоит о многом подумать, но в самом начале поездки оба хотят отдохнуть от того безумия, которым стала их жизнь в последнее время.       — Красиво, — отмечает Ванитас, когда за окном поезда деревья сменяются полями, что позволяет наблюдать малиново-алый, с жёлтыми проблесками закат.       — А знаешь, что ещё красивее? — Ной вдруг удивляется, как у него только хватило смелости сказать это.       — Что же? — усмехнувшись, вопрошает тот.       — Т… твои глаза, — отзывается Архивист; глядит на него пару секунд, после чего смущённо отворачивается, осознавая, какой бред только что произнёс. — Н-нет, не пойми неправильно, я не… Я просто хотел сказать, что… Ну… Ладно, это была всего лишь неудачная шутка, не обращай внимания.       — Неудачная ли? — насмешливо кидает Ванитас. — А я уж надеялся, что это и вправду был комплимент, — добавляет с наигранным недовольством.       «Зачем? Зачем я сказал это? Что на меня нашло?» — взволнованно рассуждает Ной. Вслух ничего больше не говорит, понимая, что уже никак не исправит ситуацию.       В молчании же они проводят следующие минут эдак пятнадцать, после чего человек произносит как ни в чём не бывало:       — Давай попытаемся разобраться в картах мест, где в последнее время замечали все аномалии этого леса, — И с этими словами достаёт кучу каких-то схем, на которых крестами и точками обозначены оные.       — Давай, — Ной выдыхает. Видимо, Ванитас даже не придал особого значения тому неловкому моменту, в самом деле приняв всё за странный юмор. Или делает вид, что всё именно так. Как бы то ни было, сейчас намного важнее сконцентрироваться на деле, а не пытаться понять его реакцию.       Они пролистывают все эти бумаги несколько раз. Ванитас чертит на чистом листе какой-то график, пытаясь понять закономерность появления всей этой чертовщины.       — Смотри, — говорит, — если я правильно понимаю, то хоть какая-то логика тут всё-таки имеется. Даже удивительно, что никто доселе не обнаружил это, — прорисовывает несколько диагональных линий. — В этом лесу есть несколько троп, и ни разу ещё эти твари не появлялись на одной и той же два раза подряд, и то же касается временных разломов — недаром люди говорят, что молния никогда не бьёт в одно и то же место; такой же вывод можно сделать и тут. Следовательно, остаётся только найти ту дорогу, на которой всё это случалось в последнее время. Естественно, это не самая точная информация, поскольку далеко не все случаи фиксируются кем-либо… Хотя бы потому, что не все жертвы выживают. Но всё же.       А Архивист в очередной раз поражается тому, как легко Ванитас сопоставляет всё это, с какой уверенностью делает такие сложные выводы. Для него самого, наверное, проще было бы разобраться по ходу дела, чем что-то предполагать и анализировать, но этот человек успешно понимает всё даже исходя из предоставленных им лишь в схематическом виде данных, что не может не восхищать. Благодаря этому уже через несколько минут они выбирают, по какой дороге им следует идти, освобождая оставшееся время поездки для отдыха и моральной подготовки к грядущему.       Вскоре, правда, совсем темнеет, и Ванитас собирается спать; Ною же, напротив, не спится. Всё так же глядя в окно, он раздумывает над тем, как же безумно вдруг закрутилось всё в его жизни. Ведь девятнадцать, чёрт возьми, лет он жил себе спокойно, без особых событий и потрясений. Ну, может, не все девятнадцать — ему было около пяти, когда Бесформенный взял его к себе, но годы до этого почти не сохранились в его памяти, оставив лишь смутные и не шибко приятные образы. Так или иначе, с того момента, как он прибыл в поместье Учителя, мало что менялось в его жизни; один день сменялся другим, и каждый был донельзя похож на предыдущий, но, в общем-то, не то чтобы Архивиста это