Печать Камы. Возмездие

Язык заменяют неповоротливые, но не менее чувственные движения пальцев, что аккуратно сминают каждую взбудораженную складку. Бережно поглаживают уже набухшие от затянувшейся ласки половые губы, клитор, лобок и низ живота. Дразнящие нажимы сразу в нескольких точках атрофируют мой контроль над телом на несколько секунд, от чего я всё-таки открываю глаза, тут же закатывая их едва ли не на полтора оборота. Я лишь на мгновение увидела размытый светом потолок, который казался лишь огромным пятном перед глазами. Дубей замечает, скалится. Наперекор белому шуму слышно, как обнажаются белоснежные клыки. Одним аккуратным движением он вводит сразу два пальца, отчетливо прошипев у самого уха: — Если ты сию минуту не закроешь свои прелестные глазки, то я остановлюсь. Мне приходится зажмуриться от накатившей волны новых, более терпких и сильных, ощущений, что клали мой живот меж молотом и наковальней. Я сдавленно рычу что-то грубое с силой прикусив губу от поступательных движений, постепенно наращивающих темп. Мыслей в голове осталось ровно столько же, сколько возможностей избежать такого желательного оргазма, до которого оставалось все меньше и меньше с каждым глубоким толчком. Гребаный умелец только и делал, что горячо дышал мне в шею, цепко стискивая рукой правую грудь и активно двигая пальцами ниже лобка, еще как-то умудряясь поглаживать клитор слабым нажимом большого пальца. Чуть свыше десятка пар глаз во мгновение ока уставились на нас, заранее сомкнув свои неугомонные рты. Их взгляд был настолько прямым, что можно было различить невидимый оттенок карих глаз, коим многие из них были наделены от рождения: сочно-ореховый, мягко-медовый, мутно-кофейный и, в конце концов, мрачно-древесинный, что больше напоминал узкую черную дыру, разразившуюся посреди белого света. Да и сам их мужчина-обладатель выглядел в точности как юродивый гром среди ясного безоблачного неба. Если и описывать его внешность, то первое, что стоит представить себе в голове, так это узкие навыкат глаза, со сморщенными веками и обилием свисающей потной кожи, стянувшейся в морщины. Редкие дымные волосы, густые торчащие брови и полные губы, что блестели от постоянного облизывания их языком. Было в этом что-то неумолимо пугающее и отталкивающее всем своим естеством. Я даже инстинктивно отодвинулась, зажав обмякшую руку суженого у себя меж ног, когда именно этот мужчина и начал говорить. — Просим прощения и стыдимся своего поведения, благородный Господин, — начал он, на удивление, приятным низким голосом, — но отсутствия Махадевы-Рита-Шивы на нашем собрании очень дурной знак. Мы растерялись еще тогда, когда заметили его отсутствие среди собравшихся. Теперь же, его пустующее место за столом наводит еще большую панику, мы теряемся в догадках. — Именно поэтому такие дела решаются со мной, а не пресловутым шушуканьем с соседом по столу, Господин Музарффарпур, — строго, с издевкой, но без привычного нажима в интонации отвечает Амрит, чуть сжимая вспотевшую ладонь у меня под юбкой, — Господин Вайш сегодня задействован в внеочередном Совете Тримурти, откуда в скором времени обязался принести благие вести. Объявить об этом перед нами не располагал временем, поэтому предупредил меня, чтобы я смог доложить об этом вам, дорогие гости. В ходе собрания, чтобы не тратить время на лишние предисловия. У нас сегодня не менее значимые представители от рода божественного, — он деликатно стрельнул в меня движением глаз, подкрепив сие действие легким поглаживанием моей ляшки. — Безусловно, мы безмерно рады и приятно удивлены возвращением Басу к своему делу, это достойно искреннего восхищения, — согласился мужчина с урчащей фамилией, которую я не успела запомнить, и наметил на своем лице доброжелательную улыбку, сложив свои кирпичные бровки домиком, — не сердитесь на нас, Госпожа. Каждый кривой взгляд, обращенный в вашу честь, лишь имитация того сложного тернистого пути, что пришлось пройти вам и вашей семье за эти нелегкие годы, при чем, по своей воле. Мы хотим верить, что вы не оступитесь столь же безответственно и опрометчиво, как это сделали ваши ближние предки. Я издала утробный рык из-за кипящей внутри спеси. Животная агрессия заставляла меня вариться в собственной эмоции из взбитых до пены ярости и негодования. Картина маслом, некстати написанная воображением по ходу выдуманной в собственной голове истории, превратила эфемерное волнение и «перчинку» в самую