Молчание.

— Доброе утро. Перед калиткой стоял Евгений, протянув руку к колокольчику, видимо, собираясь позвонить. Он недоуменно посмотрел на меня, опустив руку. — Доброе, — кивнул я. — Ярик ещё спит. — Я к тебе, — покачал головой он. За спиной у него висела гитара, я вспомнил о нашем вчерашнем разговоре. — К Амине зайду позже, она ещё спит. — Как скажешь, — пожал плечами я. — Только мне нужно было в магазин. — Не проблема, — Евгений сверкнул дружелюбной улыбкой. — Сходим. Только дождь собирается. — А это по твоему проблема? — Ну, как знаешь. — Он взял за руль велосипед, стоящий у забора и закинул ногу. — Бери свой. Через пару минут я вернулся, обнаружив гитару со внутренней стороны нашего двора под забором. Евгений беспечно стоял снаружи, сидя на велосипеде. Как бы стоял, но как бы сидел. Я сел на свой велосипед и мы тронулись. В магазине Каберский взял немного еды себе, и когда я предложил оплатить это с остальными покупками, он отказался. Минус в колонку "Евгений" — меня задело то, что он отказывается от моих попыток сделать ему приятно. Когда мы вышли на улицу, всё же пошёл дождь. И не просто дождь, а прямо ливень. Добежав до велосипедов и закинув пакет на багажик, мы поспешили вернуться домой. Пока мы ехали, Евгений запрокинул голову назад, волосы упали на шею и по ним потекла вода. Кадык сильно проступил и бросался в глаза сильнее обычного. Он рулил, не глядя на дорогу. Я, заглядевшись на него, чуть не потерял управление и колеса свернули куда-то в траву. В последний момент схватив руль, я грохнулся на колено, придавившись сверху велосипедом и рассыпав покупки. Евгений остановился и, вернувшись ко мне, помог встать и собрать покупки. Он делал это с таким энтузиазмом, что мне стало стыдно за то, что я даже допускал мысль, что должен был бы ненавидеть его. Это невозможно. С ним я больше всего чувствую себя не пустым местом, хотя стоит появиться кому-нибудь ещё, как моя личность отходит на задний план. Он помог уложить покупки покрепче на велосипед, и видимо, считая, что мой драндулет неисправен, и из-за него я упал, тщательно осмотрел руль и колеса, не взирая на ливень. Во двор мы залетели, подхватив гитару Евгения, и бегом рванули в дом. Велосипеды одиноко валялись около сарая. С кухни вышел заспанный Ярик, и удивлённо уставившись на нас, спросил: — Жень, ты чё тут... Ты ко мне? — В этом доме живёшь не только ты. — Заметил Евгений, забирая у меня пакет. Я не отдал, и скинув мокрые ботинки, пошёл на кухню, оставляя за собой темные пятна воды на деревянном полу. — Вещи возьми у меня в шкафу. — Распорядился Ярик, не обратив внимания на замечание. — Мне и в этих нормально. — А я не хочу, чтоб у нас всё было мокрое! Переоденься. Когда я вышел, разложив продукты, Евгений спускался по лестнице за оставленной на первом этаже гитарой, положив одну руку на перила. Он выглядел идеальным. Хоть он им и не являлся, но по крайней мере, в моих глазах он таким и был. За глаза можно было простить все минусы, если они вообще были заметны. Я подобрал гитару и протянул ему. — У тебя в комнате будем, или на кухне посидим? — спросил он, поворачиваясь в полупрофиль. — Где тебе удобнее... — промямлил я, надеясь, что он выберет кухню. — В твоей комнате. — Не колебаясь, ответил он, и отвернувшись, пошел ко мне. Как только в мои покои отворилась дверь, оттуда запахло благовониями. Я не проветрил свою конуру с утра, а ведь стоило