Его жена — змея.

      — Минуту! Сейчас открою!       За дверью послышались шаги. Дверь открылась, негромко стукнув защёлкой, и Ниен еле успел поймать челюсть, перед тем как она отпала бы на пол. Железную дверную ручку обхватывала изящная тонкая рука, окольцованная каратами на не менее тонком запястье. И она, эта рука, плавно вклиниваясь в предплечье, перетекала в высокую, худощавую женщину в кремовом велюровом халате и меховых тапочках на небольшой платформе. Из-под халата виднелись аккуратные колени на идеальных, стройных, даже слишком стройных, и длинных ногах. И вся она казалась выточенной из известняка скульптурой — каждая косточка, каждый хрящ на её теле представляли произведение искусства, апогей красоты. А лицо-то, лицо — как две капли воды Нана! На шее — длинный, но аккуратный круглый шов.       — А… А Вы кто? — едва смог вымолвить коточел. А незнакомка, прикрыв рот ладонью, громко и звонко рассмеялась в точности так же, как смеялась Нана. И никаких сомнений в том, что это она, женщина-змея, но теперь уже женщина-женщина, не оставалось.       — Нана, очень приятно! — она шутливо протянула ладонь Ниену, и он пожал эти длинные изящные пальцы. — Проходи, садись попей чай.       Ниен проходит вглубь дома семьи Айвори. Всё было как-то по-старому. Кремовые занавески тихо висели перед закрытым окном, посуда в прозрачном шкафчике отливала влажной мыльной глазурью, во всех комнатах пахло дорогими духами, а под потолком, раскинув тонкие железные руки, над гостиной нависала широкая люстра, что пускала хрустальные слёзы со своих ветвлений. На плите надрывался чайник, выпучивая свой красный носик и изрыгая из своих фарфоровых недр клубы пара. Ниен, всё ещё не отойдя от изумления, аккуратно, чтобы не спугнуть это, как ему показалось, наваждение, присел на стул на кухне.       Действительно Нана. И волосы те же, и лицо, и голос, и повадки её же. Крепко и прямо стоит на двух тонких длинных ногах, наливая чай в чашечки. Она и «осталась» змеей — в её движениях неторопливость, изящество, восхитительная грация, что присущи только лишь сухокожим пресмыкающимся. Если бы змея когда-нибудь и смогла эволюционировать в человека, то выглядел бы он именно так. Словно в сказке — ударилась о земь и превратилась в красну девицу. Ниен должен был спросить, но никак не мог вежливо сформулировать вопроса. Предчувствуя замешательство коточела, Нана начала этот разговор сама.       — Пей, на травах. — она поставила чашку перед коточелом, взяла в руку свою трубку и глубоко затянулась. — Ты меня не узнал, Ниен? Разве я так сильно изменилась?       — Вообще да… — не нашёлся коточел, всё ещё не отрывая взгляд от этого тела, как завороженный. Нана сидела, закинув ногу на ногу, от чего полы халата, подпоясанного на её тонкой талии, расползлись в стороны, открывая взору упругие блестящие в свете люстры бёдра. Серебристые пряди стелились по узким и таким же белым плечам, распадаясь на спине и на груди на более мелкие прядки. И вся она, от кончика острого носа до кончиков пальцев ног, была идеальна. Настолько идеальна, что аж глазам было больно смотреть на это молочное тело, будто бы слепленное из сахарной пудры, будто бы сотканное из первых снежинок. Нана приоткрыла рот и выдохнула дым. Трубка кашлянула, фыркнула и высунула язык.       — Я ужасно счастлива, Ниен, ведь жизнь моя изменилась в лучшую сторону. Я всё еще могу понимать и тебя с Нионом и людей, но взгляни-ка! Теперь я могу мерить обувь в магазинах. — сказала Нана. — И одежду тоже. Наконец-то смогла ощутить эти бренды на своей шкуре! — она засмеялась.       — П-поздравляю… — только и смог выдавить из себя Ниен. Значит, Нион не шутил, и всё это правда? Ну, если её Лютер замуж уже успел позвать, то тут всякая логика бессильна!.. А было это утро, и Рэндал должен был проснуться с минуты на минуту. А вот он — растрёпанный, сонный вышел из комнаты, подтягивая сползшие во сне пижамные голубые шорты.       — Доброе утро, комочек! — прощебетала Нана, протянув к младшему свои длинные руки с ярко выступающими локтевыми суставами.       — Доброе утро, Нана… — Рэндал, ещё не до конца проснувшись, обнял женщину, уронив голову ей на плечо и планируя доспать там. Нана посадила мальчишку на колени, ласково поцеловав его в макушку.       — Хватит спать! Уже десятый час! — она игриво пощекотала Рэндала. — Видишь, даже Ниен уже успел вернуться!       Рэндал разомлел в объятиях этой красавицы, так недавно приходившейся ему женщиной-змеей. Он всегда нежно любил Нану за её доброту, ласку и вкусные блинчики, но однажды, проснувшись, вместо привычной Наны увидел ужасно высокую женщину с лицом как у его ласковой няни-Наны. И всё. Жизнь стала слаще на вкус, и от восхищения и радости захотелось прыгать чуть ли не до потолка, что Рэндал и сделал. А Нана в то утро, только вернувшись домой после операции, обняла рыжего, подхватила на руки, и целовала как хотела — в нос, в щёки, в губы. Целовала и удивлялась, мол, какой же Рэндал лёгкий для своего возраста, и как же приятно ощущать на коже своей его кожу, мягкую и тоненькую, будто паутинка. Себастьян же как-то попроще отреагировал на такую трансформацию. Его трепетно поражало это чудо природы — таинственная изящная красавица-змея, которая вдруг превратилась в красавицу-женщину. Себастьяна манил этот шрам на её шее. И позже, попросив разрешения, Куриные Ножки аккуратно пощупал его своими тёплыми подушечками пальцев и удивился, как же красиво сделали хирурги.       