настоящую злость. Перед глазами все было слишком явно и четко: неприятное сморщенное лицо старика, чьи противные уста говорили мне замаскированные гадости прямо в глаза, для вежливости смазанные сарказмом. Жар внутри давил на мозг, предостерегая, что в любой момент может сжечь грань, отделяющую настоящую реальность от альтернативной. Моя семья бежала, переломав себе ноги об вашу стальную доброту и колкое доверие, достопочтенно уважаемый. Я не против удостоить вас великой чести и также переломать ваши, дабы напомнить о былом величии и важности своего рода. Изволите прилечь, для удобства? Но в своевольном видении я не успела открыть и рта: молниеносно вскакиваю и пересекаю стол, вытянув его одной рукой за шиворот на самую середину. Амрит даже не успевает должным образом среагировать, тут же поднимаясь вместе со мной. Один взмах кисти — размашистый удар о деревянную поверхность знаменитого священного стола с тигровым принтом, которая будто бы в замедленной съемке истекает бурыми струйками крови. Неведомо откуда взявшаяся сила и бескомпромиссность к действию напрочь стирает какую-либо неуверенность в собственных поступках. И для меня это становится спусковым крючком. Пламенеющая алая жидкость вызывает тяжелую массу эмоций, что затрудняет дыхание и бьет точным прицелом прямо в голову. Настолько сильно возбуждает и полнит своим объемом, что разум сам подчиняется влиянию той бешеной энергии, что она в себе несет. Я ловко перехватываю ненавистного оппонента за волосы, довольно, можно сказать, с показательным экстазом, всматриваясь в пустые от аффектного испуга, чернильные глаза. Дремлющее ликование от безнаказанной жестокости нарастает с каждой секундой, пока я вновь не решаю пырнуть его лицом в залакированную древесину, чтобы услышать звон в его голове от разрыва барабанной перепонки. Его тело настолько обмякает в моих вездесущих руках, что мне в пору размазать его безнадежную головешку по столу, как обычно размазывают мясную начинку по лепешке на завтраке в доме Чаухан. Но твою сгнившую черепушку даже собаки жрать не станут. Разве что низшие демоны будут не прочь полакомиться забитой до смерти оболочкой развращенной душонки. Было бы славно, если бы и ту заглотили с потрохами, будь ты без права на перерождение, сукин сын. Меня совершенно не заботит феномен моего возбуждения, порожденного насильственной жестокостью. В моей голове это насилие, по отношению к живому человеку, было необходимо. Я имела полное и беспрекословное право вырвать язык, сцепленный со всеми внутренностями, каждому буржую, что посмел использовать его для осквернение чести моей семьи. Мне! Прямо в лицо, не отводя взгляд и не поджимая губы! Снисходительно, нагло и даже смело, будто бы упиваясь мнимой оплошностью тех, кто стоял на десять голов выше. Мне было плевать, что я не знаю всю историю от истока и множество её важных аспектов остаются для меня загадками. Это был мой единственный корень, основа, ствол, который возымел исключительное свойство превозносить меня вверх одним своим существованием. И мне не нравилось, что его начало таилось в тени. Намеренно стиралось из людского разума, истощалось величием и мощью, скрывалось со всей той силой, коей наделила Великая Мать. По каждому позвонку проходит обжигающая волна, сравнимая с поочередными мелкими вспышками, коими разразился каждый нерв, вплоть до блуждающего. Биохимия приближающегося апофеоза наполняет каждую каплю крови. Механические движения, сравнимые с ударами кувалды напрямую в стену, выбивали из моей жертвы жизнь вперемешку со сгустками крови. Размеренный такт напоминал ритмичные триоли на барабанах. Ядовито-алый водопад густеет настолько, что под ним не видно очертаний былой роскоши мебельного изделия. Сердце колотиться настолько сильно, что по рёбрам вот-вот пробежит глубокая трещина. Не знаю, откуда в этом старикашке столько крови, но я успела вымазаться ей по локоть. Дубей облизывает вспотевший уголок моих губ, бесцеремонно стискивая левую грудь. Толчки, воспроизводимые его пальцами, совпадают со стуком смертного приговора, что я выношу провинившемуся смертнику в своей фантазии. Сальные черные волосы неприятно саднят ладонь, от чего мне хочется вбить его бошку в кровяную лужу еще агрессивнее, чем раньше. По каждой мышце проносится глубоко колебательное движение, заставляющее напрячь все тело, вплоть до дрожащих от переизбытка норадреналина ресниц. Кожа становится слишком тугой оболочкой для пылающей