Любимые омеги бесславного Принца Харольда

— Все золото в мире не заставит собаку вилять хвостом. Яхонт медленно смахивает две горячие, застрявшие на ресницах слезинки маленькими указательными пальцами. В массивном праздничном одеянии, сшитом из красно-белого бархата, он выглядит нелепо и вычурно, как большая тряпичная кукла, стоящая посреди комнаты. Как прихорошенькое чучело, что вот-вот вынесут на костер. Напряженное молчание нарушил хриплый смех Харольда, чем-то напоминающий лай. Он видит, как лицо старшего брата трогает черная скорбь, а лица родителей наглеца ужас. Когда это простолюдины позабыли, что им, принцам, ничего не стоит отрубить непокорным головы и силой увести юных омег из их дома, а после сжечь его дотла? Отчего, не научили ребенка правильно вести себя с Господами? Харольд все не может унять глухой истеричный хохот. Ей-богу, он смеется не над горем Яспера! Ведь брата он горячо любит и готов на многое пойти ради его счастья. Старший принц тяжело вздыхает, оборачиваясь к Харольду и окидывая того морозным жестким взглядом — младший делает над собой огромное усилие, чтобы замолчать. Придурковатая улыбка остается на его раскрасневшихся колючих щеках. Яхонт! Не имя, а драгоценный камушек. Не считая всяких приживалок, единственный ребенок в семье и наследник, какого никакого, а имущества Капитана Нейба. Дитя, выросшее под стеклянным колпаком. Ему чужды семейный мордобой, голод, тяжелая работа — мальчика учили игре на флейте и пению. Он провел детство, пеленая игрушки вместе с Мартином, изобретая новые прически и поедая мармелад. Знать не зная, что омеги в других семьях спят на полу и подвергаются домогательствам от родных отцов и старших братьев. Собаку нельзя заставить вилять хвостом? Милое дитя! Имея золото, власть и меч в твердой руке можно заставить омегу вилять хвостом! И обучить ее другим забавным фокусам. Свадьба — дело уже решенное, пусть этот праздничный вечер всего лишь день их помолвки. Мальчишке важно напомнить Ясперу, что он не смог заслужить его любовь ни добротой, ни голубой кровью, ни конфетами. Херман-Крейтер, одновременно пытающийся скрыть и подчеркнуть свою зрелую омежью красоту с помощью строгого темного платья и жемчужной нити в черных волосах, тянет сына за руку за двери. Губы Нейба подрагивают в бессилии, он не может знать, что может принести худший исход для семьи, если он уступит Яхонта принцу или откажет в последний момент? Но маленький Яхонт позволил себе слишком многое в это мгновение. Громко выдыхая, глава семейства идет вслед за мужем, ничего не говоря дорогим гостям. Из-за стен послышались запоздалые нравоучения и упреки. Яспер не чувствует в себе сил, чтобы двинуться с места — Харольд не без интереса заглядывает в каждый уголок маленького чистого дома, открывает сахарницу, высыпает сладкий песок себе на ладонь и быстро слизывает. Язык не поворачивается потребовать у младшего брата вспомнить азы королевского воспитания! — Эти дома… Они такие глупые и странные. Харольд садится прямо на обеденный стол, теребя в руках цветную вязанную салфетку. Болтая ногами в грязных сапогах, он видит несколько упущенных петель в ажурном изделии. Этот бесполезный кусок шерсти - подарок мальчишек родителям на какой-то семейный праздник. Дерьмовый подарок. — Дома простолюдинов? — Уточняет Принц Яспер. — Дома счастливых семей. — Харольд складывает несчастную салфетку вдвое и смахивает ей присохший ком сухой грязи с левого каблука. Яспер не сразу обращает на это внимание. Опомнившись, бледнеет и в ужасе оглядывается. — Прекрати! Прекрати это сейчас же! Я хотел, чтобы ты был рядом со мной сегодня! Потому что мы братья! А ты?! Ты никогда не повзрослеешь, Харольд! Навсегда останешься мерзким больным непослушным ребенком! Урру великий свидетель — я пытался быть к тебе снисходительным! Я всегда оказывал тебе поддержку, защищал… — Принц кусает свою же ладонь, силясь успокоиться, — Отец. Наш отец! Хорошо устроился в башне, как райская птичка на ветке! Это он виноват в том, кем ты стал! — Ой ли? — Альфа потягивается, уже полулежа на столе, — Этот мальчишка еще без запаха. Сколько ему? Да у него молоко на губах не обсохло, а ты собираешься сунуть ему в глотку свой член. Ты такой же больной ублюдок, как наш папенька, Яспер. Старший принц молчит, медленно