Рэндал глаз с неё не сводил. Даже сейчас, сидя на коленях у Наны, он, сонно зевая и пытаясь пригладить волосы, смотрел только на неё. Приложив голову о женскую ключицу, легко мальчишке разглядывать тонкие запястья Наны, что маячили перед глазами. Нана гладила Рэндала по плечам, а он ненароком заглядывал под её халат, спешно отводя глаза и коря себя за последующие мысли. Она, всё-таки, любит Лютера, а Рэндал не мог так поступить со своим любимым братом.       — Доброе утро, родные! — Лютер вышел из ванной комнаты. Мокрые тёмные волосы шёлковой гладью ложились по бокам его лица.       — Доброе утро, Лютер! — снова раздался голос Наны, со звоном отскакивающий от стеклянных шкафчиков. — Странно, мы же уже говорили это друг другу полчаса назад. Или у меня дежавю?       — Нет, Нана. Я просто слишком вежлив. — усмехнулся Айвори-старший. Пройдясь по мягкому ковру, он подошёл к возлюбленной и поцеловал в щёку, одновременно потрепав Рэндала по головке. Нана засмеялась, а её кипенно-белые скулы порозовели от бьющих кипящим ключом чувств, и она, сама того не замечая, начала накручивать прядь волос на палец. Это занятие долгое — они ужасно длинные. Увидев это сладкое, совсем уж девичье и никак не свойственное Нане смущение, Лютер, дразня, осторожно нажал пальцем на кончик носа женщины, от чего та засмеялась ещё задорнее и прильнула к телу Айвори-старшего. Рэндал тихонько хихикнул, зарыв свой рыжий носик в халат Наны. И всё это, этот беззаботный смех, эти нежные жесты заботы, эти объятия и прикосновения, представляли собой семейную идиллию в чистом виде, словно все трое спустились из рекламы образцовой семьи, из неудобно-правильного фильма про счастливых мужа и жену, которые рука об руку с самого детства. Ниен удивлялся, задирая брови, и завидовал. Казалось, он действительно попал в какой-то райский мирок (из которого, к сожалению, человек давно уж был изгнан), в котором нет ни зла, ни порока, ни мещанства. Есть только семья. Любящая, тёплая, уютная семья, что в обыденной жизни существует только на жёлтых фотографиях в альбоме, да в книжках. Ну и у каких-нибудь знакомых. У тех самых, у которых на участке всегда трава зеленее. Прибежал Себастьян, на ходу натягивая футболку. И на него хватило ласки у Наны.       — Ну всё, всё, довольно, мальчики! — произнесла она, отняв от себя Рэндала, который на пару с Себастьяном пытался съесть губами внешнюю сторону её ладони. — У нас сегодня много дел, да, Лютер?       — Несомненно, капитан! — тот вытянул спину по струнке и шутливо вскинул руку к виску, отдавая честь. — Сегодня на нашем корабле важный день! Ожидается солнечная погода и лёгкий морской бриз!       Да что за чертовщину творит эта женщина-женщина вокруг себя? Раньше Лютер никогда себя так не вёл и никогда не брал Себастьяна на руки, не взъерошивал его прыгающие кудряшки цвета апельсинового крема.       — Нана-капитан! — мурлыкнул Рэндал, осторожно запустив ладошку в волосы Наны. Те мгновенно утекли сквозь пальцы серебристыми волнами.       — Отлично! — засмеялась женщина. — А сейчас наш корабль берёт курс на гардеробную, мой милый юнга! — Нана встала со стула и оказалось, что она такая же высокая, как и Лютер. Может, сантиметра на два ниже. Теперь уверенно можно сказать, что об Рэндала и Себастьяна спотыкаются все в этом доме. Несправедливо вышло. Нана положила локоть мужчине на плечо и усмехнулась почти что нахально, осознавая, что всё это красивое тело и весь этот идеальный гуманоид принадлежит только ей одной. Оглядев желанного с ног до головы, Нане вдруг захотелось смутить Айвори-старшего. Заставить его щёки налиться краской, прямо как в постели. Её доводила до дрожи в коленях, сводила с ума мысль о том, что он, Лютер, рядом с ней становится милым робким мальчиком, который требует такого же внимания, какого требуют Рэндал и Себастьян в их возрасте. Он примет важное решение для всей семьи, оплатит счета и возьмёт на себя ту ответственность, которую берут люди в его возрасте, но рядом с Наной Лютер не постесняется побаловаться, подурачиться, дать погладить себя по головке и ласково назвать. Надо же! Великого труда Айвори-старшему стоит растить мальчишку, будучи им же. Правда, при определённых условиях.       — А что это у тебя здесь? — женщина указала пальцем Лютеру на грудь. Тот опустил голову и тут же получил несильный, мягкий щелчок по носу. Осознав, что его так глупенько развели, Лютер как-то стушевался и опустил глаза в пол.       — Нана, ну не при детях же!       Ниен улыбнулся. Наблюдая это, нельзя было оставаться невозмутимым. Нион выглянул из-за угла, подмигнул товарищу по ковру в гостиной и жестом подозвал к себе.       — Это оно самое? — Ниен уже отошёл от шока и был более спокоен, а на лице его играла эта сладкая умиротворённая улыбка, которой заразили его Айвори. — Слушай, я сплю! Это же просто…       — Нана это. — Нион крутил в руках крошечный крысиный хвостик. — Ты думаешь, я не удивился? Да я чуть на порог не сел, когда её увидел!       — А куда они дели… — коточел замешкался, пытаясь вспомнить название той странной штуки. — Ну, это… Старое всё?       — Что «старое»?       — Ну другую Нану.       — А! Так бы сразу и сказал. В холодильничке валяется в подвале. На своём месте! — усмехнулся Нион и, выбросив хвостик в открытое окно, побрёл в спальню Лютера.