страстью плоти, которая так и норовит сжечь каждый слой эпителия. Я готова вспыхнуть, словно звезда, желающая превратиться в небесный алмаз. Чувственные руки все еще тешат, нежат, милуют в своей вожделенной ласке, покачивают на одном дыхании, позволяя не сдерживаться. А внезапно открывшиеся взору ароматно хвойные глаза смотрят с такой преданностью и обожанием, что хочется выть. То, что несколько минут назад можно было смело назвать человеческим лицом превратилось в сморщенный мясной коагулят, как будто его физиономию настолько прочно впечатали в раскрошившееся зеркало, что даже эластичность кожи не помогла ей вернуться в прежнюю форму. У меня по коже бегут мурашки от одного только вида кровяных подтеков и до сухости перемолотых мышц лица, но внутри буквально трясёт от дикого триумфа. Сотрясает эмоциональный интеллект, руша устоявшиеся принципы и нравственные понятия о моей вседозволенности и значимости в этом мире. Я самозабвенно замираю, дабы насладиться новой ступенью самомнения и посмотреть на бога не снизу, а сбоку. Пересохшие уголки губ трескаются, когда я в немом вдохе открываю рот и тут же сжимаю верхний и нижний ряд зубов до беззвучного скрежета от того, насколько сильно сузился весь мир на пару мгновений. Перед глазами пляшут несуществующие темные вспышки, в то время как всё тело пробирает мощнейшая судорога, раскатывающаяся словно рокот грома по нервным окончаниям. Напряжение обильно скапливается в самых эрогенных зонах и на мгновение застывает в предвкушении апогея. — Единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему, — бессознательно шепчет мужской голос, делая отрывистый кульминационный толчок. И это правда.

***

Слабая боль в руке подпитывалась с каждой секундой, я не могла полноценно вычислить её среди наиболее сильных ощущений, истязающих моё тело. Возможно, она началась намного раньше, но я смогла отметить её только сейчас. Всё-таки, успокоить и расслабить получилось, только не Амрита, а себя. Но тот и без того остался доволен произведенным эффектом, с насмешливым удовольствием рассматривая то, как я рассеяно приглаживаю волосы, привожу в более-менее приличный вид некогда превосходный наряд и пытаюсь поправить макияж вспотевшими пальцами. Истома всё ещё теплилась слабостью в обмякших руках и ногах, оседала на полуприкрытых веках и шелестела на нишах голосового регистра. Он даже не спрашивал, что именно я представляла во время столь трепещущей близости. Не подглядывал исподтишка, когда я отводила глаза, не допытывал разговорами, хоть и получал в ответ на свои изложения лишь невнятные односложные ответы. И храни его Кали, потому что перед моим взором то и дело мелькала кровавая голова незнакомца с больно длинным языком. Являлась так отчетливо и ярко на подкорке сознания, словно точно знала, чем обусловлена финитность моей агрессии. И ведь странно даже представить разговор между влюбленными, когда один из них признается, что самый пик его эмоций и чувств во время приданию страсти сравним с кровожадным упованием безжалостной убийцы над своей измученной и беззащитной жертвой. Хотя, зная Дубея, не факт, что это бы испугало или обескуражило его. Скорее, напротив, приятно удивило и умудрилось бы поднять его самооценку выше. Мнимая озабоченность жестокостью смущала и заставляла чувствовать себя неуютно в собственном теле, впервые подставила под сомнение мою эмпатию, что бездушно молчала в глуши души. Эпизод, выдуманный в моей голове от начала и до конца, был уж слишком правдоподобным и логически слаженным для простого потока фантазии. — Мы еще успеваем зайти ко мне в комнату? — серьезно спросила я, с прищуром глядя на дверь. — Успеем, — коротко ответил брахманский сын, украдкой подмигнув мне, — хочешь продолжить? — Пожалею тебя на этот раз, но мне бы действительно не мешало привести себя в порядок, — ухмыльнулась я, потянувшись к его щеке с невесомым поцелуем. Амрит принял его с милейшей улыбкой, задорно подставив вторую щечку. Захотелось смеяться от того, насколько по-детски и просто он просил моей ласки. — Это единственная жалость, которой я предпочитаю довольствоваться, — промычал он, когда я с нажимом поцеловала его в щедро подставленную мне под губы скулу, — а поцелуи ниже будут? — Только после ужина, — хихикнула я, резво вставая с импровизированного ложе, но всё же ненароком покачнулась, когда впервые за долгое время мне пришлось ощутить твёрдую поверхность под ногами. — Аккуратнее! — подхватили