не устраивало. А тут вдруг будто бы какой-то вихрь пронёсся: встреча с Ванитасом, смерть Луи, эта затянувшаяся столь надолго история с проклятиями… Да ещё, вдобавок ко всему, — соулмейт. А ведь он так и не решился проверить, есть ли у Ванитаса такая же метка, как и у него. И вряд ли вообще решится. Даже сейчас думает сделать это, уже почти тянется к тому, дабы посмотреть — но тут же заставляет себя остановиться. «Ещё не время», — думает, хотя и не может понять, почему. Разве не лучше было бы уже или доказать это, или опровергнуть? Хотя, быть может, дело лишь в том, что именно он, Ной, боится узнать эту правду? Боится, потому что уже любит Ванитаса. И потому, что всё ещё помнит тот кошмарный сон, что видел перед встречей с ним. Ведь если теория родственных душ верна, то именно смерть Ванитаса тогда приснилась ему.       Увлёкшись этими, пусть и далеко не самыми радостными, мыслями, Архивист и не замечает, как засыпает. Просыпается он лишь от чьего-то неуверенного прикосновения; открывает глаза — видит Ванитаса, который с какой-то растерянностью дотрагивается до его плеча; собирается, наверное, уже встряхнуть его посильнее, но тут же отстраняется, замечая, что Ной уже проснулся.       — А я уже и не знал, как тебя разбудить, — заявляет он. — Мы, кстати, уже почти приехали.       — Что? Как приехали? Сколько времени? Что… — недоумевает тот.       — Успокойся, обратно пока не увезут, — уже с привычной насмешливостью отзывается Ванитас. — Сейчас восемь утра. Давай, вставай, одевайся, приводи себя в порядок. Осталось не так много времени.       Уже вскоре поезд останавливается, и они выходят; пройдя территорию вокзала и оказавшись у входа в Жеводанский лес, ощущают на себе все «прелести» местного климата: снег и вправду всё сыпется и сыпется с неба, добавляясь к уже лежащим вокруг сугробам. Тёплая одежда, ко всему прочему, оказывается крайне неудобной, будто сковывая движения. Ною никогда до этого не приходилось носить такое; да что там — всю жизнь проведя в достаточно тёплой Франции, он и не думал, что когда-нибудь ему вообще это понадобится.       Но если его вампирское тело ещё позволяет ему чувствовать себя более-менее комфортно в такую погоду, то Ванитасу явно приходится хуже — он то и дело жалуется на холод, проклиная Жеводань, вечную зиму и все те чёртовы обстоятельства, которые в итоге и привели их сюда. «Если бы я только мог, — думает тем временем Ной, — я бы согрел его в своих объятиях. Вот только вряд ли сейчас это подействует». Ему же самому становится едва ли не жарко, стоит только представить это; впрочем, своё бурное воображение он вновь заставляет успокоиться, концентрируясь на окружающей реальности.       А реальность эта и впрямь требует внимания: так и кажется, что вот-вот кто-нибудь да нападёт откуда-нибудь из-за кустов; приходится прислушиваться к каждому шороху и вздрагивать от каждого подозрительного звука. Даже несмотря на то, что уже, вроде бы, рассвело, за кронами деревьев — сосен и елей, главным образом, — светлого неба почти не видно. Мрак будто бы является естественным состоянием этого места, неотделимой его частью.       В снегу под ногами — лишь тонкая, протоптанная кем-то тропинка. Ещё одна странность: неужели кто-то так часто ходит тут? Но кто, если даже сама Хлоя д’Апше крайне редко позволяет себе выйти?       Благо, пока что расчёт Ванитаса оказывается правильным, ибо никого из агрессивно настроенных обитателей этого места они не встречают. Кажется, всё идёт так, как и должно, пока они не сворачивают соответственно повороту самой тропинки — за ним видят вдруг толпу каких-то людей. Судя по их форме и лошадям, на которых едут некоторые из них, это военные — причём одеты они так, будто бы пришли из прошлого века. «Временной разлом!» — догадывается Ной. Выглядят, к слову, они так, будто уже пережили какое-то сражение: одежда их местами порвана, у некоторых виднеются раны.       