отворачиваясь — не выдерживает легкой живой улыбки Харольда. Насколько эти слова правдивы, Яспер доподлинно не знал сам. — Пошел вон. — Сухо, не без надрыва, приказал альфа. — Снова «пошел вон»? Да ты шуток не понимаешь, дружище! Если так серьезно идти по жизни, однажды можно повеситься! Ясперу нужно время, чтобы оттаять. Харольд по опыту знает, что на это может уйти от недели до месяца. Он мог бы и злиться на старшего брата за грубость, за то, что он посмел оскорбить папеньку. Но Харольд неожиданно для себя находит для бедняги крохи сочувствия. Он понимает Яспера! Ведь он тоже уже несколько месяцев был влюблен. В робкое, пахнущее спелой малиной существо, прячущееся прямо сейчас за полупрозначной шторой, под названием Мартин. Мартин! Итак, Харольд уже давно был влюблен. Дольше, чем гноились его разбитые костяшки от грязной крови Лога, попавшей в раны. Обратиться за перевязкой было не к кому. Лог, пожалуй, согласится вылизать его руки, переступи альфа вновь порог его дома. Но тогда, вся наука Харольда пойдет напрасно. Не ради веселья же он Лога бил — за дело! Принц Харольд был влюблен. Да и по сути влюблен во что? В дрожащие малиновые холодные губы, которые в шутку удалось поцеловать и обнюхать темной мартовской ночью. В тонкую смуглую омежью шейку, в густые черные волосы, крупными кольцами выскальзывающие из-под капюшона хитона. В невинность. В богобоязненное целомудрие. В раннюю юность, в воспитание, в грацию. В запрет. В будущее! Мартин - это идеал спутника жизни, омега, которую не стыдно будет показать местной аристократии и самому Королю. Не стыдно жениться и произвести с ним потомство: у них должны получиться красивые породистые дети. Мартин нравился принцу гораздо больше Яхонта, на которого положил глаз старший брат. Этот избалованный своенравный подросток с обезьяньими повадками не шел ни к в какое сравнение со звериным нутром Мартина-Вестала, спрятанного за опущенными пушистыми ресницами и папиной дешевой помадой. Как Яспер мог упустить такое сокровище? Должно быть, правильному старшему брату действительно по нраву сопливые дети, а не вошедшие в сок течные омеги. Эта влюбленность для Харольда легко уживалась с родственными чувствами, которые он испытывал к Логу-Крейтеру. Он и представить себе не мог, что ему однажды придется выбирать между ними. Лог дал ему ненадолго почувствовать себя членом семьи, прикормил, пригрел и вонзил нож в спину. Дважды! Оставив его на эти несколько недель, принц испытал жгущее чувство одиночества. Хорошенький силуэт Мартина у свечи — вот все, что у него осталось! Но до этого силуэта необходимо было дотянуться. Харольд не очень понимал, что должен был сделать Лог вместо убийства, чтобы сохранить их покой. Но это… были уже не шутки! Белокурый крохотный милашка, что пек лучшие булочки в мире и кормил грудью их дочурку, вынашивал в своей светлой головке нехорошие мысли. Кровь, кишки и разрубленные кости ему не шли. Они никому не шли! Лог хоть и твердил, что не сможет жить без Харольда — сорок лет прекрасно без него справлялся. Научился быть сам по себе, хитрить, манипулировать. И это нельзя поощрять! Харольд, взрослый альфа, бравый воин, наследник престола, чувствовал себя слепым котенком, который ни на что не влияет. Вновь ни на что не влияет! Мартин казался проще и послушнее, его в перспективе можно подогнать под себя. Харольд до сих пор не принял решение, сможет ли он однажды простить Лога. Так уж ему нужны старая дряблая задница, бастард и тарелка супа? Он слишком молод, чтобы отказывать себе в лучшей омеге. Он слишком, мать вашу, принц! Он особенный! Вот и Принц Эрик считал его особенным, выделял мальчика из девятерых своих детей. Папа любил его больше всех. В противном случае, этой неприятной истории бы не случилось. Папа. Спустя много лет в минуты душевного опустошения Принц Харольд мечтал еще хоть единожды оказаться в объятиях омеги. Почувствовать райский аромат волос и родное тепло. В последнюю их самую близкую встречу Харольд чуть его не задушил на вершине башни: наступил сапогом на горло и давил, давил, давил! Его не могли удержать несколько взрослых альф, втроем били головой о холодную стену, пока он орал страшные проклятья. Принц Эрик дрожал на плече мерзкого Бруно: «Лучше бы он меня у-у-у-убил!» Это было действительно