за закрытой дверью

Когда Лёша курит, что-то в нем становится каким-то особенным на всех уровнях. То, как мозолистые пальцы держат сигарету. То, как он сжимает её зубами, пока ищет в карманах зажигалку. И то, как клубы дыма расползаются, когда он делает затяжку и выдыхает. Дарен не любит курить. Это довольно бессмысленное занятие, на самом деле, уж если хочется чего-то плохого, проще выпить, хотя бы есть какой-то эффект, чем от никотина в бессмертных лёгких. И всё же, затянуться он себе мог позволить, обычно с Рахимом, хотя тот предпочитал далеко не просто табак. Однако, Лёша делал это по-особенному. В Лёше было в принципе что-то особенное, что не ловится сразу, но оно витает где-то в воздухе неощутимым флёром. Как дым от его сигарет. — Угостишь? Дарен не любит его просить о чем-то, но сейчас и настроения ругаться нет, на самом деле. И он падает рядом, вальяжно закинув ногу на ногу, и смотрит на Лёшу выжидательно. — Больше ничего не хочешь? — Хочу. Раз спрашиваешь, — он смеётся, небрежно поправляет волосы. — Не жадничай. — Наглеешь я погляжу. — Могу позволить. Что ты мне сделаешь то? — Дарен смеётся, снова поправляя волосы. Лёша курит, глядя на него, чуть хмурясь. А Дарен устаёт ждать согласия. Так что руку чужую сам берёт и пользуясь временной потерянностью Донского, с чужой руки закуривает. Затяжку делает, а потом мягко выдыхает тому в лицо. — Наглеешь, Дарен, — Лёша говорит строго, но ничего не делает. Дарен скалит только зубы в хищной улыбке и тянется снова. — Ты всем так позволяешь делать, да? — затяжку снова делает, теперь наклоняясь к Лёше ближе. До того, как тот успевает что-то ответить, выдыхает почти в губы. — Только мне, я знаю. И правда же, только ему и позволяет. Он ему вообще много что позволяет, что Дарен принимает, видимо, за что-то само собой разумеющееся. Но попробуй кто ещё отними у него сигарету. Дарен пользуется преимуществом близкого круга. Лёша смотрит на Дарена так пару секунд, пока прокручивает всё в голове. А потом затяжку делает сам, палец на подбородок чужой кладёт и выдыхает дым прям в рот, а потом целует. Ненапористо, мягко, и раз Дарен отвечает, то конца света не происходит. — И это только мне, надеюсь? — улыбается хитро в губы, руку кладёт на чужое плечо, чуть проводит до шеи и обратно. — Надейся, — затяжку делает очередную и снова накрывает чужие губы поцелуем, окурок тушит носком туфель, а Дарена прижимает к себе. И целует, словно никогда до этого не целовал и никогда после не поцелует. А может и не поцелует, кто знает, что у них в голове щёлкнет, что куда свернёт. Каждый день когда как на минном поле, не ясно, в какую сторону шагнуть, чтоб этот шаг не стал последним. — Тебе не идут сигареты, — Лёша дышит почти в губы, слова Дарен отражает в улыбке хитрой и довольной. — А тебе идут. Сам же провоцируешь, а мне как сдержаться, — смеётся снова, в самые губы и целует в последний раз, после чего встаёт. — На собрание опаздываешь, кстати, столица.