***

      Нана всегда знала, что она заслуживает большего. Она заслуживает уважения, достатка, заслуживает лучшего мужчину в пригороде. Самомнение, как-никак, играет большую роль как в жизни человека, так и в жизни змеи. Не считай себя Нана достойной всей этой звенящей цельным золотом роскоши, могла бы она сейчас стучать небольшим каблуком по декоративной дорожке, ведущей ко входу в самый дорогой ресторан в округе?       Лютер входит первым и придерживает стеклянную дверь для Наны, которая, войдя, сразу же окидывает помещение оценивающим взглядом и довольно кивает, увидев, что оно соответствует её новому социальному статусу. Теперь она имеет право на этот надменный взор и высоко задранную голову, ведь новый её внешний вид обязывает к этому. Низенькая официантка проводила пару к заказанному столику и положила на него две бежевые тоненькие книжечки. Меню.       — Что ты будешь? — голос Айвори почти что растворялся в лёгкой дымке живой музыки, а в нос забивался запах горячей пищи, предательски заставляя заказать побольше. Нана пробежалась глазами по списку блюд. Хотелось мышатины.       Он так обаятельно заказал эти два стейка, десерт и вино, что Нана еле сдержалась, чтобы не подойти и не сжать этого стройного красавца в своих объятиях. Официантка кивнула и тут же скрылась где-то среди других столиков. Лютер смотрел на свою нежную, любимую, самую главную женщину в жизни, и всё ворочал ладонью в кармане белого кожаного пиджака маленькую бархатную коробочку. Айвори-старший не нервничал, лишь пытался унять приятное волнение внутри. Тут и так всё настолько по-человечески, насколько можно себе представить. Сделать предложение в ресторане — что может быть более плотско? Лютер, конечно, думал о колечке, погруженном внутрь свежепойманной мыши, но решил, что Нана сочтёт это за оскорбление. Всё должно быть идеально! Идеально, как и женщина, сидящая напротив Лютера и глядящая в его большие глаза своими светлыми добрыми глазами. На ней сатиновое алое платье, изящные лаковые сапожки, на узкие острые плечи шалью накинута пушистая тёплая шубка из цельного песца, а на руках длинные лайковые перчатки, что окачиваются кружевным плетением чуть выше локтей. Сидит, улыбается своей соблазнительной плутоватой улыбкой. Лютеру кажется, что Нана и вправду раздевает его глазами.       — И куда же мы смотрим? — раздался чарующий голос, и Айвори-старший вдруг поймал себя, разглядывающим мягкое маленькое декольте любимой, тенью уходящее под ворот платья.       — Никуда. Всё хорошо. — смутился тот, опустив глаза в стол. Принесли заказ. Выплеснули вино в бокалы. Нана отрезала кусок мяса, вложила в рот. Слишком мягко. Настолько мягко, что противно. Слишком говяжье мясо. И слишком поджарено, несмотря на то, что это самая минимальная прожарка. Она знает, что это с непривычки. А вокруг парочки, семьи, свечи. Смеются, переглядываются, млеют в душном потоке пряных ароматов.       — Нана…       Лютер должен был с чего-то начать. Пусть и так нелепо и по-юношески, ведь Нана даже ещё не прожевала своё мясо. Ей, более того, хотелось просто выплюнуть его в салфетку, ведь оно совсем не было похоже на то, что она обычно ела. Мелкие грызуны и крысочеловы детишки вообще не такие на вкус. Они сочные, кровавые, пищащие. А этот стейк просто валяется на тарелке, истекая соками. Лёгкая добыча.       — Что, милый? — Нана с трудом проглотила кусок, что едва не застрял в горле. Лютер замялся, достал из кармана коробочку, спрятал за спину.       — Послушай, я очень давно хотел сказать тебе, Нана…       Всё замерло. Пламя свечей вдруг перестало трепетать, а повара на кухне перестали стучать ножами. Нана, видимо, понимая, к чему клонит Лютер, не смогла сдержать восхищения и, громко ахнув, сложила ладони на груди в жесте ожидания чего-то сокровенно-значимого, застыв в позе сладостного восхищения.       — Нана, послушай… — начал Лютер, почувствовав, как от волнения на ладонях почему-то выступил холодный пот, хотя Айвори-старший уже давно не мальчик, чтобы смущаться перед противоположным полом. — Я все свои годы думал, что ни одна женщина не сможет меня зацепить, и что моё одиночество — то мученичество, которое послал мне Господь, чтобы потом отправить в рай… Но когда ты появилась в моей жизни, я понял, что этого момента моё существование было ужасно сухим и скучным, как твоя змеиная кожа… — он замялся, подбирая слова. — Твоя бывшая кожа… И знаешь, рядом с тобой каждый мой день, будь то понедельник или суббота, сладким румянцем твоих щёк окрашен в праздник! Рядом с тобой я будто пьян, но мне нужно ещё, Нана. Я хочу выпить нашу любовь до дна. Я хочу засыпать рядом с тобой и просыпаться, я хочу претворить в жизнь все твои желания, я хочу, чтобы ты, как и я, однажды поблагодарила бога за тот день, когда мы сказали друг другу те важные слова… Нана… — Лютер глубоко вдохнул, будто бы собирался задержать дыхание. — И поэтому…       Айвори протянул Нане открытую бархатную алую коробочку, в белой мякоти которой золотым свечением отливало бриллиантовое колечко.       

