Dolor en el mundo mortal.

Они оба уже были давно взрослыми, пережили множество невзгод и радостей; их десять лет разлуки были дольше, чем вся жизнь. Идеалы изменены, фигуры переставлены, личности скрыты под покровами современных одеяний; но душа всё ещё пребывает там: в юности. И хоть их знакомство было более схожим на столкновение злейших врагов, кои желали поскорее отправить своего противника в царство Аида, всё же, оттенки приятности скрашивали все разногласия. Когда молодой господин впервь не признал своего друга, и в порыве истерики принял его за нечисть, инной лишь улыбнулся, не воспринимая происходящее всерьёз; а коль второй раз на него уже был взнят чернивый крест, более схожий с килком из-за чересчур заострённых окончаний, то слегка растерялся; но даже сие действо не смогло поколебить дух Сута. — Это тяжело, я знаю. Молчанье, лишь редкий дождь, удручающий атмосферу. — Он будет свободен. — продолжил Уил. — С чего такая уверенность?! Лично у него спросил? — А как ты думаешь, откуда я узнал о ком ты говоришь? Кью взглянул своими юными, ещё столь нежными и покрасневшими глазами на сию фигуру, коя так смело утверждала о подобном; но затем к нему пришло осенние, кое перехватило ему дыхание. — Уилбур, неужели ты... Неужели ты святой? — Да! Всё верно, я самый настоящий святой! Узри же, смертный господин Квакити, узри же меня перед собой! Сут начал множественно жестикулировать, в особенности, то махал руками, то попросту вздымал их в высь, словно он желал показать всему миру вселенское чудо. — Тогда... Почему ты раньше не сказал? — Потому что святыми не рождаются, ими становятся, дорогой Кью. — заметив, что юноша хочет возразить, Уил продолжил. — А греческие боги таковы от рождения, но это не значит, что они обязательно святы. Кью слушал его, затаив дыхание, вкусывал каждое слово, будто опасаясь чего пропустить; неужели... неужели его друг... — Знаешь, говорят: „Χζωή είναι ένα λουλούδι κι ο έρωτας το μέλι του.“(греч.„Жизнь это цветок, и любовь его мёд”); этим я хочу изъявить о моей благосклонности и любви к лику твоему и, в особенности, душе. На последних словах губы Сута аккуратно дрогнули, и он с некой мечтательностью и отстранённостью ныне глядел на молодого господина; последний был в великом удивлении, и даже вовсе забыл о причине своей недавней скорботы. И уже никогда и не вспомнит. Наверное. *** — Ах да, и впрямь; давненько я в зеркало не смотрел, хоть, у меня его и не было; насколько дивно я ныне выгляжу? — Твой лик прелестен; инстинкты тебя никогда не подволили. — ровно ответил Кью, словно вымолвил давно устоявшийся факт. — Верно-верно, смертный господин. — разразился лёгким смешком Уил. — Ох, не начинай... Как там твои дела, святоша? — В меру хорошо, и в некую меру плохо; истнею в целости и сохранности, как видишь. Что насчёт тебя? — Гм, я имел ввиду в более обширном формате, но да ладно; дела идут прилично, прибыли хватает, клиентов становится всё меньше; родителей это не весьма радует, но меня же наоборот. — он сделал лёгкую паузу, словно предчувствуя, что ему желают ответить. — От чего же? — Смертность значительно уменьшилась за эти годы, в основном это самоубийства либо же, напрямую убийства; правда выдалась парочка дивных произошействий. — Случаем, не в деревне Хафра? — Значит, тебе уже ведомы некие сведения об этом... Квакити запнулся, а затем с некой грустью взглянул на Уила. — Встретились спустя долгое время, и обсуждаем мои дела... — Мы в любое время можем сменить тему; к слову, об тех убийствах я и сам хотел с тобою поговорить, ведь знал, что ты обязательно ними займёшься. — Ждал? — Два дня. Слегка просчитался. — как ни в чём не бывало отрезал шатен. Некое чувство стыда и неловкости пред собеседником вновь проникло в душу молодого господина, и квартетами нервных ниток обволакивала душу всё глубже и глубже. Он ждал их встречи два дня; насколько же безгранична его преданность... «И вправду; Уилбур Сут святее святых.» Сия мысль канула в море, и стальным якорем закрепилась в сознании юного господина Кью. Как же легко.