Архивист хочет уже предложить Ванитасу уйти в сторону, но не успевает: люди из прошлого уже замечают их. Надвигаются, угрожающе глядя. «И что им только от нас надо?» — не понимает Ной.       — Где эта тварь? — Один их них хватает Ноя, притянув к себе за шарф. — Только вы могли помочь ей спрятаться! Отвечайте!       — Какая тварь… О чём вы? — недоумевает тот. Что тут вообще происходит?       Другой человек точно так же держит Ванитаса. Они переглядываются, судорожно пытаясь придумать, что же делать дальше.       Решение приходит неожиданно: краем глаза Ной видит, что на дороге также появляется некто — худой, невысокого роста и неопределённого пола; у этого человека волосы длиной до плеч, платинового, чуть отливающего фиолетовым, оттенка; его ярко-карие глаза горят каким-то красноватым огоньком. Одет, кажется, как-то обычно, непримечательно. Ещё один человек из прошлого, также заметив его, вдруг вопрошает:       — Девчонка, и что же ты тут делаешь? Одна в такой глуши? Знаешь, а ведь мне хотелось бы поразвлечься после этой ужасной битвы… Не окажешь ли услугу? — И приближается к этому незнакомцу, уже явно настроившись на приятное продолжение сего вечера.       Алый огонь в глазах того разгорается ярче, делая их почти бордовыми. Резко отпрыгнув назад, он достаёт откуда-то длинное, с замысловатым наконечником копьё, одновременно с тем произнеся:       — За то, что вы посмели назвать меня девчонкой… Вы поплатитесь сполна! — и нападает. Удар — ничего не ожидавший извращенец падает наземь. То же происходит и со всеми его спутниками, включая тех, что удерживали Ноя и Ванитаса, — по счастью, самих Ноя и Ванитаса сия участь минует.       — Эмм… Спасибо? — неуверенно произносит Архивист, не зная, как вообще реагировать на всё, что только что произошло.       — Не за что, — как-то недружелюбно кидает тот. Дальше в полном молчании доходит с ними до ближайшей развилки, где сворачивает в противоположную сторону.       — Странный какой-то, — отмечает Ной.       — Кого тут только не встретишь, — равнодушно отзывается Ванитас, совсем, кажется, всему этому не удивившись. — Ну да ладно. Этот хоть нам помог, а не наоборот.       И они продолжают свой путь.       Идут долго, но будто бы совсем не приближаются к замку. Расстояния здесь ощущаются почти бесконечными, а холод уже даже Ноя начинает напрягать, пусть и не так сильно, как Ванитаса — тот вообще, судя по всему, едва сдерживается, чтобы не бросить всё к чертям и не пойти обратно, но заставляет себя даже и не думать о таком. Всё же люди… Такие хрупкие.       Но вот, наконец, замок уже виднеется где-то вдалеке — его тёмные, с прямыми крышами башни возвышаются над округой. Даже с такого расстояния чувствуется мрачная атмосфера этого места. Точно весь вечный снег и весь нескончаемый холод в лесу достигает своей максимальной концентрации здесь — по физическим ощущениям мало что меняется, но теперь холодно становится на душе.       Ванитас, завидев долгожданную цель, несколько ускоряется; Ной следует его примеру, стараясь не обращать внимания на странное чувство, от которого всё будто бы сжимается внутри. Это не страх, нет, и не неприязнь даже — скорее, какое-то гнетущее предчувствие; оно витает в воздухе и будто бы пробирается под кожу, занимает мысли, раздражает, не даёт сосредоточиться. И нет никакой возможности понять, есть ли в этом какой-то смысл или то лишь иррациональное ощущение, вызванное окружающей обстановкой.       