плохо. Непозволительно. Не мудрено, что папенька обиделся и не хотел его видеть несколько месяцев. Принц Харольд тогда вспомнил, что умеет плакать. Их с братьями и сестрами несправедливо разлучили с отцом. Неизвестно еще, кого именно наказал Король, заточив сына в башню. Потерять родителя-омегу раз и навсегда: что может быть хуже для ребенка? За что извинялся папенька, стоя на коленях, рыдая, вцепившись руками в решетку, содрогаясь всем телом? За то, что бросил? Должно быть, за то что бросил. Потому что за поцелуи нельзя извиняться. Если Принц Харольд и был счастлив, то лишь в то мгновение, когда папа расстегивал на нем рубашку и целовал. Их первая за пять долгих лет беседа длилась пятнадцать минут от силы. Подстриженный, лишенный лоска и должного ухода, Эрик по-собачьи завывал, горячо оправдываясь, разбил ладони о каменный пол. Один из здоровых стражников-альф, плечи которого дрожали, будто он увидел чудовище, а не омегу, встретившую своего ребенка после долгой разлуки, потерял силу в ногах и рухнул без чувств. — Лето. Жара. Многие падают. — Хмуро подметил Бруно, стоя у папы за спиной. Шестнадцатилетнему Харольду было плевать на Бруно. Он думал лишь о том, каким красавцем остался Принц Эрик спустя годы. О том, что он от детского обещания о браке с ним не отказывается. Папеньку осудили за содомский грех. За развращение старших детей, принцев Яспера и Харольда. Под сложным для десятилетнего Хара словом «раз-вра-ще-ни-е» взрослые дяди имели ввиду всякие нежности, совместный сон и игры, в которые он играл с папой голышом. За это и досталось тупице-Бруно. Разумеется, если бы Бруно прикоснулся к Харольду, тот бы подох от отвращения. Королю хватило, что стражник знал и не сказал, как Принц Эрик обращается с его наследниками. Бруно оскопили и отправили на каторгу. Но как мы уже меж собой решили: всем плевать на евнуха Бруно! Маленький Харольд рисовал в тетради по арифметике толстого зубастого тигра. Хотел злого и страшного, но получался лишь большой перекормленный полосатый кот. Изображать себя рядом с такой нелепостью было глупо. Утром Яспер обязательно поможет с рисунком, хоть Хара и раздражало, что старший брат частенько подворовывал его мечты (а на тот момент жить далеко на Юге и охотиться на тигров — было главной мечтой), он нуждался в его умении рисовать. Поздне-вечернюю идиллию нарушил истошный папин вопль. Десятилетний Харольд бросился к дверям его покоев. В нос ударил аромат розового сада и свеч. Юный принц разглядел среди спин взрослых белого, как полотно, забившегося в угол двенадцатилетнего брата. Яспер плеснул папе в лицо горячее масло от лампы. — Он меня… трогал!.. Розовая вышитая золотом сорочка папы сползла с плеч. Харольду было страшно и грустно: он что больше для него не особенный? После он лишь единожды довольно буднично спросит уже взрослого брата: «Сколько раз наш папаша трахался с тобой?» Эти слова заставили будущего Короля выронить меч из ножен и до позднего вечера уйти в себя, так и не удовлетворив любопытство Харольда. Принц отчего-то чувствовал, что его случай был самым серьезным по мнению взрослых. Яспера отправили служить в армию, как только папенька исчез, он рос среди солдатни. Младших раздали по тетушкам, как котят. Сколько у принцев и принцесс оказалось добрых тетушек! Харольда два года держали в какой-то лечебнице закрытого типа под чужим именем. Несколько грустных лет своей жизни он почти не помнит. После ему скажут, что он перестал ссаться под себя лет в четырнадцать. Продолжалась долгая, невыносимо долгая, судебная волокита. «Трогал ли вас Принц Эрик?» «Как именно?» «За какие места?» «Как часто это продолжалось?» Взрослея, Харольд научился посылать любопытных к черту и заниматься своими делами. Он не прижился в армии, не получил нормального образования, от него не избавились лишь по причине того, что его физическое развитие радовало глаз. В перспективе его здоровое семя могло породить много детей, Харольду предстояло продолжить династию. Как породистый бык он бродил по окрестностям дворца, предоставленный сам себе, бедовый, несдержанный, злой на весь мир. Из пустого многолетнего дрема его вывел строгий вопрос Короля: «Ты хочешь увидеть Эрика?» И Принц Харольд ничего так отчаянно не хотел, ни о чем так горячо не просил. В мучительных