Твои кошмары

Тошинори как обычно проснулся рано, несмотря на то, что не чувствовал себя бодрым. Он всегда просыпался с первыми лучами солнца, даже если спал от силы пару часов — это вошло в привычку. Раньше он просыпался, чтобы спасать мир. «Сейчас, впрочем, мало что изменилось» — подумал он. Ранние подъемы позволяли ему готовить Мидории вкусный завтрак и собирать бэнто с обедом. Вообще-то это было единственной причиной — но мальчик так улыбался каждый раз, когда получал от него тарелку с едой, что Тошинори не сомневался — это завтрак служит спасением его личной вселенной. После войны казалось, что все вернулось на свои места — они по-прежнему оба ходили в Академию, были наставником и учеником, выжимали максимум из тех крох, которые остались от причуды Изуку после затяжной болезненной войны. Только по вечерам они возвращались в одну квартиру. Тошинори ценил это, наслаждаясь каждым днём, зная, что каждый из этих дней может стать последним. Не в том трагичном смысле, в котором предсказывал это Ночноглаз, но ведь Мидория растет, раны затягиваются, что замечательно, но скоро он больше не будет нужен Мидории рядом. И это правильно. Тошинори будет счастлив, когда это произойдет — он вложил все, что у него было в этого мальчика и не ради того, чтобы воспитать новый символ мира, но ради того, чтобы Мидория был счастлив. Когда это случится, Тошинори уйдет на покой. И все же быть рядом с ним было невероятным подарком судьбы, и он ценил каждую минуту, которая у них была. Черная футболка пахла свежестью стирального порошка. Тошинори изо всех сил старался сделать жизнь Мидории нормальной, такой, какой она была раньше — вел себя как раньше, взял на себя домашнее хозяйство и даже говорил с мамой Мидории, чтобы выяснить, как он обычно жил дома. Но что бы он ни делал, почти каждую ночь он просыпался от шума, который доносился из комнаты Мидории. В первый раз услышав это, он запретил себе выходить из комнаты. Что бы ни происходило, он не должен вторгаться туда, куда Мидория его не приглашал — у каждого из них свои кошмары и демоны. Он продержался неделю, но услышав плач он не сдержался и через несколько минут уже стоял на коленях у кровати, поглаживая Мидорию по волосам. Может, это просто ещё одна мелочь, которая сделает жизнь мальчика лучше? Тошинори надеялся на это. Он каждую ночь лежал в своей кровати, прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседней комнаты. Он не заходил, пока не слышал крика, стона или тихих всхлипов. Блинчики или каша? Пожалуй, Мидории нужны блинчики после такой тяжёлой ночи. Тошинори нацепил забавный фартук с изображением Всемогущего и точными движениями разбил несколько яиц в миску. Этой ночью мальчик спал особенно плохо — он говорил с ним, пересказывая свой ужасный сон. Но это было не впервые. Тошинори думал, что у него остановится сердце, когда в одну из ночей Мидория впервые взглянул на него своими огромными глазами и заговорил. Но на следующее утро мальчик вел себя как ни в чем ни бывало. Это был просто сон. Что бы ни сказал Мидория — это говорил не он, а только какая-то часть его сознания. Он не запоминал ничего из того, что происходило ночью. И когда Тошинори понял это, он начал говорить с ним — рассказывать о своей жизни, шептать какую-то чушь, лишь бы Мидория уснул. Утешал его. Это стало отдушиной — он наконец мог быть честным с Мидорией до конца. Он бы возненавидел себя за эти чувства — но эти слова помогали Мидории и каждую ночь мальчик спал спокойно благодаря им. Так что все, что Тошинори давно похоронил, забыл и вытравил по ночам просыпалось, выливаясь в то, что он говорил Мидории, как держал его за руку, как перебирал его волосы — самые невинные жесты, исполненные таким количеством нежности, что хватило бы на весь мир. И хватало — Мидория и был его миром. Тошинори досыпал ещё немного муки и разбил остатки комочков в тесте. Вылив на сковородку первый блинчик, он поставил на плиту молоко — Мидория любил сладкое и в том числе какао, да и спал плохо — может, сахар ему поможет. Тошинори подкинул блинчик, переворачивая его, достал из высокого шкафа, до которого с трудом дотягивался Мидория, плоскую белую тарелку и выдавил туда немного сливок. Нарезал банан кружочками и выложил на блин. Тошинори кинул взгляд на часы, висевшие над плитой в кухню — уже семь с небольшим. Как правило в это время Мидория уже встает в Академию. Пусть поспит подольше — ночь была не из легких и Тошинори провел у его кровати почти полчаса, отчего и сам еще витал в облаках. От участи быть сожженным второй блинчик спасла только геройская реакция. Может, все же стоит поговорить с Мидорией о его снах? Тошинори поднимал эту тему в разговорах много раз, но мальчик отшучивался, переводил тему или отмалчивался. Медики говорили, что это совершенно нормальное явление после пережитого, и когда Мидория будет готов обсудить свои психологические травмы — тогда пусть приходит, а сейчас ему нужно просто свыкнуться с мыслью, что все позади. И Тошинори ждал. Когда завтрак был готов, он полюбовался получившимся блюдом — выглядело вкусно, рецепт не врал. Тошинори подумал о том, как