Впрочем, как бы там ни было, это всё равно мало что меняет: к замку они всё равно подходят, останавливаясь у ворот, очертания которых едва ли можно различить в стене — сами по себе они сделаны из того же чёрного камня, что и весь замок. Думают, как бы им пробраться внутрь, но не успевают даже обговорить сию проблему, как врата открываются — и кто-то, почувствовав их присутствие, выходит наружу, тут же, впрочем, закрывая проход обратно. Подняв глаза, Ной видит перед собой среднего роста черновласого вампира; с некоторым недоверием и беспокойством он окидывает их взором жёлтых глаз, после чего вопрошает:       — Вы кто такие?       — Мы пришли обсудить кое-что с мадемуазель д’Апше, — прямо заявляет Ванитас.       — Мадемуазель не сообщала, что ждёт гостей, — возражает этот вампир. — Следовательно, я не могу впустить вас.       — Это важно, — настаивает человек. — При нас нет оружия, можете даже обыскать нас, и мы совершенно точно не желаем ей зла. Нам всего-то нужно задать пару вопросов, после чего мы спокойно покинем это место. Мы даже ответов требовать не будем, обещаю. Только если она сама не будет против.       Черновласый с сомнением оглядывает их ещё раз; намеренно встречается глазами, пытаясь, видимо, понять, насколько всё это правдиво. Приближается и, не сказав ни слова, ощупывает обоих на предмет наличия какого-либо оружия; убедившись в отсутствии оного, кивает, пусть неохотно, но всё же вновь открывая ворота:       — Ладно, проходите. Но учтите, что я не отойду ни на шаг и буду пристально следить за вами.       Немного помедлив, добавляет также:       — Кстати… Жан-Жак Шастел, дворецкий мадемуазель д’Апше.       — Винсент Найтрей, — Ванитас снова представляется тем самым именем; Ной же, вспомнив вдруг, что Хлое ни в коем случае не следует знать его настоящее имя, также называет вымышленное:       — Гилберт… Найтрей, — Не находит ничего лучше, кроме как назваться той же фамилией, что и Ванитас, ввиду чего ловит на себе его полный недоумения взгляд.       — Вы братья? — вопрошает Жан-Жак.       — Вроде того, — неуверенно отвечает Ной, осознавая, что совершенно не ожидал такого вопроса, хотя его возникновение в такой ситуации и кажется очевидным и почти гарантированным.       — Только по матери, — выручает его Ванитас. На ходу придумывает целую историю, которую тут же и рассказывает. — Если говорить коротко, то… Ну, у неё была связь с двумя мужчинами, ни с одним из которых она не была в браке. И второй из них, мой отец, после её смерти усыновил и Гила, дав ему свою фамилию. Хотя… Не думаю, что вам интересно вдаваться в подробности чужой личной жизни, так что предлагаю больше к этой теме не возвращаться.       Сложные, почти невероятные истории, как ни парадоксально, всегда звучат чуть правдоподобнее простых и ясных — именно этим, судя по всему, Ванитас и пользуется, чтобы убедить этого ЖанЖака в правдивости их родства. Этот тип явно недоверчив и не купится на слишком явную ложь, но в том и дело: жизнь ведь часто намного запутаннее, чем кто-либо вообще может выдумать, так что мало кто стал бы лгать так подробно, точно и впрямь рассказывает о жизненных событиях. Но Ванитас — как раз такое исключение. Вновь он тщательно просчитывает всё, не оставляя ни единого повода для сомнений.       Тем временем они уже заходят в замок; внутри, как выясняется, он выглядит ничуть не менее пугающе, чем снаружи, лишь усиливая то отвратительное предчувствие, которое Ной и без того ощущал весьма явственно. Низкие потолки, тёмные коридоры без окон, лишь с одиноко горящими в нишах стен свечами, кажущиеся бесконечными мощёные камнем проходы, — всё будто бы сделано специально для того, чтобы навести страху и сбить с толку любого, кто посмеет зайти сюда. Архивист старается держаться между Ванитасом и Жан-Жаком, разделяя их друг с другом и постоянно кидая на второго недоверчивые взгляды, — как знать, на что способен кто-то, кто спокойно обитает в подобном месте?       