сухие горячие руки за плечи, — А то мой ужин рискует не дожить до назначенного времени. Мой скептический взгляд был встречен смешком, а от предложения провести дальнейший путь у него на руках я благородно отказалась. Всё же, полноценно садиться Амриту на шею было еще рано, даже несмотря на то что я уже побывала на его лице. Задорно хмыкнув собственным размышлениям, я шагнула в заботливо приоткрытую им дверь. Коридоры стали очень малолюдны, редкие служанки настолько быстро пролетали мимо нас с подносами или небольшими подношениями к домашнему алтарю Дубеев, что рисковали врезаться в какую-нибудь статуэтку или в друг друга, и в конце концов свалиться замертво. Только Мадху, обратившая на нас внимание, попросила поторопиться в приемный зал, тут же исчезнув в соседнем завитке комнат. В воздухе стоял приглушенный гул, доносившийся с первого этажа. Смешавшись с притворным смехом и различными интонациями голосов, он звучал живо и даже весело. — У вас всегда такая суматоха на приёмах? — буднично спросила я, когда мы проходили очередной коридор. — Нет, сегодня особенно много гостей, в том числе и иностранных. Прислуги не хватает, — пожал плечами мужчина. — Так почему же не нанять еще несколько слуг из штата? Я думала, что у вас есть запас на такие случаи. — В последнее время, с этим много проблем. Достаточно сложно найти высококвалифицированных рабочих, умеющих держать руки при себе, а язык за зубами. А с недавних пор, участились случаи проникновения пакистанских шпионов в роли подручных, поэтому отбираем только самые надежные варианты. Пускать кого попало в дом я не намерен, лучше сам буду разносить гостям напитки и закуски, — строго ответил Амрит, потирая ткань рукавов. — Как говориться: тот и господин, кто все может сделать один, — подмигнула я, одобрительно помахав указательным пальцем. — Вряд ли эту поговорку можно относить к брахманам, особенно с их излишней привилегированностью в обществе. Но так или иначе, её смысл мне нравится. Она, случайно, не китайского происхождения? — Русского, — в момент моего поправления нос задрался сам собой, на пары по зарубежной литературе я не цветочки поливать приходила. — Женщины — ученые от природы, мужчины — от книг, — продолжил несуществующее филологическое состязание Дубей, саркастично поджав растянутые в улыбке губы. — Мне расценивать это как комплимент или как завуалированную насмешку? — я шутливо выгнула бровь, подходя к нужной двери. — Скорее, как индийскую мудрость, моя недоверчивая Махарани, — мужчина ласково подцепил пальцами слегка запутавшуюся в волосах серёжку, этим же движением очертив изгиб моей шеи, — но если хочешь поговорку именно по твою честь, то я не против блеснуть интеллектом. Она как нельзя точно проливает свет на нить взаимосвязи между твоей чарующей красотой и волевым характером, отражает всю суть сильной и независимой женщины, к ногам которой я посмертно пал. — Валяй, я буду рада послушать, — звучит уж слишком интригующе. Если бы он писал аннотации к книгам, то точно смог бы привлечь читателей к прочтению. В нашем диалоге возникла уж слишком комичная пауза. — Где цветок там и колючка, — коротко озвучил Дубей, сохраняя серьезное выражение лица. Сохранял. Первые пару секунд. После чего тихо захихикал, словно мелкий проказник, чья шалость удалась наилучшим образом. — А вдали растет Амрит-вонючка, — столь же по-детски и глупо парировала я у себя в голове, но тем не менее не смогла сдержать улыбку, заразившись таким простым веянием веселья от мужчины, который, на первый взгляд, буквально брезговал такими низкосортными шутками. — Я тебе это припомню, — кивнула я, потянув ручку двери, из-под которой тут же разлилась полоска яркого света. Едва она отворилась, как моё сердце успело рухнуть в пятки и вернуться на прежнее место. Я инстинктивно шагнула назад к Дубею, едва не врезавшись макушкой в его подбородок. Картина маслом прямиком с натуры: вытянутый по струнке Риши в стойке «смирно» и развалившийся тушканчиком на полкровати Киран. Я потерялась в собственной голове на несколько секунд, дабы подобрать подходящую фразу для начала разговора. — … — вырвалось у меня вместо слов. Видимо, все красноречие ушло на перебранки с Амритом. — О, ну, наконец-то! — лениво присел братец, постепенно перекатившись на ноги и поправив складки на штанах. — А вы, что здесь забыли, циркачи? — подал голос Дубей-старший (по меньшей мере, из присутствующих), недовольно окинув незваных гостей