бы. Растениям, наверное, не хватает света, надо будет включить вечером. Крохотный кактус Евгений стоял на окне, потому что он больше всех любит солнце. Сам Евгений глубоко вдохнул носом, открыв дверь. — Не особо люблю этот запах, — сказал он, заходя. — У меня другие благовония. — Тоже любишь благовония? — спросил я, закрывая дверь. — Ага. Я в этом плане как ведьма. У меня их полно. — У меня тоже. — расхрабрившись, улыбнулся я. — Поздравляю. — Сухо ответил он. Я мысленно дал себе пощечину. Ему не нужно знать о тебе что-либо, впечатлять — его задача, а твоя — слушать! Знай свое место! — Так вот... — он расчехлил гитару, но тут заметил. — Переоденься. На меня твой братец ругался, чтоб я тут ничего своими тряпками не намочил. Так что будь добр, переоденься тоже. — когда мои руки потянулись, чтоб снять футболку, Евгений тактично уставился в окно. Когда Каберский краем глаза заметил, что я уже одет, он обернулся и продолжил. — Так вот. Давай начнем со строения гитары. Пойдем сверху вниз. Головка грифа... — он посмотрел на меня, я кивнул, не смея оторвать взгляда от гитары и посмотреть на него. — Колки. Здесь, — он указал пальцем на место. — Верхний порожек. Так, кстати, о их функциях. Час. Битый час он расписался мне о строении гитары. Я слушал, не отвлекаясь ни на минуту, но когда Евгений спустился на первый этаж попить воды, я с тоской отметил, что не терпится приступить к практике и как же будет скучно Амине. Вернувшись, он наконец-то дал мне в руки гитару и стал показывать, как правильно нужно держать ладони и пальцы, как правильно играть, старался сделать так, чтоб я не задевал соседние струны, но мои пальцы с непривычки были уж очень непослушные. Ещё час. Я смертельно устал, горло пересохло, мне очень хотелось горячего чаю, пальцы я перестал чувствовать, немного жгли подушечки. — Задолбал я тебя? — спросил Евгений. Я отрицательно покачал головой. — Даже если и задолбал, ты сам согласился. — Пойдем, чаю попьем. — Предложил я. — Эй, не, какой чай? Весь пыл угаснет. — И вот так вот нужно каждый раз пыл разогревать? — Не-а. Будет вспыхивать при одном упоминании музыки, если посвятить себя этому. У каждого, правда, по-разному. Я, например, начинаю проклинать музыкалку, потому что выбрал ее, а не... — Спорт. — закончил я. Большинство его жалоб на жизнь я выучил наизусть, они были довольно интересными, хоть зачастую и с матом. Ко мне он относился как к ребенку, и в диалоге с глазу на глаз почти не матерился. — Да. — Подтвердил он. — Я щас так навыки фигурного катания растерял... — ...Что твой тренер расчленил бы тебя коньком. — Эй, хватит. Я помню, что я говорил. Проблема в том, что это помнишь и ты. — Извини. — Не извиняйся больше. Не за что просить прощения. — Он взял у меня гитару и перебрал пару струн пальцами. — Из... Хорошо. Евгений стал наигрывать мелодию, и я узнал "Воспоминания о былой любви". Красивая песня. "Король и Шут", в целом, классная группа, но панк рок я не слушаю. Это по части Саши. Мне нравится местное инди, альтернатива. А Евгений, как он говорит, слушает рок семидесятых. Гитара низко запела, играя бесконечно красивую и скорбящую мелодию. Без слов она уже прекрасна, без завершенного исполнения ещё более грустная. Евгений, как мне показалось, перебирал одни и те же струны, но как у него это выходило! Для меня это была магия, не доступная моим рукам, растущим не из того места. Когда он остановился и посмотрел на меня