Если вокруг мрак

Я абстрактный человек с дорожных знаков Схематичный пешеход со светофоров ©

— Чего? — собственный голос звучит как чужой. — Чего слышал, — отвечает Арс, не поднимая головы, — у меня были отношения на тот момент. Какие-то. Антон вцепляется пальцами одной руки себе в локоть. — Ты поэтому так себя терзал? — все так же глухо спрашивает он, чтобы что-то спросить. — Да, — коротко отвечает Арс. Пауза затягивается, и он добавляет, — думал, что из-за меня весь этот, гомохайп, как ты выразился, начался и развился. И я этим еще и пользовался. Антон думает, что ему надо как-то отреагировать. В конце концов, это не первый раз, когда он слышит о таком, не та сфера работы у них, чтобы бровью даже вести. Но одно дело, какой-нибудь Женя Калинкин или Сережа Лазарев. Другое дело… — Я очень надеюсь на то, что ты успел достаточно прокачаться со своего воронежского детства, — ровным голосом говорит Арс. Вряд ли он совершает камингаут первый раз в жизни. И вряд ли все реагировали на это одинаково хорошо. — Господи, как хочется курить, — бормочет Антон. — Если ты хочешь выйти на улицу подышать, я пойму, — все тем же тоном продолжает Арсений. Антон, не чуя под собой ног, поднимается и, действительно, выходит на улицу. Там разгар дня, посреди двора скорпионы затеяли драку, орет какая-то птица — возможно, им надо куда-то двигать, но сейчас Антону просто космически похуй. Он садится на ступеньки крыльца, даже не вспоминая про свой бок. В этот раз тупо бегать по двору в ожидании висячки он не собирается. Курить нечего, колец нет, и он принимается ломать мелкие веточки, которые попадаются ему под руки. В голове у него удивительно пусто, он глубоко дышит, и сам себе велит: нельзя отключаться, надо про это подумать. Надо про все это как следует подумать, потому что скоро нужно возвращаться в дом, а там Арсений, и с ним надо как-то взаимодействовать. Мысли в голову он пускает очень осторожно. Первой, как ни странно, приходит очень тупая и горькая — сколько же мы стебались по этому поводу. Да, мы по всем поводам стебемся, но одно дело шутить, что Сережа низкорослый пиздюк с маленькими ножками и склонностью тормозить, это и так все знают, это не секрет. Другое дело… Другое дело Арс, который в начале времен зубами и когтями дрался, когда его называли пидорасом, с тем только, чтобы потом научиться эти самые зубы прятать и виртуозно отшучиваться. И бесконечно клеиться ко всем дамам. И сразу же отставать, если дамы не проявляли встречного интереса. И отпрыгивать еще дальше, если они его, не дай боже, проявляли. Господи, все же лежало на поверхности. Антон жмурится, затылок и щеки заливает жаром, ладони потеют. Там, в воспоминании, он решил, что Арс просто мается дурью. От скуки. Все ведь маялись дурью в своей жизни. Антон соврет, если скажет, что не знает вкуса мужского рта. Но одно дело — какая-то мимолетная хрень, особенно по пьяни, и совсем другое — ну, то, что он сказал. «Отношения». Арсений, с каким-то мужиком — «в отношениях». — Антон, — слышится осторожное над ухом. Стодевяностосантиметровый человек в проеме двери выглядит совсем маленьким. Антон поворачивается и смотрит на него из-под спутавшейся косматой челки. — Я по-прежнему все понимаю, но ты примерно обозначь временные границы, сколько мне там сидеть еще в панике. Господи. Антон встает, его колено предательски хрустит. Не обращая на это внимания, он поворачивается к Арсению всем корпусом и говорит, старательно не отводя глаз: — Все в порядке, Арс. ** Антон уходит на охоту один. Арсений порывается пойти с ним, но Антон заверяет его, что он не отойдет дальше, чем на пятьсот метров от дома, и что Арсу тоже нужно отдохнуть — в отличие от Антона, тот вообще не спал эти два дня. Арс покорно кивает и ложится в углу на два пледа, свернутые каждый вдвое. Прикрывается