А вот просторная гостиная, в которой они оказываются после нескольких минут ходьбы в темноте и тесноте, напротив, оказывается очень даже уютной; окна тут большие, почти что от пола до потолка, стены покрашены в пастельно-голубой, и вся мебель подобрана в схожих светлых оттенках; на потолке висит хрустальный канделябр, а по углам кое-где даже стоят растения в горшках. Контрастируя с коридорами, это помещение кажется почти сказочно прекрасным. Ной выдыхает, позволяя себе чуть менее пристально следить за Шастелом. Возможно, всё не так плохо, как он успел себе представить.       — Подождите здесь, — говорит тем временем Жан-Жак, — я поднимусь к мадемуазель и спрошу её, согласится ли она вас принять. Кстати, на случай, если вы захотите сделать хоть что-нибудь, что может ей не понравиться… Мы далеко не одни в этом замке, — Он делает какой-то знак рукой, и из-за угла выходит нечто; оно обладает человеческим телом, но вместо головы на плечах его покоится труба, расширяющаяся часть которой, судя по всему, служит ему лицом.       — Автоматоны, — кратко объясняет Шастел.       И поднимается по широкой лестнице с выкрашенными белой краской перилами, вскоре скрываясь на следующем этаже.       — Тот человек из церкви… Уже должен был прийти, так? — тихо вопрошает Архивист, убедившись, что никто из жителей замка точно его не слышит       — Если всё получится так, как мы планировали, то это произойдёт вскоре после начала нашего разговора с Хлоей, — отвечает Ванитас. — Если она, конечно, вообще захочет говорить с нами.       Проходит ещё две-три минуты, прежде чем хозяйка замка показывается на лестнице. Ной даже удивляется, когда видит её, — совсем не так он представлял эту мрачную затворницу. Конечно, им давно было известно, что Хлоя д’Апше перестала взрослеть после Вавилонской трагедии, на момент которой ей едва исполнилось четырнадцать, но Архивист не мог и подумать, что та выглядит настолько юной и невинной. Белые кудряшки, чёрное с голубыми украшениями платьице, очень низкий рост — точно и вправду совсем ещё ребёнок. И не скажешь, что она прожила больше шестисот лет.       Подходит к ним ближе, глядя с некоторым недовольством. Взор её голубых глаз — совсем не такой, как у того же Ванитаса, а какой-то льдистый, сверкающий подобно инею, — кажется таким же холодным, как вечные снега Жеводани. Прежде, чем кто-то из них успеет сказать хоть слово, она спрашивает требовательно и раздражённо:       — И что же вы от меня хотите?       — Всего лишь задать несколько вопросов, — начинает Ванитас. — Если вам вдруг интересно, меня зовут Винсент Найтрей, а это мой брат, Гилберт.       — Ну, моё имя вы, я думаю, знаете, раз прибыли сюда, — отзывается Хлоя. Садится на один из стоящих рядом диванов, жестом пригласив их последовать её примеру. — И что это за вопросы, позвольте узнать?       — До нас дошла кое-какая информация, — напрямую говорит тогда человек, — о том, что у вас есть определённая связь с Королевой вампиров. Скажите… Правда ли это?       Взгляд Хлои темнеет. Она медлит с ответом какое-то время, после чего бросает:       — Вы компрометируете меня подобными утверждениями. Конечно же, нет. Если вы ещё раз скажете что-то подобное, я попрошу Жан-Жака выгнать вас отсюда.       Ной понимает: она лжёт, причём лжёт крайне неумело. Опускает глаза, избегая встречи взглядов, нервно теребит ткань платья, накручивает на палец локон — сразу видно, что эта тема ей знакома и является какой-то важной для неё тайной. Но и договориться, судя по всему, не получится. Что ж, они и не надеялись, по сути-то. Остаётся лишь полагаться на того обещанного церковниками «гостя», присутствие которого может в корне изменить ситуацию.       