для них обоих редких встречах с отцом он задавался одним и тем же вопросом: зачем? В ответ получал извинения, а не причину. Глотая кислое вино в мрачной комнате, Харольд жестом подозвал юную служанку-омегу, опустил на четвереньки и стал мужчиной. Вернее, насильником. Но родственникам Короля можно чуточку больше, чем простым смертным. Оставив легким движением след от семени на лице этой тощей некрасивой Эмпти, он лишь отдаленно понял, зачем! И понял, что те демоны, о которых говорил папа перед молитвой передались ему по наследству вместе с красотой и зелеными глазами. Охота за плохо застегнутыми хитонами стала тайным хобби Принца Харольда. Тайным в той мере, что от него прятали жен и детей, но не спешили привлечь к ответственности. Это обстоятельство несколько удручало… Однажды в его руках оказался Лог, и Харольд временно перестал нуждаться в ком-либо еще. Ему ответили не заячьим страхом, а человеческой любовью: Харольда приняли. Его пьяная порванная жизнь приняла за долгие годы самый опрятный вид, но больно треснула по швам, когда старый омега разрубил на части тело в своем подвале. Он все безвозвратно разрушил! Порой Харольд ловил себя на мысли, что ненавидит омег. Робко улыбающийся Мартин-Вестал вселял розовую надежду, что не все их поганое племя столь безумно и развращено. Аромат черемухового цвета бежал по улицам веселым ручейком, город готовился к большому празднику. Были времена, когда черемуховое дерево росло едва ли не в каждом дворе. Издревле, когда зацветали сады, юным альфам и омегам позволялось чуточку больше. На улицах затевались игрища, в ходе которых многим весталам везло встретить жениха и как бы случайно рухнуть к нему в объятия. Белый цвет черемухи спрячет запах любимого от строгой матушки. Отцветут деревья — в королевстве сыграют много свадеб. Сегодня можно гулять семьями по улице, посещать ярмарки и уличные балаганы, соревноваться в красоте и силе, привлекая внимание противоположного пола. В их грустном городе сегодня много счастливых улыбок. Недовольны и озлоблены лишь немногочисленные христиане, называющие День Черемухового Цвета — праздником блуда и человеческих слабостей. Мартин тяжело перенес свою первую течку. Его разлучили с братом на эти несколько дней, от греха подальше заперли в детской. Юную омегу душили постыдный жар, слезы и одиночество. Он не вставал с постели, богобоязненно сложил руки по швам, смотрел в потолок и даже молился. Полистав Библию, подаренную дядей Бруно, всего несколько раз он быстро запомнил парочку легких стихов. Принц Яспер с охотой отмечал, что у мальчика большой талант к обучению. Хоть Мартину и хотелось бы услышать из уст альфы, что он такой же красивый, как Яхонт и папа Херман. Но Марти оставался всего лишь умницей. Оставив грезы об удачном замужестве, он был всего лишь рад словам доктора: если на утро жар спадет, Мартин может отметить боевое крещение и считать себя взрослой здоровой омегой. Невестой. А главное, может возвращаться к прежним заботам и веселостям, наблюдая за своим здоровьем и осторожно строя глазки женихам. До следущей течки, которую, быть может (на этом доктор сделал большой акцент, мальчик покраснел до ушей и уткнулся папе Херману в грудь), он проведет в объятиях любимого человека. Но раскидываться женихами мог позволить себе только Яхонт-Вестал, потерявший за несколько дней перед помолвкой с принцем милые детские щеки и последние крохи воспитания и субординации. — Мы обсуждали этот брак и не раз, сын! — Неумело строжился Старина Нейб, — Его Высочество такой благородный человек, он относится к тебе и брату с большим вниманием! Ты совершенно забыл, с кем говоришь! Видимо, мы с Хэри слишком избаловали тебя, Яхонт! Юный омега сидел в кресле, непривычно серьезный и молчаливый. Редкие горячие слезы падали на подол его шикарного белоснежного наряда, вышитого большими красными астрами. Яхонт уже снял рубиновые серьги, один из подарков принца, и презрительно бросил на стол. Ему пришлось проткнуть уши, чтобы порадовать Яспера: свежие дырки распухли и болели. Херман по-заичьи стучал ногой и дул губы, время от времени мигая черными глазами. Нейб нехотя повышал голос — он у них один на двоих. Мартин почувствовал, что на встрече с принцем Яспером случилось что-то плохое. На цыпочках приблизился к