курткой и вырубается, как только голова касается пола. Антон идет сквозь туман. Щетина, спутанные кудри, которые в здешней влажности вьются тугими колечками безо всякого стайлинга, стоптанные армейские ботинки, походный рюкзак, темная куртка и порванные штаны. Пропитавшаяся кровью перевязь на боку. Автомат на плече для полноты картины — Антон Шастун идет на охоту, дамы и господа. Какой смех, какой оксюморон. Он не думал о своем внешнем виде уже сколько месяцев — тем более, что зеркал тут нет. Стрижется, когда волосы начинают мешать, обрезает ногти, когда под них забивается грязь, стирает одежду, только чтобы не вонять и не бесить Арса. Как далек его видок сейчас от того нарумяненного актера с телека, в розовых толстовках и кедах за сотку? «Хорошо, что мне не пятьдесят», — думает он отстраненно. Хотя бы молодость — на его стороне. Впрочем, по физической подготовке Арс дает ему много очков форы, даром, что старше. Заслышав знакомое квохтание, он тормозит и осторожно выглядывает из-за крупного валуна. Так и есть, несколько уткокуриц расхаживают у пруда, выискивая еду на берегу. «Простите, птички», — говорит он мысленно, и дает очередь. Сначала ему кажется, что улетели все, не такой уж он великий стрелок, но нет — одна, подлетев сначала вверх, падает обратно на землю. Звук выстрелов отражается от камней вокруг, и один вдруг кренится и тоже заваливается на бок, как птица. — Это что еще, — бормочет Антон. Он пропустил загадку, не заметил чего-то? Подойдя поближе, он наклоняется, чтобы рассмотреть место происшествия. На месте, где стоял валун, обнаруживаются корни странного цвета — буро-красного, не такого, как прочая жухлая растительность. Антон осторожно тыкает их дулом автомата, потом садится на корточки и дергает на себя обеими руками. Корни выходят из земли легко, и под ними оказывается небольшая отполированная табличка. Антон вглядывается в нее, буквально остолбенев, потом все-таки поднимает ее и встает, продолжая пялиться и не веря собственным глазам. ** — Это жопа, — говорит Арс. — Э-э… — Да что ты мычишь, это точно жопа. Антон переворачивает табличку и заглядывает под нее, но ничего интересного там не обнаруживает. — Может быть, это часть сердечка. — Шаст, это… — Антон делает спешное отмахивающееся движение рукой, но Арс неумолим, — жо-па. — Ну и что нам с этим фактом делать? Это что, типа резюме нашей всей тут ситуации? Или какой-то грязный намек? — Антон с досадой закусывает губу, — не говорите только, что у этой блядской вселенной еще и чувство юмора есть. До сих пор так не казалось. — Знаешь, ты пока ходил охотиться, — задумчиво говорит Арс, — я со шкатулкой поиграл немножно. — Чего? Без меня? Я думал, ты спал. — Я спал. Но потом проснулся. — И что ты увидел? — Антон напрягается. — Да ничего я не увидел, не работает она больше. Я перебрал все постыдные свои воспоминания от начала времен, можно сказать, безо всякого психотерапевта устроил себе очередную сессию, как мы тут любим. Приятного мало, доложу — а эта херня только тренькала и бренькала. — «Доложу», — передразнивает Антон, — не могу сказать, что я очень огорчен. Может тебе и кажется, что наши с Ирой ссоры — фигня по сравнению с твоими… историями, но мне, вообще-то, охуеть как неприятно их вспоминать. — А ты и не вспоминаешь. Это я их вижу. — А я вижу, как ты в ванне купаешься, — злится Антон, — и весьма доволен жизнью при этом. — Я еще и в ванне тогда был? — заметно охреневает Арсений. — А где, по-твоему, ты себе парней выбирал? — Да никого я не… ладно, — Арсений устало машет рукой. — Я тебе дело говорю. Шкатулка больше не работает на стыд. Надо попробовать что-то другое. — Про задницы, что ли, представить себе что-нибудь? — Ну хотя бы и так. — Арс, — Антон садится поудобнее, выбирает самый осторожный тон, какой только может, — прежде чем