исподлобья, я улыбнулся. — Как красиво... — тихо сказал я. — Что, прости? — он, видимо, не расслышал моих слов. — Красиво. Очень. — Для меня - нет. Я могу лучше. Это для тебя красиво. Мне стало его жаль, но я столько раз слышал от него, что он не нуждается в поддержке, что решил промолчать. Может, это была одна из моих многочисленных ошибок. Слишком он не похож на человека, который не врёт. И он чересчур самокритичен. — Пойдем, всё же, чайку попьем. — Ладно, пошли. Чаехлеб. Я вообще люблю воду. "Святой источник". Литрами могу пить. — Впервые вижу человека, — сказал я, — который любит пить просто воду. Она же... Ну... Безвкусная. — Неважно. Мне она нравится. — мы спустились на первый этаж. — Я могу литрами ее пить. Как-то выпил большую бутылку за раз! — Ого... Мощь... — протянул я, желая поощрить тему разговора. И что, что мы разговаривали о воде? Мы разговаривали. Для меня это уже достижение. Пока Евгений разговаривал о воде и его достижениях в ее отношениях, за окном прекратился дождь. С крыши ещё стекала вода, но дождя не было. — Эй, Жень, — раздалось с порога кухни. — Может пойдем ко мне? В приставку сыграем... Безусловно, брат заботился о моей социализации, но сам остаться без друзей из-за меня он не хотел, и я не вижу в этом ничего противоестественного. Поэтому не злюсь. — Давай в другой раз. — Сказал Евгений. — Нет, Ев, — я обернулся на них и сам опешил от своей резкости. — Иди. Я лучше попью чай один. — Я хотел попить с тобой. — А я хочу попить один. — Тогда занесешь в комнату мне чай. — Он скрылся в дверном проёме, и Ярик бросил мне неясный взгляд. Чай заварился слишком крепким, я не положил сахар и понес его наверх. В комнате брата раздавался отборный мат — да, тут ни один, ни второй не смущались меня и дали волю ругательствам. Как только дверь открылась, Ярик закашлялся, не ожидая моего появления. — Чай. Без сахара. Разбавленный. — Спасибо. — Каберский как ни в чем не бывало протянул руки за кружкой. Я, отдавая, немного пролил на свои ноги. — А! Аккуратнее. — он забрал кружку и ещё раз взглянул на мои носки. — Сегодня точно не твой день. — По его губам скользнула улыбка, сразу сделавшая день "моим". Спускаясь по лестнице, я чуть не упал. Вовремя схватился за перила. На кухне мой чай уже превратился в чефирчик. Стёклышки, висящие на окнах, сверкали не так живописно, как при солнце, но мне сейчас и не было это нужно. Дождь не расстраивал меня в данный момент. По телевизору показывали "Людей в черном", я не люблю такие фильмы, поэтому переключил на новостной канал. Рассказывали о горящих лесах. М-да, современное СМИ нацелено лишь на то, чтобы запугивать людей. В комнату стало сквозить солнышко сквозь ветки яблонь. С детства нас с братом окружили яблоками, но он их ненавидел, потому что "Так эта дрянь приелась... Хоть бы какого-нибудь разнообразия", а я любил, потому что они — часть этого дома и меня. Сколько раз я упомянул местоимение "я"? Мне не о чем просто говорить. Когда рядом никого нет, я начинаю вспоминать о себе, при этом коственно думая о остальных ребятах. В такие минуты кажется, что я слишком эгоистичный, что так много говорить о себе нельзя, что срочно нужно отвлечься. И правда — ноги ведут меня к природе, руки делают что-нибудь полезное, мысли расстворяются в гармонии с окружающим миром. Опять я о себе. Это было не к месту. Нужно полить цветы или помочь предкам в огороде. О, пойду собирать яблоки.