придирчивым взглядом. Его руки в успокаивающем жесте легли мне на плечи. — Вас, пропавшие сыновья шофёра*, — съязвил Кир, ни на йоту не смущаясь своего положения. Риши, похоже, напротив, впал в ступор в тон своей картонной позе. Смущенный и пристыженный словами дяди, он неловким движением опустил глаза в пол, сглотнув колебание кадыка. — Я изначально был против идеи столь бесцеремонно врываться к вам в комнату, Госпожа. Простите, если смутил вас этим, — всё ещё не поднимая на меня своих милых юношеских глаз, виновато проронил подросток. — Зануда, я же сразу сказал, что всю вину и ответственность беру на себя, если что, — закатил глаза мой паршивец, скосив взгляд на соучастника. — А что ты тогда язвишь стоишь, вместо того, чтобы сразу вину и ответственность брать? — тут же ощетинился собеседник. — Ручки заняты, брать некуда. — Чем же это?! — Душнотой твоей! И ведь не выбросишь даже, всё назад приносят! — О, как! — театрально всплеснул руками Риши, — А ты свой кретинизм в коробку из-под холодильника попробуй переложить, авось поместится и места в твоих белых ручках навалом будет! — Своё место жительства отдать готов? Благодарствую! — шуточно поклонился Киран. Их перепалка была настолько органична, что мы смотрелись лишними в данной сцене. Я даже усмехнулась про себя, шепнув Амриту на ухо: — Не думала, что они так быстро подружатся. — Чем-то на нас похожи, — согласился мужчина, вызвав обоюдную улыбку. Смотреть данный спектакль было, безусловно, увлекательно, но мою руку всё активнее сковывал тянущий спазм, угрожая превратиться в нечто более масштабное и мучительное. Мне нужно было срочно выпроводить всех из комнаты и воспользоваться своим «антидотом», к счастью, инициативу к этому мероприятию проявил мой суженный. — Кокетничать будете в другом месте, господа, — строгий мужской голос, в купе с нахмуренными бровями, выражающими явное недовольство и даже раздражение, мигом остудил пыл двух оппонентов, которые уже собирались выходить на более радикальную кульминацию ссоры, — идите в зал приёмов, мы присоединимся к вам через несколько минут. И если ещё раз я замечу, что вы практикуете свой навык заигрывания здесь, то запру вас тут же на несколько дней. Всё понятно? Исполняем. — Но, дядя, ваше присутствие необходимо, чтобы «поприветствовать» Бегумов, — воспротивился молодой Дубей, даже не обратив внимание на то, что специально для него Кир скорчил самую отвратную рожицу, — в палатке у западного входа все готово, ваш отец пока развлекает их, но вам же лучше поторопиться. — Чёрт, на последних переговорах они предупреждали о том, что с наибольшей вероятностью опоздают, — выругался мужчина, скосив взгляд в сторону. — Но, видимо, судьба решила иначе, поэтому беги к ним скорее. Нельзя ставить под угрозу только-только наладившиеся отношения, — поторопила я, напоследок сжав в ладони напряженное мускулистое плечо Амрита. Понятия не имею, кто такие Бегумы, бегуны, бегонии… но уже премного им благодарна! Хозяева дома незамедлительно скрылись из поля зрения, оставив нашу скромную династию Басу наедине. Эх, и к чему были все эти беседы о правильном поведении и манерах? Кир и глазом не повел, когда я скосила на него загадочно-недовольный взгляд, даже более того, поправил несуществующий галстук, как бы показывая, что он по максимуму вложил все своё воспитание в такой трудоемкий светский вечер. И пусть продолжает, видеть опешивших от его непосредственности и неповторимого стиля Дубеев было чем-то вроде потехи, могу только представить их перебранки с Лалит — легендарное зрелище, смотреть которое можно только в скафандре и с кислородным баллоном, дабы не задохнуться от переизбытка эмоций, улетев на потоке острых ощущений за пределы стратосферы. Но времени было в обрез, я тут же помчалась к спасительному кармашку в дорожной сумке, чтобы достать оттуда необходимый флакончик. Кир по-кошачьи прилег на бок у стенки кровати, хитро посматривая на меня из-под густого кроя ресниц. — Что, надоел тебе твой женишок за день? — ухмыльнулся братец, — Сплавила его как пластик феном. — Да если бы, — ответила я, наконец, найдя нужную вещь. Приянка заныкала бутылек так глубоко и проворно, меж моих прочих косметических атрибутов, что даже мне самой было сложно вычислить, где он. Значит, все-таки не просто так Госпожа Чаухан припрятала его столь надежно, была какая-то опасность в том, что его обнаружит кто-то помимо меня… Мелькнувшая на секунду мысль пробежалась так