мы начнем фантазировать о жопах. Давай ты мне, пожалуйста, расскажешь, почему тот парень в гриндере… — Нет. Около рта Арса залегает жесткая складка. Он не смотрит на Антона. — Арсений. — Что — Арсений? Что тебе надо? Антон медлит. Очень хочется не давить — но он не может бросить все на полпути. — Мы тут с тобой… Мы тут стали, все-таки, не последними людьми друг другу, нет? Да и были… — Чем мы с тобой были, Антон? — спрашивает вдруг Арс, придвигаясь ближе. Глаза его блестят нездоровой синевой. — Чем? — Ты… Не знаю. Ты всегда был важен. Мне, — растерянно тянет Антон, не ожидавший такого напора. — Ты всегда пиздишь всем в больших подробностях, что друг твой — Поз, а со мной и с Серегой у тебя дружба рабочая, — Арс поджимает губы, но взгляда не отводит. — Ну ты еще больше хуйни с интервью вспомни! — А что, не так? Антон замолкает. Как объяснить Арсу, кто для него такой — Арс? Когда Антон и сам не знает, в какие доступные человеческому мозгу слова это можно уложить. Он знает только, что когда видео монтируют, ребята ворчат, что опять блядский Шаст пялит только в одну точку. Знает, что нарезки фанмоментов с концертов открывать не стоит, так стыдно за себя. Знает, все он знает — но как сказать об этом Арсу, чтобы тот не лопнул от раздутого эго? Хотя Арс уже достаточно, в принципе, за сегодня намучился. Пусть потешится. — Просто — я ценю твое мнение, — выдавливает он неловко и трет запястья, где нет браслетов, — я тебя уважаю. Арс, кажется, отнюдь не удовлетворен. — Блин, Антон. Это на поздравительной открытке от бабушки такое можно прочитать. — Тебе твоя бабушка писала, что тебя уважает? — Ты понимаешь, что я имею в виду. Бросай это. — Ну Арс, ну, — с отчаянием говорит Антон, — ты же сам знаешь! Все надо мной смеются, что я все время чуть что — Арс-Арс, Арс-Арс, как попугай, или как девчонка с дэдди ишьюз! — С какими шуз? — Да господи, — стонет Антон, — тебе прямо надо, чтобы я какие-то красивые слова сказал? Арс вдруг улыбается. Давно Антон этого не видел. Он неуверенно улыбается ему в ответ, прямо чувствует, как уголки рта разъезжаются, и как от этого улыбка у Арса становится еще шире. — Не, — говорит он легко, — не надо уже. Я, в принципе, понял. Антон отводит взгляд. Щеки горят, будто их намазали перцем. Неловко дернувшись на стуле, он неожиданно ойкает — бок прошивает болью. — Ты чего это? — подозрительно спрашивает Арсений. ** Антон с досадой морщится: — Кабан цепанул клыком. — Дай посмотреть. Антон покорно стаскивает куртку — сегодня холодно, и он не снимал ее, как пришел, — потом осторожно избавляется и от рубашки, стараясь не двигать туловищем. — Бля, — вырывается у Арсения, — это сегодня? — Я уже, если честно, запутался во времени суток. Да, утром — точно, я же сегодня еще проснулся от звона и выскочил на улицу, а там оказались кабаны. — И? Антон дорассказывает историю достаточно безэмоционально — ему не хочется жаловаться, хотя оба уже миллион раз травмировались в этой вселенной. Арсений сочувственно цокает языком и встает: — Надо промыть рану как следует, ну чего ты, Антон? Антисептиков-то нет никаких. Сдохнешь нахрен. Антон ведет плечом — он как-то не подумал об этом, идеи про возможность заражения крови в голову не приходили. Арсений уходит на улицу и быстро возвращается, намочив старую футболку и прихватив мыло. — Мылом прям? — в ужасе спрашивает Антон. — У тебя есть идеи получше? Можем прижечь ложкой. Антон в еще большем ужасе мотает головой. Следующие несколько минут похожи на изощренную пытку — Арсений сосредоточенно возит мокрым обмылком по рваным краям укуса, Антон шипит и скручивается, но Арсений не пускает — удерживает и уговаривает, как ребенка. — Бля, все бактерии уже чистые, — не выдерживает, наконец, Антон, сползая со стула и забиваясь в угол, — ну хватит, Арс! Арсений с сомнением