***

После нескольких часов работы я пошел на качели в нашем дворе. Их сделали родители, когда мы с Яриком были совсем детьми, и тогда качели казались нам огромными, потому что их делали "на вырост". Мы иногда садились вдвоем на одну доску, я клал ему голову на плечо и мы мечтали о том, как вырастем. В нашем тогдашнем понимании быть взрослым — это когда тебе исполнилось четырнадцать. Ярик видел себя очень высоким парнем, думал, что его девушкой будет девочка, с которой они виделись по утрам по пути в садик и махали друг другу рукой. Был уверен, что будет учиться на отлично и что у него будет самая большая комната в доме. Мечтал он о мелочах. Я эти мечты поддерживал. Я мечтал в детстве писать стихи и рисовать иллюстрации к книгам, хотел, чтоб у меня было много друзей и чтоб был лучший друг один на двоих с Яриком. Чтоб мы были не разлей вода. Все трое. Сейчас нам пятнадцать, ни у Ярика нет девушки, ни у меня лучшего друга. Даже Ярика у меня больше нет. Мы больше не садимся вдвоем даже — бог бы с ним — на разные качели, не говорим часами. Всё из детства пропало. Когда мы были детьми, нас обоих не любили сверстники, поэтому мы были всегда вместе. Вдвоем кормили кошек, собирали яблоки, рисовали карикатуры друг на друга, кидали камешки в соседний двор и потом удирали оттуда, слушали Андрея Губина, лёжа на полу, и иногда на спор воровали у родителей алкоголь, а потом возвращали, потому что не могли его пить. В детстве мы были очень похожи. Я раскачивался, упираясь ногами в землю, и глядел на наши яблони. Я до сих пор могу залезть на любую из них, но зачем? Вдруг ветка сломается? Одному портить деревья бессмысленно, а вот если ты упал и к тебе подбежал кто-нибудь, стал бы ржать с ободранных коленей и говорить, какой ты лошара, то да — я бы влез на дерево. И даже падать было бы не страшно. На веранду, потягиваясь, вышел Каберский. Солнце сделало его рыжие волосы ещё более огненными. Я перестал раскачиваться. Он подошёл ко мне и сел на качели Ярика. — Ты чего с нами не захотел играть? Смотрю, а ты под яблонями хренью страдаешь. Ярик же тебя звал. — Я не захотел. — Соврал я. Ярик меня не звал, скорее всего, спустился на кухню и сделал вид, что говорит со мной. — Не люблю компьютерные игры. — А настольные? — Если дальше следует шутка "ложись на стол", то нет. А так, в целом, люблю. Особенно шахматы. — Я тоже люблю шахматы... Как-то участвовал в игре между учениками в нашей школе, они такие тупые, боже. А к "дураку" как относишься? — Отношусь. — Смешно. — едко заметил Евгений. Наступила неловкая пауза. Мне не нравится, когда он молчит, и я спросил: — А как часто ты играешь в настольные игры? — Если уж и довелось играть, то только за компанию, — Начал он. — А как можно догадаться, в компании я нахожусь не часто. Не то, чтобы никто не хочет, а просто я предпочитаю больше времени проводить с книгами. О, книги! — Если мы затронули тему книг, то сейчас он разговорится. Ииии, вот он, мой туз в рукаве — провокационный вопрос: — А что сейчас читаешь? — О-хо-хо, — судя по этому звуку, читает он полнейшую жесть, и мне предстоит слушать это очень долго. — Я начал "Маленькую жизнь". — Никогда не слышал. — Признался я. — О чем она? Он посмотрел на меня таким красноречивым горящим взглядом, что я понял — в книге происходит полнейшая жопа. У Евгения были широко распахнуты глаза и приоткрыт рот, а значит, говорить он будет долго. Зубы у него ровные и белые (хотя я ни разу не слышал от него "я иду к стоматологу"), обрамлённые фигурными губами. Какой же он красивый. И приятная внешность подкрепляется ярким характером, бойкостью и амбициями, так что не удивительно, что к нему тянутся люди. Он пустился рассказывать так быстро, что начал даже заговариваться и хватать ртом воздух, желая объяснить мне побольше о