И он не заставляет себя долго ждать: прямо в этот момент кто-то вдруг разбивает большое окно гостиной, влетая внутрь. Ной смотрит на него, вдруг с удивлением узнавая в нём того самого типа, который встретился им по пути сюда.       — Ч-что происходит?! — недоумевает Хлоя. Тот лишь угрожающе приближается.       — Я Астольфо, паладин Граната, — заявляет он. — И я пришёл сюда, чтобы покарать тебя, ничтожную грешницу, посмевшую поселиться в одном мире с людьми! — указывает на Хлою, вместе с тем доставая откуда-то своё странное копьё.       — Э-это вы привели его сюда?! — негодует д’Апше, глянув на Ванитаса и Ноя.       — Впервые видим, — возражает Архивист.       А этот Астольфо подходит ближе. Жан-Жак делает знак автоматонам — и те в количестве пяти штук выходят из-за углов, окружая церковника. Среди них есть и тот, первый, с трубой, и другие, головы которым заменяют скрипки, клавиши фортепиано и ещё какие-то инструменты. Впрочем, этих существ Астольфо откидывает в стороны практически одним ударом; та же участь ждёт следующих, точно так же вышедших откуда-то по указанию Жан-Жака.       — Что он сделал с ними? — негодует Хлоя. — Он… Смог уничтожить их?!       — Всего лишь вывел из строя на время, — успокаивает её Жан-Жак.       А Астольфо уже надвигается на них. Хлоя, встав со своего места, бежит к лестнице, тут же взбираясь наверх, но церковник следует за ней.       Ной, Ванитас и Жан-Жак также вскоре оказываются там. Хлою Астольфо уже почти загоняет в угол — она отступает всё дальше и дальше по коридору, но расстояние между ними лишь сокращается, а пути для отступления уже нет. В отчаянии она вдруг подаётся в сторону, открывая первую попавшуюся дверь и забегая в комнату; хочет закрыться там, но Астольфо успевает проскользнуть внутрь. Оттуда слышится грохот падающих вещей. Жан-Жак тут же срывается с места, тоже скрываясь за дверью.       — Останься здесь, а я зайду, — говорит Ной Ванитасу.       — Ну уж нет, — возражает тот. — Я тоже должен увидеть это.       — Этот церковник, он… Вероятно, в самом деле настроен очень агрессивно, — объясняет Архивист. — Я не хочу, чтобы и ты подвергался такой опасности. И…       — Из нас двоих он скорее нападёт на тебя, чем на меня, — парирует Ванитас. — Я ведь человек.       Ной понимает, что спорить с ним бессмысленно, а потому, вздохнув, лишь направляется ко входу в комнату, не говоря больше ничего; Ванитас следует за ним.       Внутри они видят то же, что, наверное, и ожидали увидеть: Хлоя стоит в противоположной части комнаты, у окна, тщетно пытаясь найти способ сбежать; Жан-Жак находится перед ней, не позволяя Астольфо добраться до неё. Как ни странно, свои тайные способности д’Апше всё ещё не проявляет. Возможно, они и просчитались, поставив на то, что она раскроет их в попытке отбиться…       А Астольфо тем временем удаётся оттолкнуть в сторону Жан-Жака. Кажется, вот-вот он доберётся до Хлои. Его глаза горят тем же багровым огнём, что и тогда, когда он с такой лёгкостью уничтожил тех людей в лесу. Видно, что себя он уже не контролирует, а Хлою намеревается в самом деле убить. Ситуация принимает совершенно неожиданный оборот. Такого они уж точно не планировали, а потому сейчас Архивист судорожно рассуждает, что же делать дальше.       Рассуждает — но в голову не приходит ничего, кроме одной-единственной безумной идеи. Безумной настолько, насколько это вообще возможно, нарушающей все их замыслы и не имеющей никакого смысла. И всё же Ной решается на это — и за секунду до того, как копьё Астольфо настигнет Хлою, резко оказывается между ними, закрывая ту собой.       Странное оружие как-то раздвигается и удлиняется, наконечник его разделяется надвое. Ной успевает развернуться и выставить вперёд левую руку.       Астольфо атакует. Одно из лезвий его оружия рассекает плоть Архивиста.       Тот даже не сразу понимает, что произошло. Стоит несколько секунд в каком-то ступоре. Благо, находившийся где-то позади церковника Жан-Жак уже успевает сориентироваться и, незаметно подойдя ближе, ударить того стулом, отчего Астольфо, не ожидавший такого, падает.       А потом слышится полный ужаса вскрик Хлои. И Ванитаса. Архивист всё ещё не до конца осознаёт, что произошло; сползает на пол, чувствуя, как сознание покидает его…