колко, словно та была мелкой острой гречкой. И все это прямо по позвонку. Если допустить, что эта мазь действительно несет в себе негативное воздействие на кожу, а в основном на печать, то насколько велика вероятность того, что Киран тоже под угрозой? — Амалюлик, ты чего зависла? — съехидничал малец, тут же став серьезным, — Он сделал что-то плохое? Тебе нужна помощь? — Последнее больше обратимо к тебе, нежели ко мне. — Ой, да ладно! Я честно постараюсь меньше препираться с Риши, обещаю, — он примирительно сложил руки в замок, закатив глаза, — но настолько заманчив соблазн с ним повздорить, просто наваждение какое-то. — Понятно, до свидания, жгучее племя Банерджи, здравствуй, голубой огонек Дубейского потомства. Я приму тебя любым, только пообещай, что все это будет за пределами моей комнаты, — братец тут же вспыхнул с возмущенным «тыком» в мою сторону и уже готовился разразиться тирадой на счет своей заинтересованности преимущественно в девушках, как я быстро сменила тему, — но речь сейчас не об этом, и я не собиралась тебя ругать за поведение. Как твоя рука? — Э, нормально, — сконфуженно ответил потерпевший, на всякий случай метнув взгляд на предмет дискуссии, — стянулась сильно, но не болит. — Вообще не болит? — настаивала я. — Ну, в пределах разумного, — замялся Кир, всё еще вертя обожжённую руку, — только когда я в кусты свалился у меня что-то кольнуло. Немного. — И когда ты успел вновь свалиться в кусты? — усмехнулась я, представив наиболее вероятные обстоятельства данного действа. Я бездумно крутила крышку запертого флакона, та никак не поддавалась. — Слишком много вопросов, не важно, — отмахнулся он, приняв сидячую позу. Отмахивайся сколько хочешь, мой хороший, но я-то помню, как три года назад, по дороге домой после секции, ты так жарко спорил со мной на счет того, что ты предельно сосредоточен и внимателен для того, чтобы самостоятельно перейти дорогу раньше, чем я дойду до пешеходного, а спустя пару метров «запутался в ногах» и свалился в соседский орешник. Потому что сильно увлёкся напеванием трендовой песни «Wings» и уж слишком активно подпрыгивал в такт. — Mull of Kintyre, oh mist rolling in from the sea, — распевался мальчишка, филигранно точно вытягивая ноты. Он забавно щурился и растягивал рот, подыгрывая самому себе вилянием бедер, — my desire is always to be here, oh Mull of Kintyre. На нас уже косо поглядывали мимо проходящие люди, что возвращались с работы заведомо раздраженными. Какая-то женщина растерянно улыбнулась, глядя на то, как Кир совершенно беззаботно продолжал своё мини-шоу, порядком шатаясь от наслаждения мелодией. Я, привыкшая к подобным выпадам, просто спокойно плелась следом и всем видом показывала, что мой брат абсолютно нормальный и такое поведение в порядке вещей. — Far have I travelled and much have I se-е-е… — недопетая строчка свалилась вместе с Кираном в один из множественных кустов орешника, когда он подключил к своему танцу хаотичные движения ног и комично медленно потерял равновесия от своего же па. В этот момент я тоже чуть не запуталась в ногах, когда сию же секунду понеслась спасать своего танцора. Хотелось бы отделаться легким испугом, но следствием этой замечательной истории стало растяжение боковых связок лодыжки и долгий больничный, из-за которого о баскетболе пришлось забыть на ближайшие пару месяцев. Безусловно, мне было жалко своего бедного младшего брата, и я с сочувствием вынашивала новоиспеченного инвалида все это время, но эту историю я всегда вспоминаю со смехом и непроизвольной улыбкой. И смех, и грех, как говорится. — Действительно, не важно, — согласилась я после небольшой паузы. Крышка с треском поддалась, оборонив пару прохладных густых капель мне на коленку. Я тут же подхватила их мазевидным движением миниатюрной кисти, сразу же нанеся на руку. Раздражающая до этого боль отозвалась слабым онемением, которое вот-вот окончательно растворится. Я, как можно экономнее, растёрла еще одну небольшую порцию дефицитной мази под пристальным взглядом братца, у которого над головой неоновыми буквами висел вполне ожидаемый вопрос. И самое неприятное крылось в том, что я не знала, как на него правильно ответить. — Тоже обожглась, говоришь? — протянул он, подперев рукой подбородок. — Можно сказать и так, — неловкость от недосказанности холодила спину, но прятаться было поздно. Следы преступления в виде флакончика и небольшой кисточки уже оперативно скрывались мной в прежнее