Вот оно, счастье! Настоящее человеческое счастье!

      Кивай же ему, возлюбленная! Пусть он ещё не задал этот до смешного простой вопрос — чем раньше, тем лучше! Кивай же! Тряхни белыми завитыми новенькой плойкой локонами и расплачься от восторга и счастья, как подобает приличной девушке!       — Нана, ты выйдешь за меня? — тихо спросил Лютер, и слова его почти скрылись в нотном пируэте скрипки. Нана раскрыла рот. Она не верила в то, что это — не влажный сон жалкой змейки из-под дубового корня в запрелом лесу. И не было ничего больше. Был только этот большеглазый красавец, протягивающий ей коробочку с колечком от её любимого ювелирного дома.       — Да, выйду… Неужели я могла бы не вы… Ответить по-другому?       За соседним столиком кто-то зааплодировал.       — Нана… — из глаза Лютера сбежала слезинка, как только он надел кольцо на узкий и длинный палец Наны. — Боже мой! Я так счастлив! Теперь ведь у меня будет настоящая семья!       — И у меня, Лютер! — женщина взяла его за руки, чуть не опрокинув бокал вина себе на платье. — И у меня будет семья!       — У нас будет!.. А если у нас, то и у Рэндала!       — Комочек мой! Представь, как он поднесёт кольца к алтарю! Мы закажем ему фрак и он будет как настоящий маленький принц! — и глаза Наны вдруг засияли влагой чистого нежного счастья, и вот одна за другой стекали с её щёк слезинки, собираясь на подбородке, капая на платье, и оставаясь на сатине мокрыми крапинками.       — Ты будешь отличной матерью, Нана!       Плакать от счастья на пару с кем-то — чудесное занятие. Нана всё смотрела на своё кольцо, а Лютер смотрел на Нану. И все смотрели на них. Есть в их паре что-то завораживающее, что заставляет неприлично пялиться обоими глазами, не в силах отвести взгляд. Может, эта та гармония, в которой находятся эти двое, та сочетабельность, что присуща совсем не многим парам. Они идеальнее, чем два кусочка пазла. Идеальнее, чем пустынная дорога через лес и кончившийся бензин в фильме ужасов. Айвори не верил своему счастью. Уж больно всё красиво в этой сказке.       — Нана, любимая моя Нана!..       Вино разливалось сладким приторным потоком, рдеющим в прозрачном бокале страстным алым полотном.

***

      — Где Нана? Ты её не видел?       Рэндал пытался отыскать Нану в гробу в спальне брата, зарываясь в одеяло с головой и перекладывая подушки. Себастьян, который только что проснулся и стоял в дверях спальни, поджимая то одну, то вторую ногу от обжигающе холодного кафеля, почему-то вспомнил, как он давным-давно боялся Нану и прятался от неё по всему дому. Конечно, на первых порах Куриные Ножки шугался даже Лютера, но Нана внушала ему какой-то особый страх. Может, глотать его не надо ей было… Но Себастьян этот инцидент давно уже простил змее за её вкусную стряпню.       — Не видел. — кудрявенький потянулся и зевнул. Грудная клетка обтянулась мраморной кожей, что густо посыпана маленькими светлыми веснушками. Наружу проклёвывались тоненькие хрупкие рёбра.       — Ну, если они до сих пор не вернулись, — Рэндал лёг на место Наны, уткнув нос в её подушку. — нужно сделать Нане сюрприз!       — Какой? — Себастьян влез к Рэндалу, скомкав ногами одеяло. По правде сказать, он с самой первой минуты пребывания в доме Наны в её новом обличии немножечко сходил по ней с ума, что весьма ожидаемо. Если Рэндалу хотя бы в школе девочки махали ручкой, то Себастьян женским вниманием был абсолютно обделён. Рэндал, зная это и зная тягу своего питомца к мягким девичьим телам, обожал рассказывать ему, как в школе ему улыбается та высокая старшеклассница и как девочки в классе математики заплетают его огненно-рыжие волосы. И любил то, с каким недоумением смотрел на него Себастьян, когда тот заявлял, что пусть улыбаются сколько угодно. Рэндал Айвори будет верен одной только Нане, которая верна его брату. И ему всё равно, пусть машут своими ручками в браслетиках сколько хотят. «Эй, Рэндал, привет! Эй, Рэндал, как дела?». Низенькие, смешные, с накрашенными ресничками и испачканными в чернилах пальчиками. Несерьёзные, они не имеют действительно значимых планов на свою первую любовь. Они хотят гулять по парку, есть мороженое и ходить в кино. А Нана хочет делать с Рэндалом уроки, брать на руки и мазать йодом его разбитые коленки. Раньше Себастьян не понимал этой его тяги к возлюбленной Лютера. Она же пресмыкающееся, да ещё и такое жуткое. Как её вид может вызывать что-то, кроме отвращения? А теперь, когда Нана резко превратилась в женщину, Себастьян резко поменял своё мнение.       — Надо приготовить ей что-то вкусное, знаешь, и нарисовать рисунок. Только я не умею готовить, а ты не умеешь рисовать. — заключил Рэндал. — Поэтому мы должны разделить обязанности.       — Но я же тоже не умею готовить! — Себастьян почесал голову.       — Это легко. Главное — поймать ингредиенты.       Рэндал вернулся в свою комнату. Натянув рубашку и прихватив штаны ремнём на талии, он спустился в подвал. В углу от стены до стены бегала жирная крыса. Рэндал взял её и свернул ей шею. Раздался хруст хрящиков и позвонков. Присмотревшись, он заметил, что у этой крысы были человечьи глаза. Это неудивительно, ведь крыс обычно насиловали крысочелы, поэтому на выходе получались вот такие диффективные твари.       — Себастьян! — Рэндал, радостно взбежав наверх по ступенькам, размахивал в воздухе мёртвой крысой. — Я нашёл любимое лакомство Наны. Осталось только приготовить его.       — Забавно! — Себастьян схватил крысу с человечьими глазами за хвост и поднял над головой. Изо рта её сочилась кровь, и,глядя на неё, Куриные Ножки придумал, какой рисунок можно нарисовать для Наны.       — Ты её не боишься?       — Нет, не боюсь. — Себастьян прошёл в кухню и аккуратно, будто экзотический фрукт, положил крысу на разделочную доску. — Только давай готовить будешь ты, а я нарисую для Наны рисунок, хорошо?       Рэндал не стал спорить. Всё же, доверять такое дело питомцу было странно, ибо как же Куриные Ножки может стряпать зверушку, когда он сам зверушка? Рэндал взял большой нож, который заставил его чуть пригнуться к полу из-за своего веса (вот говорила Нана — ешь овсянку!), занёс его над крысой и отсёк ей голову. Человечьи остекленевшие глаза налились кровью, а крысиная голова отлетела на пол. Рэндал взял бритву из шкафчика над плитой и начал брить крысу. Потом отрезал ей ещё и хвост и задние лапы. Получилась этакая котлета с двумя передними культяпками. Себастьян тем временем достал откуда-то большой лист и маленькую кисточку. Подползши к Рэндалу, тот сел на пол и макнул кисточкин беличий хвост в кровь, которая растеклась вниз по кухонным шкафчикам и духовке. Его задача была проще — просто нарисовать всю их семью. Плавно и аккуратно выводя кисточкой красные улыбки у всех на рисунке, Куриные Ножки вдруг понял, почему все люди в мире так хотят семью. Семья — это же прекрасно! У меня есть семья, и у тебя есть семья, а значит мы похожи, а раз мы похожи, то мы — тоже семья. И весь мир — тоже семья. Только подумать! — на каждого человека приходится как минимум двое! Себастьян нарисовал Нану. Она получилась немного не такая, как в жизни, но такая же высокая и красивая. Рэндал тем временем трудился над обедом, переворачивая тушку то на один, то на другой бок. Она шкворчала и румянилась, отдаваясь во всём доме горячим мясным ароматом.       — У меня почти готово! — Рэндал посыпал лысую котлету солью и снова перевернул её лопаткой. — А у тебя?       — И у меня. — Себастьян уже добавлял мелкие детали. Рисунок вышел отличный: большой и яркий. Куриные Ножки подумал, что бы ещё могло понравиться Нане. Подумал, и пририсовал прямо пальцем на обратной стороне листа большие буквы "RC" как смог. Теперь Нане точно не стыдно будет взять это в руки!       Рэндал положил крысу на тарелку и посыпал укропом. Аромат от непотрошеной тушки стоял непередаваемый, так что любая змея за километр бы учуяла. И вот свершилось — распахнулась входная дверь и вместе с предзимним морозным ветерком в дом впорхнула Нана.       — Нана! — завизжал Рэндал и побежал к женщине. Громко смеясь, она подхватила мальчишку на руки, и Рэндал увидел вдруг, как может гореть в глазах настоящее человеческое счастье. Как переливается оно, как блещет в белке и зрачке вместе взятых. Нана смеялась так громко, так заливисто. И Айвори-младший тоже стал смеяться, сам не понимая почему. И Себастьян стал смеяться. Он не помнил, когда в последний раз смеялся из-за того, что кому-то одному было радостно и хорошо.       — А я думал вы ещё спите, мальчики! — Лютер с несвойственной ему ранее улыбкой до самых мочек ушей принял у Наны шубу и повесил на вешалку, затем снял своё пальто и набросил его на крючок.       — Нет! — плутовато хихикнул Рэндал. — Вообще-то у нас есть для вас сюрприз!       — И у нас для вас! — Нана опустилась на корточки и чуть ли не в лицо рыжему протянула свою худую белую руку с кольцом на четвёртом пальце.       — Совсем скоро мы будем муж и жена! — пояснил Лютер, нервничая, будто боясь за то, как отреагирует брат. — Я женюсь, представляешь, Рэндал? Представляешь, какое это счастье?       — Нана, это же… Что же, вы будете вместе навсегда? — перемазанный в «краске» Себастьян заглянул в глаза женщины. — Будете всегда рядом с нами и друг с другом?       — Нана! Нана! — запищал Рэндал и обнял Нану, повиснув на её шее. — Это правда? Ты правда теперь будешь нашей Наной? — он был безумно рад такой новости. — Можно я расскажу всем в школе, Нана? Ура! — рыжий победно вскинул руки вверх. — Мой брат женится! Его жена — змея! Я всем теперь хвастаться буду! — дрожа от счастья, он прыгал вокруг Наны, не зная, куда деть свою эмоцию. Рэндал всегда знал, что Нана просто не имеет права не быть часть их семьи, но чтобы настолько… Рыженький даже сам не знал, за кого он больше радовался. За Лютера, который будет лицезреть каждый день эту богоподобно-красивую женщину рядом с собой официально, за Нану, которая будет носить эту мягкую, звучную фамилию, или за себя, который будет теперь жить в по-человечески счастливой гуманоидной семье.       — Правда, комочек! А вы будете моими. — улыбнулась женщина, подхватив мальчишку на руки. Себастьян дёрнул Нану за край платья, на что она лишь цокнула языком, нежно укоряя мальчишку за его нетерпеливость, отпустила Рэндала и взяла на руки Куриные Ножки.       — Нана, они ж килограммов сорок каждый! Зачем так напрягаешься? Этого вон, Нион потаскает. — Лютер потрепал младшего по щёчке. Не было бы тут мелкого с его питомцем, можно было бы попрыгать от радости, или подхватить Нану на руки. Но нужно держать лицо, чтобы Рэндал в будущем тоже умел его держать на публике.       — И ты будешь клясться перед Богом? — Себастьян посмотрел на Лютера, сидя у Наны на руках, и удивился с непривычки. Какой-то он необычно бледный, а по щекам яркими пятнами лежит румянец, и Айвори то ли весел, то ли пьян. Раньше ведь Куриные Ножки мог смотреть на него только снизу вверх.       — Буду. Мы все когда-то это сделаем. — сказал Лютер, поцеловав Нану в щёку. Нион выглянул со второго этажа, перегнувшись через деревянные перила и протёр глаза, убеждаясь, что перед ними не пляшут картинки из журнала, который он только что выбросил за ненадобностью. Рэндал тёрся о бок Наны, будто пытаясь подлезть под её свободную руку, чтобы та погладила его по голове. Эта сцена была настолько картинно-идеальна, что даже не верилось, что такое встречается за пределами глянцевых рамок. Нион вздохнул, улыбнувшись. Ему тоже захотелось стать счастливым.       — Что там за сюрприз? Несите! — вкрадчиво произнесла Нана, подмигнув Ниону.       — Идём. — Рэндал взял женщину за руку и потянул за собой. Себастьян тем временем уже притащил свой рисунок и торжественно развернул его перед Лютером и Наной, которые вошли на кухню. Они оба мгновенно расплылись в сладостных улыбках умиления. Ну не славно ли — вся семья на кривеньком рисуночке стоит и держится за руки на фоне большого дома, а в верхнем углу сияет красное солнце и по небу плывут алыми кляксами облака? У Себастьяна пальцы все в крови, которой он рисовал, щёчки в ней же, даже шорты домашние успел заляпать. Иди, Лютер, купи новые!       — Ой, как мило! — Лютер взял лист в руки, а Нана положила голову ему на плечо, рассматривая красных человечков. — Это мы все?       — У меня в точности такое же платье! — восхищённо воскликнула женщина, указав на «себя». — Тут ещё и Нион с Ниеном? Да, они…       — Тут есть все. — рассказывал Себастьян, почёсывая ногу. — Это ты, это Лютер, это я и Рэндал, это Нион, это Ниен, это дом площадью пятьсот квадратных метров…       — А кто это такой сидит в облаках? — Нана указала на непонятную фигуру, что будто летала над красным горизонтом.       — Это судебный пристав. И он не в облаках, а просто стоит чуть дальше.       — Нана! — Рэндал гордо принёс тарелку со своей стряпнёй, будто подушечку с чем-то драгоценным. — Это тоже твой подарок. Мы всё утро готовили.       Поджаристые бока лысой обезглавленной крысы блестели масляно и страшно аппетитно, а аромат стоял такой, что хотелось запихнуть это себе в рот вместе с хрустящей тарелкой. На губах Наны выступила слюна. Ах ты, рыжий сорванец! Ах ты, очки да веснушки! Знаешь ты, чего хочет твоя няня-Нана! Ведь должна она бросать свои привычки змеиные и есть отныне еду лишь человечью, а тут ты со своим сюрпризом! Рэндал стоит, улыбается и ждёт, когда женщина попробует его деликатес, и даже не подозревает, что натворил!.. Нана, хоть и безмерно радовалась своему новому обличию, до дрожи боялась признаться себе в том, что никогда не сможет разлюбить тёплую плоть, что тает на языке, и никогда не сможет есть то, что едят они, эти беззащитные млекопитающие люди.       — Красота! Сейчас же попробую. — на подкашивающихся ногах Нана прошла к столешнице и взяла вилку. Не будь тут столько народу, она бы сделала это руками. Внутри предательски похолодело, а в голову ударила волна эйфории. Близко. Свежо. Крысино. Перед глазами пронеслись змеиные будни. Вот добыча, оказавшаяся неприлично близко, вот прыжок, рассекающий затхлый подвальный воздух, а вот она — огромная змеиная пасть, нещадно поглощающая пытающееся увернуться тело. Нана прерывисто вдохнула, ощутив жар внизу живота. Вонзив вилку в ароматное, истекающее соками мясо, она отделила кусок и положила себе в рот. Чудесно! То, что нужно! То, чего организм так дико желал! За ушами хрустнуло.       — Тебе нравится? — рыжий выжидающе смотрел на Нану, которая хищно клала в рот кусок за куском, едва успевая утирать слюну. Её светлые глаза будто порозовели, когда очередной шмат мяса, брызгая жиром, исчез меж накрашенных губ. А Лютер смотрел на это с восхищением, сложив ладони под подбородком. Он наслаждался этой идиллией, которая бархатным комом окутывала его душу. Его любимая женщина, которая согласилась выйти за него, и его любимый брат так хорошо ладят — чего ещё можно хотеть?       — Рэндал! Рэндал! — Нана едва ли не стонала от наслаждения. — Радость ты моя! Как же я люблю тебя! Как же вкусно! — она облизала пальцы. — Рэндал, мой маленький бриллиантовый комочек!       — Мы вместе готовили! — Рэндал положил руку Себастьяну на плечо.       — Я так счастлив, что вы у меня есть! — Лютер утёр слезы. — Я так счастлив, что скоро мы обвенчаемся, Нана!       — Нана Айвори очень красиво звучит. — подметил Рэндал, взяв у женщины пустую тарелку.       — Это верно. А на улице снег выпал. — она, облизнувшись, указала на задний двор. Не успела Нана договорить, как мальчишки уже подбежали к окну, припав своими рыжими курносыми носами к холодному стеклу. И правда — на заднем дворе, разбросав свои мягкие белые сугробы, лежал снег. Пушистые крупные снежинки валили с неба, так и норовя залететь прямо в рот. И стояла тишина. Такая тишина, какой принято быть в снежное зимнее утро. Даже слышно как снежные хлопья падают на землю, на крышу, на подоконник.       — Прекрасное утро… — прошептал Лютер, обняв Нану.       — Ты прав, дорогой. Прекраснее мгновения и не придумать…       Рэндал и Себастьян выскочили на улицу в чём были. Два рыжих парня на фоне молчаливо-жемчужных сугробов похожи были на ветку апельсинового дерева, что по ошибке затесалась в яблоневый цветущий сад. Рэндал повалил питомца в снег, а тот нагло запихнул ему за шиворот целую пригоршню снежинок. Это смешно — если бы не веснушки, их тела бы полностью сливались по цвету с зимой, что морозным облаком окутывала всё вокруг. Комочек поморщился, пискнул и отпрыгнул подальше от Себастьяна, который, судя по его звонкому смеху, был настроен серьёзно. Сгребя с земли снег в свою покрасневшую от холода ладошку и слепив снежок, Рэндал дал сдачи, но промахнулся, попав питомцу только в плечо. Хотелось попасть в нос, но вовремя окликнула их Нана.       — Рэндал! Себастьян! А ну-ка домой! Вы куда выбежали? Простудитесь оба! Быстро! — она распахнула окно на задний двор и окинула рыжих строгим взглядом. — А то никто не получит сладкого!       — И даже я? — усмехнулся Лютер, приобняв будущую жену сзади.       — А ты в особенности! — женщина показала ему язык. — Тебе сахар вреден, ты и так весь из него состоишь!       — Для вас, хищников, мы все — десертное блюдо. — сказал тот, но тут же осёкся. Нана же не обратила на эту реплику никакого внимания. Она должна была сделать другое — отругать Рэндала и Себастьяна за то, что нанесли в дом грязи и за то, что валялись в снегу чуть ли не голые.       — Посмотри! — Нана села на корточки перед Себастьяном и вытряхнула снег из его штанов. — Посмотри, сколько снега. Идите и наденьте сухую одежду!       — Только при тебе! — хихикнул Рэндал в ладошку, а Себастьян как-то странно посмотрел на него после этих слов. Лютер снова засмеялся. Его забавляли эти неумелые попытки младшего брата в обаяние. Ну ещё бы — стоять перед такой великолепной женщиной и не пытаться заслужить её внимания! Лютер почему-то свято был уверен в том, что эти слова — всего лишь подростковая шалость, вызванная шалящими гормонами. У Наны тонкие пленительные губы, а её поцелуи в холодные щёки мальчишек — словно лёгкий тёплый ветерок, что свежей соловьиной песней ложится на кожу сладким летним утром. Нана, положив ладони парням на плечи, увела их куда-то в комнату, а Лютер остался стоять перед окном на кухне, заворожённый красотой хрустальных хлопьев, летящих из серой пелены неба. И так мило, так приятно делалось на душе, когда думаешь о том, что там, на улице, скрипит мороз и белеет иней, а здесь, в доме, тепло, уютно, и пахнет любовью.       