***

      Приходит в себя он уже в другом помещении. Оглядевшись, обнаруживает, что находится в одной из комнат замка.       Пытается понять, что же всё-таки произошло. Вспоминая последние события, анализирует свои ощущения. Не чувствует ничего особенного, кроме боли в левой руке, которая, кажется, к тому же ещё и не двигается. Страшная догадка приходит ему на ум, но тут же рассеивается, стоит ему взглянуть на саму конечность — та, по крайней мере, находится на своём месте, но перевязана и не реагирует ни на какие попытки ею воспользоваться.       — О, вы уже пришли в себя, месье Найтрей, — В комнату заходит Хлоя.       — Ч-что случилось? — вопрошает тот.       — Ну… Для начала хотелось бы поблагодарить вас за то, что вы сделали, — отзывается та. — Даже несмотря на то, что я хотела выставить вас и вашего брата отсюда, вы всё равно защитили меня… Спасибо. Что же касается произошедшего… Тот церковник отсёк вам руку. К счастью, с помощью моей исцеляющей магии мне удалось заново соединить ткани, так что не беспокойтесь, всё будет хорошо. Правда, окончательно всё восстановится не так уж скоро, но благодаря вампирской регенерации это хотя бы возможно.       Ной, конечно, поначалу ужасается, узнав всё это, но, в общем-то, понимает, что ещё легко отделался, учитывая силу этого Астольфо. Так и не разобравшись до конца во множестве неопределённых эмоций относительно всей этой ситуации, через пару минут попыток осмыслить всё это задаёт лишь один вопрос:       — А где В… Винсент? — Едва не забывает, что тот также представился вымышленным именем, но вовремя вспоминает об этом.       — Почти до утра сидел тут, пока я не отправила его спать, заверив, что с вами всё будет в порядке, — отвечает Хлоя. — Он не хотел уходить, но всё же вы были без сознания почти сутки, и…       «Ванитас… Сидел у моей постели?» — удивляется Архивист. Одна мысль об этом греет его душу. Он ведь и не думал, что этот человек будет так беспокоиться за него. Ванитас совсем не похож на кого-то, кому свойственны подобные действия. Если он и вправду оставался тут столько времени, значит, это было очень для него важно. Это даёт определённую надежду… Впрочем, Ной даже самому себе не признаётся, на что именно.       — Полагаю, вы можете встать и пройти в гостиную, — говорит тем временем д’Апше. — Мне хотелось бы обсудить кое-что с вами и вашим братом.       С этими словами она выходит; Ной же не без усилий, но поднимается, также направившись к выходу.       Когда он приходит в гостиную, Ванитас уже ждёт там. Увидев Архивиста, явно выдыхает с облегчением.       — Я рад, что всё обошлось, — тихо произносит.       Хлоя тем временем начинает говорить, чуть смущённо смотря на них:       — Итак. Поначалу я не очень доверяла вам, а потому не хотела говорить о моей связи с Королевой, — Она молчит несколько секунд, собираясь с мыслями, после чего продолжает. — Но теперь, когда вы, Гилберт, едва не пожертвовали собой ради меня… У меня просто нет права скрывать от вас правду. Я поклялась, что сохраню эту тайну, но во всём есть исключения. В общем… Позвольте представить вам. Нэния. Ожившее проклятие.       