за закрытой дверью

Это, на самом деле, должно было случиться, и на самом деле странно, что могли возникнуть сомнения. Когда Дарен увязывался за Лёшей, то в первую очередь из соображений безопасности последнего, но это было даже смешно. Чем бы Дарен смог его защитить? Он сам, по крайней мере, надеялся, что защищать не придётся, разве что образумить, оттащить может быть или дотащить, если уж совсем дела дрянь. Но получить пулю он никак не рассчитывал. Не рассчитывал, что увернуться не сможет. Что занятый в перестрелке Лёша не сразу даже заметит сползающего по стене Дарена. А что, когда заметит, будет холодно так, что посиневшими губами едва ли сможет что-то сказать толком. Лёша в крови весь сам, в своей, дареновой, чьей-то ещё, хаотично пытается соображать, зажимая рану и, насколько это возможно, Дарена успокаивать. — Лёшенька, я что, умру? Я не хочу, чёрт, я вообще не хочу… — Замолкни, дурень, силы не трать на болтовню. Всё путём будет, сейчас вот зажмёшь так и дотащим тебя до больницы какой, или там че есть ещё ближе. Ты не кипишуй только, что ты, я ж тебя не брошу. Верить в это очень хотелось. Дарен кивнул пару раз, прикрывая глаза, цепляясь пальцами за лёшин пиджак. — Холодно очень, Лёш. — Сейчас-сейчас, родной, согрею. Сейчас, только потерпи немного… Лёша болтал ещё какое-то время, что-то совсем глупое и неуместное шутил, пока Дарена нёс к выходу. И не сразу даже понял, что тот ему не отвечает. — Дарен? Лёша, в самом деле, ничего не боится. Ни выстрелов, ни крови, ни смерти. Ничьей, даже своей, но сейчас он… И это даже не «напуган». Он ничего не чувствует, кроме глухого звона в ушах и ледянящего душу отчаяния. — Дарен? Родной, скажи хоть что? Дарен, хоть вздохни, прошу тебя, не пугай меня так. Дарен? Дарен! Ответа не следует, и это хуже, чем хоть что-то, что Лёша себе представлял. Лёше казалось, что хоронить его будет Дарен — это было бы справедливо и честно, уж Лёша то со своей жизнью только такой конец и заслуживает. Но держать Дарена сейчас, понимая, но отказываясь признавать, что он мёртв… Что это всё вина Лёши, от начала и до конца, невыносимо физически. И что делать дальше — он не знает. Сжимает в объятьях Дарена крепче, садится прямо так на землю, утыкается в плечо и плачет сдавлено, говорит что-то сбито, извиняется, в любви признаётся в первый раз вслух. А всё бестолку. Кто его услышит то?