книге. Я был правда заинтересован, и слушал очень внимательно, стараясь не упускать слова, потому что говорил он очень быстро. — Я обязательно прочитаю. — Пообещал я, когда он, казалось, закончил повествование. — Ой, не надо. Испортишь психику. — Дал гарантию Евгений. — И всё же я прочитаю. — Уверил его я. Он немного раскачался на качелях, упираясь ногами в землю. У Евгения черные кроссовки. И торчат носки с синим кругом и надписью "Nasa". — Носки брата? — поинтересовался я. — Да. Скоро дойдет до того, что они будут мои. — Мгм. Я с позором опустил глаза на свои коротенькие носки с персиками. Я-то в маминых хожу... Евгений ещё немного посидел, потом встал и предложил: — Пойдем. Закончим сегодняшний урок. — Я кивнул. На втором этаже, когда мы заходили ко мне в комнату, из своей берлоги вышел Ярик и грозно сверкнул мне глазами. Смотрел так, будто если бы не Евгений, то брат бы меня задушил. Я не люблю, когда он так злится, потому что это бывает крайне редко, поэтому мягко улыбнулся этому грозному взгляду. Наверное, получился стремный изгиб губ, потому что Ярик скривился и ушел на первый этаж. Евгений уже ждал меня, сидя на кровати и держа в руках гитару. — Ну-ка, что из этого называется "резонатор"? Я молча ткнул пальцем на круглое отверстие в центре корпуса. Евгений выглядел довольно серьезным и даже хмурым. Меня это огорчило. Я стараюсь как можно сильнее уделять ему внимание и проявлять интерес, но дружит, общается, позволяет касаться себя он остальным. Не мне. Я не имею права даже коснуться его волос. Иногда я делал это украдкой, мог бы насильно лезть к ему, но не было ни малейшего желания раздражать его. Это же неприкосновенный Евгений. И хоть на меня он не ругался, не кричал, но всё равно я чувствовал, что гораздо больше внимания он уделяет остальным ребятам. Я для него никто и ничто. Слушатель. Как говорил Павел Воля — диктофон с яйцами. Грубое и пошлое выражение, но зато правдивое. Ох, никогда не любил комиков. Современных. Они стремятся высмеять человеческие недостатки, и при этом сами же до них опускаются. После получаса проверки того, как я запомнил части гитары, Евгений наградил меня поощрением в виде слова "неплохо", ну и мы решили остановиться. Было уже четыре часа дня, солнце ярко светило. Каберский вышел на улицу и потянулся, звучно хрустнув спиной. — Ай... Разваливаюсь. — Он положил руку немного ниже спины, хотя я уверен, что хрустнули лопатки. — Скоро начнут части тела отваливаться. — М, старость не радость, а молодость - гадость. — Сказал я, удерживаясь, чтоб не зевнуть. — Не то слово. — Согласился Евгений. — Пойдем, до конца двора проводишь меня. — Да я тебя до дома провожу. — Сказал я, спускаясь. — И смысл тебе туда переться? — вздохнул он. — Раз надо, значит надо. — Ну, ладно. Я улыбнулся, потому что очень хотелось. Хотелось улыбнуться. Это случается нечасто, а если и чувствуется напряжение в уголках губ, то я стараюсь улыбаться как можно дольше. Велосипеды ожидали нас там, где мы их и оставили. Сев на свой, Евгений резко дёрнул рукой в мою сторону, я отшатнулся и упал на велик. Каберский поскорее подскочил ко мне, и оптимистично воскликнул: — Давай руку. — Не надо. — Сказал я, ища рукой опору. Когда Евгений просто взял мою руку, я, на мой взгляд, слишком грубо выдернул ее и схватился за стоящее рядом корыто. Мне стоило мягко отнять руку, а не выдергивать. Наверное, поэтому Евгений и не подпускает меня к себе. — Ладно, поехали. — Он вскочил на велик, словно принц на белого коня, а я вполз на транспорт, как утопленник выползает в лодку рыбаку. Ноги ели крутили педали, а вот Евгений был бодр и полон сил. Когда он очутился на крыльце, возвысившись над забором, я помахал ему ладонью. Робкий жест, боязливый. Евгений размашисто махнул мне рукой. Да, мы с ним очень разные.