Thirty-one Days of Dazai

Клуб был закрыт на данный момент, и работники, бармен, дети были предоставлены сами себе. Бармен, Ли Цян, собирался домой на весь день, так как всего час назад взошло солнце, на какое-то время покидая это место, зону, куда приходили их наиболее уникальные, богатые клиенты, зону, которая открывалась только под прикрытием ночи, что помогало скрыть их удивительные экскурсии. Дазай (Хашибами) сидит за столом в киоске, загнувшись в угол со скреплёнными вместе стопками бумаг, и высчитывает процент того, что ему удалось добыть сегодня. С тех пор, как Дазаю исполнилось тринадцать, Дао стал к нему более требовательным, прося все больше и больше без какой-либо реальной награды, кроме как не быть запертым в подвале или не потерять второй глаз, что, откровенно говоря, не являлось наградой. Просто отсутствие наказания. Дазай отказался делать некоторые вещи, к огорчению Дао, но идея возможности успокоить этого человека на короткое время, заставить мужчину оставить его в покое, перестать приставать со своими абсурдными повышениями на работе и просто позволить ему попытаться функционировать как можно лучше в данной обстановке , что он мог в этой обстановке — это было заманчиво, хотя в конце концов те жалкие остатки его достоинства удерживали его от того, чтобы позволить навязать ему эти гнусные поступки. Вздохнув, Дазай плюхается обратно в кресло, расслабляется на подушке и, закрыв глаза, кладёт листы бумаги на стол. Он подтягивает ноги к груди, обхватывая их одной рукой, а другую кладёт сверху. Усталость наполняла его тело. Вскоре он, вероятно, собирался встать и лечь спать, заканчивая свой день, прежде чем встать поздно вечером, чтобы вернуться к своей привычной работе. Он должен был дать отдых своему постепенно слабеющему телу. Его тело сдавало, он знал, доктор знал, и Дао тоже наверняка знал. Они мало что могли сделать, чтобы попытаться восстановить здоровье Дазая, потому как многие из этих физических симптомов были результатом проблем с психическим здоровьем, проблем, вызванных этими людьми и работой, которую они заставили его выполнять. Никогда не было реального способа помочь ему восстановиться. Они не могли перестать держать его в том баре с клиентами — он зарабатывал слишком много денег для них, он был слишком ценен — и они также не могли снизить количество наркотиков, на которых его держали, учитывая его склонность к агрессивному поведению, а также предыдущие попытки побега. В любом случае, это не несло практической пользы для Дао, а потому мужчина просто затолкал еду ему в глотку и отправил на рабочее место, вызывая ещё больший стресс, говоря ему, что он обязан зарабатывать больше денег, лишь бы только не столкнуться с последствиями. Короче говоря, Дазай сейчас чувствовал себя довольно дерьмово. Он не добился больших успехов в сборе информации о том докторе, поэтому его нынешний план побега продвигался не особенно хорошо, вызывая глубокое чувство разочарования по поводу того, как мало клиенты в последнее время ему рассказывали. Он знал, что эти люди были слишком глупы, чтобы целенаправленно скрывать от него эту информацию, и они даже не знали, что он вытягивал из них информацию, но, тем не менее, они, похоже, не знали ничего нового о докторе. Всё, что он получил, это одна и та же болтовня. Ему каждый раз говорили, что этот человек был каким-то чудотворцем, что он разделяет те же интересы, что и клиенты, и что он состоит в Портовой Мафии. Те же слова, что и раньше — ничего нового, совершенно бесполезно для него. С горькой усмешкой Дазай позволил своей голове упасть вперёд на колени, глубоко вздохнул и попытался очистить свой разум, вызвать чернильную черноту, полное небытие, чтобы просто иметь возможность не думать хотя бы на простой, драгоценный момент. Как только это доброе ничто наконец начало овладевать его разумом, громкий, пронзительный крик прорезал воздух, напугав всех внутри, включая самого Дазая, который поднял голову и скривился, пытаясь мельком увидеть источник шума. Маленькая девочка, примерно на год старше Дазая, бросилась на пол, пытаясь вырваться из рук одного из подчинённых Дао, который, по-видимому, пытался затащить её в подвал. Её крики, вязкие и звериные по своей природе, продолжались, когда она билась и лягалась, по-настоящему заставляя ее стряхнуть с себя гораздо более крупного мужчину, который пытался подчинить её. Она кричала и умоляла о помощи, царапая его руки, плача гортанными стонами. Все глаза обратились к ней, ясно видя её тяжелое положение. Никто не пришел ей на помощь. Мужчине, казалось, надоела эта борьба, и он так просто и без предупреждения вытащил пистолет и произвёл два выстрела ей в голову. Раскаты цепной реакции пороха эхом разнеслись по комнате, заставив вздрогнуть многих других детей. Многие стыдливо отводили взгляды, другие оставались с пустыми лицами и просто наблюдали. Дазай был одним из последних. Судя по тому, как она сражалась, у него было ощущение, что она знала, что умрёт, и делала последнюю попытку спастись, и, возможно, она думала, что, возможно, кто-то попытается помочь ей, спасти её и сыграть роль её героя. Но все они знали, что никто из них не был способен пойти против Дао и его подчинённых. Они были беспомощны против них — большие, здоровые взрослые против маленьких, хрупких, травмированных детей. Драки бы не было — всё бы так легко закончилось. Дазай смотрел, как кровь и мозг оседают на линолеуме, как её тело раздулось в последний раз, когда из неё вырвался воздух, как подёргивались кончики пальцев её рук и ног, как всё закончилось так быстро и легко. Дазай понял , что он, возможно, слегка завидовал тому, что ей позволили сбежать, даже если этот побег произошел благодаря самой смерти. Ему и остальным, вероятно, не повезёт так сильно. Мужчина схватил её за лодыжки и начал тащить в подвал, кровь и мозги были размазаны по полу, волосы и мелкие фрагменты черепа были разбросаны там же. Дазай пассивно слушал, как её тащили вниз по лестнице. Отвратительный мокрый комок того, что осталось от её головы, ударялся о каждую ступеньку, а внимательное молчание в баре длилось всего минуту дольше. Затем дети и бармен вернулись к к своим задачам, царила тишина, но они не могли найти в себе силы задержать свои мысли на девочке. Каждый из них был заменим — все дети были хорошо осведомлены об этом факте, а потому прижившиеся мышление просто-напросто заставляло их вот так отворачиваться от их собратьев-детей и прочих работников. Дазай покачал головой и снова опустил ноги, оперевшись на стол и вновь взяв бумаги, продолжая придумывать план, как собрать воедино то, что он добыл. Дворник начал оттирать остатки девочки с пола. Вскоре окажется, что её среди них и не существовало вовсе, и они совершенно не возражали против этого факта.