выпрямляется и вытирает вспотевший лоб тыльной стороной руки: — Посмотрим, как рана будет заживать. И вставай, давай, надо еще замотать заново. — Грязной майкой снова? Арсений оглядывает их кухню: — Можно прокипятить ее в воде. Вместо нормальных кастрюль у них остался только страшно неудобный большой казан, но он как раз для таких целей и подходит. Вдвоем они разводят костер во дворе, торопясь, но стемнеть все равно успевает. — Что-то в этом даже есть, — говорит Антон, глядя на разгорающееся пламя, — еще бы пожрать было что-нибудь кроме горбуши этой долбаной. — Так ты же птицу принес. — Точно! — хлопает себя по лбу Антон. — Давай сначала рубашку прокипятим, потом ее туда сунем. — Фу, — морщится Арс, но дальше не спорит и гонит полуголого Антона в дом, — иди, ты еще и простудишься. И зола в рану налетит. — Дома холодно, — упрямится Антон, — а тут как раз хорошо. — Сиди тогда смирно и не суйся под руку. Он выносит из дома подстреленную Антоном куроутку и быстро ощипывает и разделывает ее ножом. Антон смотрит на его действия задумчиво: — По крайней мере, ты приобрел тут разные полезные навыки. Орудуешь уже как профессиональный повар. Авось, пригодится, а нет — так хоть поностальгируешь. Арсений ведет плечом, не отрываясь от работы: — Господи, надеюсь, что нет. Антон задерживается взглядом на его растрепанных вихрах: — А я буду вспоминать все это и в положительном смысле тоже. В конце концов, где еще подадут Арсения Попова, который полгода не видел шампуня? — Думаешь, мы тут уже полгода? — тихо спрашивает Арс. — Не знаю. Плюс-минус. Арсений вздыхает. — Не, я про это думать не буду, — заявляет он решительно, — никаких планов на будущее, никаких оглядок на прошлое, пока не появится какое-нибудь понимание перспектив. Пусть будет только здесь и сейчас. Вода закипает вместе с рубашкой, и Арсений подцепляет ее веткой и ждет, держа на весу, пока она не остынет. — Так мокрым и заматывать? Арсений с сомнением смотрит на ветку и смущенно переминается с ноги на ногу: — Что-то об этом мы не подумали. А кровь течет? Антон встает со своей коряги и подходит поближе к огню, проверяя. — Да не особо, так, блестит. От мыла печет все еще. — Я не знаю, можно ли раны заматывать мокрым, — растерянно говорит Арсений, — бля, вот где мой Леша бы пригодился. Или Поз. — Леша — это?.. — Друг, — отрезает Арсений, — врач. Ты ему звонил на «Контактах». Леша-Улей. — Давай просушим над костром, — предлагает Антон примирительно, — только не спали и выжми сначала. Окончательно высушить ткань удается не сразу. У Арса затекает рука, его сменяет Антон, потом они вместе делают целое сооружение из веток, за которым все равно все время приходится присматривать, чтобы рубашка не загорелась. — Зато теперь там уж точно нет ни одного микроба. — Ладно, иди сюда тогда, — Арсений ставит Антона перед собой, веля ему поднять руки, и уверенно перевязывает его бок. Антон покорно стоит, морщась, но молча — совсем не так больно, как мылом, да и Арс старается не давить лишнего. — Спасибо, — говорит он, когда Арсений отходит на шаг, осматривая плоды своих трудов, — а курица сварилась? — Хоспади, я как с дитем малым, — ворчит тот. — Ну есть просто хочется очень. — Осталось немножко. Потерпи. ** Ночью Антону становится очень зябко. Он заматывается в плед, как может, затаскивает сверху куртку, потом, не выдержав, жмется еще и к Арсению. Тот просыпается мгновенно: — Шаст? Ты чего? — Холодно. — Блин, — Арсений подвигается ближе, трогает его лоб, — ты горишь. Так я и знал. Хуета… — Блядская, да, — у Антона стучат зубы, ноги дрожат мелкой дрожью, — да ничего, просто погрей меня немножко, и все пройдет. — Как же, — злится Арс, — ну надо было сразу промывать рану после укуса, ты дурак? — Хватит ворчать, — бормочет Антон, — грей давай. Арсений обнимает его одной