родительским дверям. — Деточка! — Широкая ладонь Нейба опустилась на красивую омежью головку, Яхонт глухо зарычал, — Великому Урру было угодно, чтобы ты родился омегой. Ты не можешь жить сам по себе. Тебе нужна семья, стабильность, хороший человек рядом. И этим человеком может стать наш принц! Ведь свадьба все равно случится только через полтора года… Мы с твоим папой не вечны. Нам, как любимым родителям, важно тебя пристроить. — Разве только меня? — Жемчужные зубки Яхонта блеснули в хищной улыбке, — Помогите лучше моему младшему братцу! Ему не терпиться под альфу лечь! Папаша после него в какой раз простыни стирает! Хватит врать мне, что у него грипп! Слышал я о такой хвори! Или вам все равно на подкидыша?. Пощечина от папы Хермана выбила Яхонта-Вестала из кресла. Подросток ощупал пылающее лицо, из его носа хлынула алая кровь — все-таки испортил платье, растяпа. Нейб промолчал с тяжелым сердцем, ни одному отцу не хочется услышать столь щекотливых подробностей о подрастающем ребенке. — Дурак, ты не можешь еще понять, о чем говоришь… Мартин закрыл рот ладонью за дверью, плечи его дрожали от беззвучных рыданий. Каждый следующий шаг отдавался душевной болью. Слезы ползли по смуглой шее, руки тряслись, очередной приступ жара душил в тесном доме. Ему хотелось всего лишь посмотреть на черемуху. С годами этот праздник приобрел для их семьи другое значение. — Ваше Высочество! Харольд вздрогнул, оборачиваясь. Красные от слез глаза Мартина, жалкая веточка белых цветов в дрожащих руках. Беспорядочно выглядывающие черные кудри из-под капюшона хитона. Спелая малина. Стекает прямо по внутренней части его худого бедра. Харольд потрясенно закусывает губу, стоя с седлом в руках. — Не обижайтесь на брата. Он это не подумав… Харольд не очень понимает, о Яхонте или Яспере сейчас идет речь. В это мгновение ему плевать на обоих. — С тех пор как вы меня по-поцеловали… — Мартин всхлипывает, — Я сам не свой и… С праздником! Подросток зажмурился, протягивая Принцу Харольду черемуховые ветки. И тот берет их рукой, что совсем недавно вытирала грязные сапоги связанной Мартином ажурной салфеткой. Верите или нет: Харольду немного стыдно и очень приятно. В жизни ему не дарили цветов. Да и зачем альфе такие глупости? — Ты поругался с родителями, Мартин-Вестал? — Заботливо интересуется принц. — Я всего лишь… Не хочу пропускать праздник из-за капризов Яхонта. Я его очень долго ждал… Ну, знаете: ярморка, сладости на улице продают, цветные ленты… — Знаю. Я все это тоже очень сильно люблю, Марти. — Голос Харольда дрожит. — Не составишь мне компанию, прекрасная омега? Мартин не одет для праздника и ему не стоит покидать дома в последний день течки. Но кто он такой, чтобы отказать самому принцу? Он всего лишь посмотрит на черемуху и вернется к родителям.

***

Жилистая смуглая рука стряхивает зеленоватый пепел из трубки за окошко. Семнадцатилетний Мартин это — темные брови, короткие вьющиеся жесткие волосы, трубка с дурманом в зубах. Тонкий девичий стан, крепкие мужские плечи, черная мочалка между ног. Терпкий пот, что стекает с голой спины на несвежие сероватые простыни. За окном сушит землю белое солнце. Семнадцатилетний Мартин — воплощение порочной красоты. Он осторожно наступает коленом на плоский живот Лога, выдыхая дым на улицу. Глупые солнечные зайчики застревают в его прическе. Старший омега в белой сорочке с желтыми пятнами от пота, легонько целует белокурого спящего младенца в макушку. Мартин морщится от яркого света, лениво потягиваясь. — Твой муж скачет домой. — Наш муж. — Поправляет Лог. Мартин ныряет голышом в грубые объятия хитона. Старший омега провожает его ленивым взглядом из-под светлых ресниц. Младший отправляет воздушный поцелуй сопящему малышу, спускается босиком вниз, думая о кружке теплой застоявшейся в железном ведре воды. Харольд, заметно постаревший за эти годы, опустошенный и до сих пор злой хватает Мартина за плечо внизу. — Блядина. — Грустный шепот из-под бороды. Омега щурит веселые зеленые глаза, отправляясь на рынок. В такую жару носить хитон на голое тело — единственное спасение и развлечение, которое может придумать себе молодой Эмпти. Он не поверил бы в происходящее пять лет назад, лежащий в окровавленном плаще в навозной куче и белых лепестках черемухи. Изнасилованный.