место. Кир все это время внимательно следил за моими движениями, словно стараясь как можно детальнее запомнить эту сцену, — billee, давай обсудим это чуть позже. — Когда ты называешь меня так, сразу ком в горле, — отстраненно прошептал мальчик, встав с кровати. И его реакцию можно понять, ведь кошачью мимику и хитрые миловидные глаза были отмечены мамой еще тогда, когда Кир был совсем малышом. Она подолгу убаюкивала неугомонного братца ночами, приписывая его ночную активность к родству с семейством кошачьих. Нежно распевала нареченное прозвище, что действовало на Кирана как самая настоящая колыбель. Я тогда мало-помалу изучала хинди и тут же заметила, насколько буквы «ल्ल» из полноценного «बिल्ली» при письме напоминают два тесно сплетенных сердца. Это заставило меня по-настоящему умилиться. Когда он подрос, то я часто оставляла ему дурацкие (но иногда и важные) записки, где в качестве адресата подписывала его прозвище, выделяя нужные сердцеобразные буквы и подрисовывала кошачью мордочку. Хоть Кир вечно кривился и отмахивался от этого, считая чем-то детским и чересчур ванильным, но стоило ему где-нибудь напакостить или просто быть в игривом настроении, как он самовольно подписывался своей домашней «кличкой». Последний раз он подписался таким образом, когда ушла мама… После того, как она первый раз не явилась ночью и не объявилась утром. До сих пор помню, как на шкафчике, где хранились мамины любимые чаи, несколько месяцев висела записка о том, что billee очень соскучился, переживает и просит маму не забыть прийти на важный для него матч в пятницу, пририсовав жалостливую мордочку кота. Стоит ли вспоминать, как у меня внутри все сжималось от сожаления и досады, когда он то и дело зачеркивал старую дату матча и подписывал новую, никак не желая признавать или терять надежду на то, что мама её когда-нибудь увидит и всё-таки придет. Я тоже в тайне надеялась на это, пока мне не надоело отрицать очевидное, — Мала, если нас или тебя ожидает опасность, скажи мне сразу, пожалуйста. — Нет, Киран, все будет хорошо, — тут же всполошилась я, пропустив в свой словесный поток столь обесценивающую фразу, что вызывала больше подозрений, нежели отводила их. Я машинально прижала к губам похолодевшие пальцы, тряхнув головой, — то есть, всё под контролем. Нам пока ничего не угрожает. — Пока? — настороженно переспросил Кир, подходя ко мне ближе. — Я хочу быть с тобой честной и не строить иллюзий на счет будущего. Неважно, плохих или хороших, — призналась я, чуть склонив перед ним голову. Это происходило непроизвольно, когда я чувствовала свою вину перед кем-то или искала нужные слова, — но сейчас мы в весьма непредсказуемом и уязвимом положении, поэтому должны всё время быть начеку, понимаешь? Мне самой стало неуютно от собственных слов, словно от них веяло какой-то необратимой угрозой и тревогой, что таилась в незаметно дрожащих гласных. Он не был бы мне братом, если бы не заметил, насколько я сжалась и сконфуженно переступала с ноги на ногу, когда говорила о том, что опасность лишь возможна, но никак не то, что она неотъемлемая часть ближайшего будущего. А главное, что и Кирану никак не доведётся остаться в стороне. Помнится, Амрит напрямую намекнул мне, что Киран — «мальчик непростой» и волей-неволей примет участие в дюжинском котловане. —…роль человеческого праведника и проведет нас к священному мосту Сканды, а затем обратит морских тварей со дна в своё личное войско, даруя собственную энергию во спасение заблудших душ… —… наш мальчик уже слышит зов аскетов, что хотят преклонить оружие и головы перед своим хранителем. Так что совсем скоро наши люди смогут отпраздновать наступление Кали-Юги на новообращенной трети Кашмира. Не сомневайтесь, вопрос только во времени. Я по инерции тряхнула головой, словно пытаясь отогнать пугающую перспективу куда-подальше. Видение, не видение — плевать, лишь бы это ни коим образом не нашло своё проявление в реальности. Или, хотя бы, не в полной мере. — Да мы едва ли не всю жизнь в таком положении. То мама постоянно тряслась над нами, будто бы нас могли украсть у неё из-под носа, то бабушка вечно причитала, чтобы мы были предельно осторожны и никому не доверяли, кроме нашей семьи, теперь ты, Амала, — досадно упрекнул он, — почему никто из самых близких людей не может рассказать мне всё честно и без утайки? Почему вы настолько мне не доверяете, что решаете умолчать о таких важных вещах, что угрожают нашей