рукой. Потом, чертыхнувшись, отодвигается и разматывает их обоих от пледов, с тем, чтобы прижаться уже всем телом, а двумя пледами накрыть сверху. — Лучше? — Ты теплый, но пока не очень работает. Арсений растирает его ладонями, не касаясь перевязи, закидывает на него и ногу тоже, и Антон расслабляется — становится чуточку легче, да и приятно чувствовать, что о тебе заботятся. Майка задирается, и Арс одергивает ее пониже, а потом просовывает другую руку ему под голову и обнимает уже двумя. Через некоторое время Антон согревается и проваливается в забытье — с тем, чтобы позже очнуться уже в горячке. — Жарко, — бормочет он, отпихивая от себя Арса, — и мокро, бля, я как искупался. Мне надо переодеться. Арсений безмолвно встает и, натыкаясь в темноте на мебель, отыскивает ему сухую майку и трусы. — Штанов других нет, — говорит он, — давай хотя бы так. Антон с трудом садится и елозя, как раненый лось, стягивает с себя мокрое и натягивает принесенную одежду. Плед под ним неприятно липнет тоже. — Если ты потеешь, значит, жар спадает, — говорит Арсений, — беда только в том, что пледов у нас теперь только два и осталось. Давай я вниз положу мой, накроемся мы твоим, а этот завтра посушим. — Извини, — Антон кривится, — от меня одни неудобства. Арсений качает головой, помогает ему подняться, и, как может, обновляет их лежбище. Антон плюхается обратно неловко, точно пакет с продуктами. — Давай залезай, тебе же холодно. Арсений ложится, задевая его голые ноги штанами, и натягивает на них сверху оставшийся плед. — Что-то у нас существенный даунгрейд произошел, — бормочет Антон, стараясь не касаться своим липким телом Арсовой кожи, — то мы, как короли, на диванах спали, а теперь на голых досках ютимся, ну прямо щенки брошенные. — Завтра поищем что-нибудь новое, — сонно отвечает Арсений, сворачиваясь рядом с ним клубочком. ** — Я хочу петь под гитару, — говорит Антон. В голове его блаженная пустота. — Скоро суп догреется, — говорит Арсений, — как голова? — И пересмотреть звездные войны. И съесть пасты. Почему тут нет макарон? Хочу болоньезе такую вкусную, с жирным соусом. Арсений садится рядом с ним и кладет руку ему на лоб. — Нам бы перебраться в дом получше. — Надоело со мной валяться? У Антона снова температура, и она не спадает уже целый день. Арсений волнуется — Антон то и дело выцепляет взглядом его сжатые бледные губы, нервно сведенные брови, постоянное метание по дому и двору — Арс изобретает себе какие-то задачи, видимо, чтобы окончательно не распсиховаться. Антону хочется его подбодрить, но вместо этого он почему-то упорно перечисляет все то, что мечтает сделать, окажись он дома. — Хочу в гости к Позу с Катей. И чтобы Савина болтала какую-нибудь ерунду. Она меня любит, знаешь? — Кто тебя не любит, — бормочет Арсений. Антон наклоняет голову, смотрит на него под углом девяносто градусов. Арсений — красивый. — Ты меня любишь? — он сам не знает, что несет. Виной всему температура и ощущение абсолютной сейчас своей безнаказанности. — Я тебя ненавижу, — отвечает Арсений. Голос у него такой, что Антон закрывает глаза от этой нежности и укладывается на другой бок. — Тогда дай мне попить. ** Арс улыбается, и Антона захлестывает волной стыда. Так смущаться он не смущался, наверное, со школы, где подойти к девочке не в прикол казалось чем-то немыслимым. Шлепнуть в коридоре напоказ перед друзьями — да, с жуткими нервами, с адским гормональным коктейлем, бушующим в крови, с нулем полным в мозгу, но сделать, а вот сказать «пойдем гулять после уроков» — какое там. До такого Антон доэволюционировал только в университете, и то чаще инициатором был не он. Арс улыбается — не так, как улыбается обычно ему, но Антон знает эту улыбку, этот взгляд — видел уже. В Арсовых воспоминаниях из шкатулки, и точно где-то в прошлом еще, но мимолетом, мимоходом. Для