В воздухе рядом с ней из ниоткуда появляется целиком чёрное, лишь отдалённо напоминающее человека своими очертаниями существо. Оно как-то рябит и извивается, будто бы не обладает физическим телом и вот-вот исчезнет. Его большие, спиралевидные глаза, по всей окружности обрамлённые белыми ресницами, кажется, смотрят в самую душу, вызывая какое-то мерзкое ощущение, будто бы эту самую душу выворачивают наизнанку, заглядывая в самые её глубины. Само существо парит, не касаясь пола, а вокруг него собирается какая-то чёрная дымка — точно внутри этого создания так много тьмы, что она так и рвётся наружу, формируя этот тёмный ареол.       — Н-но как?.. — Ванитас первым решается сказать хоть что-то.       — Это долгая и сложная история, — объясняет Хлоя. — Думаю, мне будет непросто рассказать об этом, учитывая, что все эти события касались непосредственно меня, но раз уж я решила открыться вам, то пути назад уже нет, — Она вздыхает и хмурится, но не останавливается, продолжая свой рассказ. — В общем, как вы, наверное, уже знаете, родилась я человеком. Несколько столетий назад. Да, сложно в это поверить, но я намного старше вас обоих… Ну, если я не ошиблась, предположив, что вы достаточно молоды, но за столько лет я научилась различать возраст вампиров одним лишь взглядом. Так вот, возвращаясь к моей истории. Во время Вавилонской трагедии, когда мне было четырнадцать, я стала одной из тех, чья формула была переписана. Из всех моей семьи только меня постигла такая участь. И мой отец, он… Захотел превратить меня обратно в человека. Все считали меня чудовищем, и я знала, что им и являюсь, а потому тоже хотела стать обычной. И он начал изучать формулу мира, пытался найти способ переписать её обратно. Мы провели много исследований, но человеческая жизнь не дала ему завершить их — он умер, так и не прийдя ни к какому итогу. Точно так же постепенно покинули этот мир все мои родственники, и тогда… Я просто осталась одна. Я была одна в этом огромном замке и пыталась скрасить это одиночество, создавая автоматонов и называя их именами членов моей семьи. Но это была лишь иллюзия, и с каждым днём я чувствовала себя всё более одинокой. Да ещё и охотники на вампиров постоянно атаковали мою обитель — тогда вражда с людьми была в самом разгаре. А потом появилась она. Фаустина, Королева вампиров. Она знала обо мне всё и предложила заключить контракт. Суть вот в чём: она разделила себя на две части, спрятав всю свою силу во второй. Вот только эта самая вторая часть была всего лишь её проклятием, обрётшим форму. И это проклятие она передала мне. Ей нужно было скрыть его от посторонних глаз, а мне — найти хоть кого-то, кто остался бы рядом со мной на отведённую мне вечность. И оно стало единственным существом, которое понимало меня. Оно не единожды спасало меня от нападок церкви, да и просто составляло мне компанию здесь, среди всей этой тьмы. Оно даже научилось принимать человеческий вид по моей просьбе, — стоит ей это сказать и перевести взгляд на Нэнию, как та вдруг начинает меняться; тёмная дымка полностью окутывает её тело, а когда рассеивается — перед ними предстаёт невысокая девушка с длинными золотыми локонами, одетая в простое белое платье.       — Единственный её недостаток — Нэния не умеет говорить, да и своим разумом как таковым не обладает, — продолжает Хлоя. — Но и без того мы пришли к взаимопониманию. И несмотря на то, что она — лишь проклятие, я люблю её. Она была в моей жизни ещё задолго до того, как я взяла в свой замок Жан-Жака, задолго до того, как вампиры заключили перемирие с людьми, задолго даже до моего знакомства с лордом Рутвеном…       — Вы знали Августа? — удивляется Ванитас.       — Да… Вот эту историю мне точно не хотелось бы рассказывать вам здесь и сейчас, — отвечает та. — Скажу лишь, что о существовании Нэнии не знал даже он. Лишь вам и Жан-Жаку я доверила этот секрет. Искренне надеюсь, кстати, что это не будет использовано против меня.       — Можете не сомневаться, — заверяет её Ной.