Ниен, сидя на ступеньках лестницы, проводил женщину взглядом. Правая ладонь её ложилась на плечо Рэндала, левая — на плечо Себастьяна. Коточелу было немного жутко осознавать, что буквально месяц назад она имела змеиное тело. А теперь, ловко доставая из шкафа чистую одежду Айвори-младшего, Нана кокетливо заправляет прядь волос за ухо. Раньше грубая чешуя не позволяла ощутить собственной мягкости и красоты в полной её мере, но теперь, когда чувствительный эпителий укрывает всё тело, хочется тонуть в этом сладком шёлковом блаженстве дорогой одежды, или в объятиях рыжиков, когда их пальчики касаются шеи или рук женщины. Нана улыбалась, напевая про себя мотив какой-то незамысловатой песенки, помогая Рэндалу поправить маечку, а тот, млея в её руках, аж жмурился от удовольствия. Сама Нана виновата — ещё будучи змеей их обоих избаловала, и Лютера в придачу. Ниен, зевнув, подошёл к Нане и забрал у неё грязную одежду чтобы отнести в ванную. Мимолетно взглянув на спальню будущих мужа и жены, коточел заметил небольшую иконку, стоящую на одной из полок шкафа, к которой было прислонено такое же маленькое мраморное распятие. Раньше их там не было. Видимо, если действительно усердно молиться Богу, то можно исполнить любое желание. Ибо как ещё объяснить такое чудо, как эта высокая женщина? Ну, наверное за Ниона и Ниена кто-то вообще молился всю жизнь…       Перед сном всегда нужна разрядка. Особенно после такого волнительного дня. Чиркает спичка. Маленькая жёлтая свеча загорается оранжевым пламенем, освещая лик Божьей Матери. Тихая, домашняя атмосфера, и ничто не помешает обратиться к высшим силам с благодарностью за всё. Лютер складывает руки в молебном жесте около подбородка, опускает голову, закрывает глаза. Губы сами невольно расплываются в благостной улыбке. Айвори знает, что Бог его слышит, есть он или нет. Не просто же так собираются в костёлах под оргáном все эти люди.       — Jesus…       Рэндал, стоя перед зеркалом в одном нижнем белье, измерял свою талию с помощью галстука старшего брата. Выходило три полных оборота.       — Herr, Heiliger Vater, Allmächtiger, ewiger Gott, wir segnen dich und danken dir für unsere Familie, die in Liebe und Harmonie leben möchte… — Айвори представил, как после этих слов семья становится крепче, и на душе сразу сделалось светло. — Wir bringen dir unsere Sorgen, wir vertrauen dir unsere Zukunft in deine Hände…       Нана вошла в комнату. Увидев молящегося мужа, она умилённо вздохнула. Какой же всё-таки он смешной и хороший! Прямо как его младший брат.       — Gott, die Quelle aller guten Dinge, tue, dass wir immer das tägliche Brot haben, bewahre uns in Frieden und Gesundheit, führe unsere Füße zum Guten! — шёпот мужчины в тишине белой спальни звучал особенно таинственно, сгорая в пламени церковной свечки. — Erlaube uns, uns nach einem glücklichen Leben in diesem Haus in der ewigen Freude des Himmels wiederzusehen… Amen!       — Аминь!.. — шепнула Нана прямо на ухо Айвори-старшему, затушив пальцами свечку.       — Благослови тебя Господь, Нана! — Лютер взглянул прямо в глаза Божьей Матери на иконе. Они показались ему какими-то особенно светлыми и глубокими, нежели обычно.       Они легли спать, укрывшись пушистым одеялом в своём гробу. В воздухе всё ещё стоял запах воска, перебиваемый свежим ветерком из откинутого окна. Рэндал в ту ночь, обнимая питомца обоими руками и ногами, видел самые бархатные, самые мягкие сны, которые только можно было увидеть рыжему мальчику. Сложив на подушку оранжевые пряди, легко было думать о лучшем, что ждёт впереди. Ни Рэндал, ни Себастьян не знали, что именно будет дальше, но оба они спали и видели, что всех их ждёт безразмерное счастье. То счастье, которое только способны дать люди друг и другу, и которое только способен вымолить для человека у Бога святой.       Ниен лежал на кухонном полу и смотрел в окно, за которым по-прежнему шёл снег. Теперь уже, в свете фонарей, эти снежинки казались особенно волшебными. Будто золотая пыль, они кружились в медленном вальсе ночного ветра, убаюкивая всех неспящих. Коточела клонило в сон, но он упорно отсчитывал в уме «три четверти», чтобы не нарушать это таинство снежного танца. Глаза предательски слипались, а перед чернотой сомкнутых век рисовались картины — белые залы, белые полы, белое платье. Нана, которая кивает на каждый вопрос священника. Лютер, который осторожно надевает кольцо на палец возлюбленной. Ниен зевнул. Он всегда знал, что крысолюди не умеют печь яблоки с корицей.