безопасности? Почему, Мала?! — Кир, не осуждай меня. Что касается мамы и бабушки, я знаю не до конца, но они совершенно точно просто хотели защитить нас. Но теперь я понимаю, почему им было так сложно рассказать нам обо всем этом раньше. И дело тут далеко не в тебе или в доверии. Дело в самой ситуации. — Так, — кивнул братец, заострив на мне свой внимательный взгляд нежных мятных глаз, — а по-подробнее? — Подробнее, — протяжно вздохнула я, стараясь не отвечать на столь навязчивый взгляд. Но не ответить на его слова уже было бы неловко, в конце концов, долго держать в себе историю, которая наверняка была известна здесь каждому второму, если не абсолютно каждому, жителю Индии — всё равно, что за ломаный грош алмазы просить. Пришлось собраться духом и всё-таки пролить свет на происходящее, — единственное, что я знаю наверняка: мы необходимы Дубеям для проведения тантрических ритуалов Кали-Юги, как представители рода Басу, и также тех, кто гипотетически имеет связь с потусторонним. Я и Амрит — связаны неким древним ритуалом, который, настолько тесно сплетает наши судьбы и суть существования, что наши жизни друг без друга — не имеют смысла. — Угу, — недоверчиво кивнул Кир, — это он тебе так сказал? — Я понимаю, насколько странно это звучит, но как иначе объяснить столь необъятную силу этой связи и частоту видений, от которых моя голова идет кругом? — Всему в этом мире есть объяснение. Пусть и не такое фантастичное, как в речах твоего суженного-ряженого, но, по крайней мере, реальное. Допустим на секунду, что это правда. Чтобы связать вас этим ритуалом, его должен был кто-то провести, желательно, в вашем присутствии… — начал братец, скептически приподняв бровь. Я повторила и адресовала это действие ему же, подумав про то, что ему для начала следовало бы доучить родной язык, а уже потом углубляться в жречество. — Этому поспособствовали наша бабушка и его отец — Девдас. Еще задолго до нашего рождения, лишь на правах будущих наследников, нас повенчали для слияния родов. — Только для этого? — не унимался Киран, словно чуя, что я пытаюсь утаить самое главное. — Нет… — прошипела я, нехотя оголив перед ним истерзанную часть руки. Не успев вдоволь удовлетвориться его изумлением и неким отвращением, продолжила, — они убедили богов, что мы достойны исполнить участь избранников Камы. Потому, мы оба отмечены печатью, что исходит жуткой болью, когда мы на расстоянии. Амрит назвал её «разъедающей тело и дух»… — Это он сделал?! — перебил меня братец, аккуратно подхватив мою руку в близь локтя, — Как? Как это может характеризовать тебя избранницей бога любви? — Нет, у него самого точно такая же, — ответила я, аккуратно выдернув верхнюю конечность, — у богов свои причуды и мне предстоит с этим разобраться. — Мала, разумнее было бы сразу уехать отсюда, показаться врачам и забыть обо всём, как о страшном сне. Но ты, как обычно, не отступишь, верно? — Нам просто некуда отступать Киран… — я покачала головой, поджав губы, — либо бороться, либо сразу ложиться в гроб. Братец промолчал, задержав взгляд на регенерирующей печати. Уголки его глаз сощурились. Молчание повисло в комнате прозрачной вуалью, пока время неумолимо отсчитывало, сколько минут мы провели в тревожной тишине: я думала о том, что я смогла откупиться парой-тройкой общих фактов, утаивая более устрашающие подробности, а Кир потерялся в собственных мыслях и переживаниях, словно только сейчас начал понимать, насколько сложно устроена ситуация. — Ты готова? — неожиданно спросил он, переведя взор на меня. — К худшему? — усмехнулась я, точно в тон выражению — «Надейся на лучшее, готовься к худшему, и извлекай максимальную пользу из того, что получилось». Не слукавлю, это был мой девиз на сегодняшний вечер. — Естественно, ведь я обязуюсь довести до приступов бешенства не только Риши, но и твоего женишка, Мала. Авось и он о чём-нибудь проболтается, — загадочно улыбнулся братец, приложив палец к губам, как бы намекая, что расскажет мне обо всем позже. Неужто он таким образом «мстит» мне, за то что я не рассказала ему обо всём раньше? Определенно да, ведь когда я с хитрецой прищурила глаза, он ответил мне тем же, и с последующим наигранно-мечтательным взглядом последовал к двери, сказав, что подождёт меня за ней. — Главное, чтобы мы ни о чем не проболтались, — пробурчала я себе под нос, ненароком повернувшись к зеркалу. Асуры преисподней! У меня всё это время был виден этот огромный след от зубов на шее?