сейчас постучится в комнату Мидории и услышит его заспанный голос, как тот сонно улыбнется, не замечая пасты, которая опять окажется на футболке и забудет расчесать волосы. Какой он все-таки… Тошинори обернулся и замер — Мидория сидел за столом, напряженно вглядываясь в него. В форме Академии, снова собранный и серьезный он совсем не походил на того мальчика, каким помнил его Тошинори. Он уже им не был. — Доброе утро, Мидория, — поприветствовал он парня, стараясь не выдавать своего беспокойства. — Ты сегодня рано, хорошо спал? — Да, спасибо! — Лицо Мидории мгновенно разгладилось, а на губах заиграла улыбка. — Чем я заслужил такой завтрак? Пахнет вкусно! — Рад, что тебе нравится. — Тошинори опустил на стол тарелку и внимательно посмотрел Мидории в глаза. Тот отвел взгляд. Что-то не так. — Тебя что-то тревожит? — Мягко спросил он. — Мне кое-что приснилось, — осторожно начал Мидория, внимательно следя за реакцией собеседника. — Мне часто снится это. Спасибо за завтрак. — Может, Мидория и хотел что-то сказать, но он этого не сделал. Юноша принялся за еду, быстро уничтожая блинчики. Тошинори смотрел на него, стараясь не выдать своего состояния, но это было слишком сложно. Он кивнул и покинул кухню, прячась в ванне. Включил воду — как можно сильнее. Мидория не должен ничего помнить. Он никогда ничего не помнил. Тошинори правда старался не думать о том, что каждую ночь он охраняет сон Мидории и делает то, что не должен делать. Он спрятал лицо в руках и глубоко задышал, приводя мысли в порядок. Что бы ни случилось — он делал то, что должен был — защищал Мидорию. Сначала от причуды, потом от злодеев, позже от него самого, теперь от кошмаров и себя. И он не будет этого скрывать, конечно нет. Он будет честен с Мидорией. Собравшись с мыслями, Тошинори покинул ванную и подхватив портфель направился к входной двери. — Ты готов? Уже почти восемь, нам пора идти, если мы не хотим опоздать. — Да, я уже выхожу! — Крикнул Мидория из глубины квартиры, почти сразу показавшись с рюкзаком на плечах. Он все еще выглядел напряженным, но как будто уже все про себя решившим — Тошинори хорошо изучил Мидорию, но даже сейчас он не мог утверждать, что тот решил — обвинить его? Уйти навсегда? Обо всем забыть? Спросить? Тошинори распахнул дверь перед Мидорией — не мог отказать себе в такой мелочи. Парень улыбнулся уголком губ и проследовал к машине. Мидория пристегнулся и вопросительно взглянул на Тошинори, но вместо того, чтобы тронуться с места лишь повернулся к парню и вопросительно взглянул на него. — Что? — Мидория не умел скрывать эмоции. Он моментально покраснел, выдавая свое волнение и смущение. — Ты можешь рассказать мне все, что хочешь. Если тебя что-то смущает, тревожит или не нравится… Только скажи, хорошо? Мидория кивнул. — Я скажу. Спасибо, что так заботишься обо мне. Но Мидория ничего не сказал — ни в машине, ни в Академии после занятий, ни когда они возвращались, и даже за ужином он лишь поговорил с Тошинори о его прогрессе в кулинарии — и больше ни о чем. Тошинори не мог сказать, что он расстроен — конечно нет. Что хорошего мог сказать ему Мидория? Если он ничего не помнит и все по-прежнему — это лучший из возможных исходов. Он просто продолжит утешать Мидорию по ночам и попытается затащить его ко врачам — крайний срок месяц, по словам исцеляющей девочки и терапевтов. К тому же к этому моменту должны завершиться ремонтные работы в районе дома Мидории и он сможет вернуться к матери. И все же… Он мог закончить это. То, что было подарком судьбы было одновременно и ужасной мукой — он был рядом, но недостаточно близко, он не мог дать Мидории все, что хотел. Но так правильно — единственно правильно. Тошинори запрещал себе думать иначе. Этой ночью он даже не пытался уснуть, лишь выключил верхний свет, читая при свете тусклой лампы. Через пару часов он уловил тихий всхлип — Мидория даже не кричал. Он плакал. Но когда Тошинори вошел в комнату, Мидория не спал. Он сидел на кровати, закутавшись в одеяло, и выглядел таким взъерошенным и беззащитным, что единственным желанием и переживанием осталась потребность защитить его. Тошинори мог сделать что угодно. Сказать, что со сна перепутал комнаты. Что услышал что-то странное и зашел проведать. Мог развернуться и уйти, в концов. Но кому он врал — нет, конечно он не мог. Он лишь как всегда сел на краешек кровати и положил руку Мидории на голову. И тот обнял его так же, как вчера. — Это был не сон? — прошептал он, уткнувшись ему в грудь. — Не сон. Я здесь. Что тебе приснилось? — Что ты не пришел. — Я буду приходить столько, сколько тебе нужно. — Может, ты просто не будешь уходить? И улыбнулся этой своей улыбкой, которую нужно запретить, потому что такой улыбкой можно спасти самую пропащую душу, людей, мир и подарить счастье одному конкретному человеку. Они не сказали ни слова больше друг другу этой ночью, не было ничего того, чего обычно ожидают от любовных романов — но впервые за долгое время Мидория спал спокойно, зная, что его любовь не уйдет из жизни, а Тошинори… Тошинори все еще не мог понять, что произошло, но был уверен, что Мидория счастлив.