Антона у Арса припасены разные взгляды, но такого откровенного «давай, прямо сейчас давай» — такого не было. Купаясь в жарком смущении, Антон сглатывает и отводит взгляд — но тут же его возвращает. Потому что смотреть в ответ наконец-то можно. Арс делает ему навстречу крохотный шажок. Во всем мире они одни — сейчас это даже не метафора. В голове, впрочем, только «ох, черт». У Арса сильная спина. Упругие мышцы на плечах. Резкими штрихами очерченная талия. Антон все это знает, миллион раз обнимал его, боролся с ним, дотрагивался в сценках, швырял в снег и в мышеловки. Но все это ничто по сравнению с тем, как робко сейчас скользят его ладони по этой самой спине. Как замирает Арс, позволяющий себя трогать. Как задирает колючий подбородок и смотрит Антону в глаза. Касание — и Антон выключается, он оглох и ослеп. Есть только эти чуть жесткие, мужские губы и больше ничего. А потом ему возвращают пять чувств и способность шевелиться, и он ахает Арсу в рот, вжимает в себя, запускает ладонь в отросшие волосы — Арс позволяет. Охуенно, думает Антон. О-ху-енно. Они движутся к дивану — со стороны, наверняка, смотрятся нелепо, падают на него — неловкие копошения подростков, содранные наискось футболки, едва расстегнутые штаны. Антон ложится на спину, затаскивает на себя Арса, присасывается к его шее. Тот глухо мычит, мотает головой — больно, но Антон не отпускает. Лезет рукой сразу под резинку сзади, и боже, тут раздают что-то из рая. — Слово «Арс», — бормочет он, — в британском английском означает «жопа». Фамилия твоя из той же серии смыслов. И я всегда собирался эту — важнейшую! — вещь тебе сказать, но не знал, как сформулировать шутку, — он с удовольствием сжимает мягкое, — чтобы не показалось, что я туда лишнего смотрю. — Шаст, да что ты несешь, — Арсений пытается отцепить его от своей шеи, ведь теперь Антон, кажется, решил высосать из нее всю кровь прямо через кожу. — Ну ты же любишь каламбурчики, я не понимаю, как ты сам до этого не дошел, — бормочет Антон, оставив на шее огромный засос, а сам продолжает тискать — в упоении. Сминает упругое, бархатистое, объемное, ничего больше у Арсения на теле такого нет, но тут… — Да ты думаешь меня в школе не дразнили, что ли? — За имя? — изумляется Антон. Даже отстраняется на секунду. — За фамилию. До межъязыковых нюансов омские школьники как-то не доехали тогда. Шаст, ты кончай меня наминать, как котяра, я… — Тебе не нравится? — уточняет Антон, притормаживая. Арс отвечает смешком, жмурится. — Ну ладно. Продолжай. Антон тянется к нему и снова целует, жарко, вкладывая в свои движения всю нежность, какая только в нем есть. Может, он ничего не умеет и не понимает, но ему хочется сделать Арсу хорошо. Он облизывает свои пальцы и возвращает их обратно. Арс приподнимает брови, весь — вопрос. Но Антон не чувствует неуверенности. Чувствует он жар чужого тела, влажность, волосы он, конечно, чувствует, куда без них. Он углубляется на пробу — и там уже гладко и скользко, и тесно ужасно, и еще горячее, а Арс всем телом сокращается, подбираясь. Антон замирает, не спеша. Вот он, весь тут, на нем, теплый, тяжелый, пахнет здешним туманом и собой. Членом в лобок упирается. Всклокоченный. — Антон… — Слишком?.. — заботливо уточняет он. — Не знаю, — Арс закусывает губу — как у него получается так делать, Антон не понимает, как-то пробовал сам перед зеркалом — выглядел как придурок. У Арса же все само собой выходит так, как для фоток в журнал для взрослых, даже нечестно. — Скажи, как тебе сделать? Арс выгибается, притираясь к нему пахом, и у Антона у самого темнеет в глазах. Несмотря на то, где Антон держит пальцы, именно сейчас он думает о том, насколько по-мужски выглядит Арс сверху, какие сильные и красивые у него движения. Какой он высокий, черт возьми. А потом Антон просыпается.