Моя невестка

      Среди суетливого шума раздался надрывистый хриплый крик. Пять человек, одетых в белое медицинское обмундирование, столпились в углу небольшой палаты со стёганными стенами, прижимая к полу худого бледного паренька. Двое санитаров держали его ноги, один — не позволял двигаться туловищу, а оставшиеся — зажимали его нос, чтобы бедняга вдохнул ртом и проглотил таблетку. На глаза Серёжи выступили слёзы. Он не пытался сопротивляться, да и процедура ему была уже привычна, но факт грубого обращения и насильственных действий со стороны медработников каждый раз выбивал из колеи. Он уже смирился. Смирился со своей участью, с безвыходным положением…       Парень проглатывает таблетку, принимая приставленный к губам стакан с водой. Лекарство должно подействовать уже через пять минут. Оно избавит Сергея от этих серых мучительных часов одиночества, отправив его сознание в лучший мир. Мир придуманный им самим. Мир, где всё хорошо, у него есть семья, карьера, дочка…       Разумовский откидывается на пол, не в силах даже открыть глаза. Он отдалённо слышит разговоры врачей и захлопывание двери в палату. Он, наконец, засыпает.

***

      Тишину разрывает громкий младенческий крик. Серёжа подскакиват с дивана, беря на руки лежащую рядом малышку, прижимая к груди и легонько покачивая. — Тише, тише, папа рядом… — парень поцеловал тёмную кудрявую макушку, поглаживая дочку по спинке. — Доброе утро. — в офис вошёл Олег. Он чмокнул Сергея в лоб, передавая ему бутылочку со смесью для младенца. -Спасибо. — Разумовский улыбнулся, открывая крышку и начиная кормить девочку. Она успокоилась, аппетитно причмокивая и улыбаясь родителю в ответ.       У Серёжи всегда от таких моментов на душе становится теплее. Он уже не представляет свою жизнь без этого маленького человечка. Даже не верится, что всё это всего лишь плод его воображения. Неужели он действительно сошёл с ума? Наверняка в этом замешаны лекарства, что Рубинштейн прописывает Сергею пачками. Ему не жалко. Ему нужен новый опыт, новый удачный эксперимент. И плевать, что от разрядов тока, передозировок инсулина, гирудотиропии, одиночных камер и различных медикоментозных вмешательств парню с каждым днём становится только хуже.       Он уже еле живёт. Кормят его, исключительно, питательными веществами через назогастральный зонд, содержат в обычной больничной одежде, а в палату переселили с мягкими стенами и полом, потому что так, хотя бы, есть шанс подвигаться — в палате с кроватью он лежал только на ней, не делая за день и шага. В прочем и здесь он только лишь переворачивается, меняя положение.       Вениамин Самуилович заметил, что парень перестал реагировать на всё как раньше. Складывается впечатление, что он постоянно живёт в своей выдуманной реальности, совершенно отлучаясь от настоящей. Той, в которой ему так плохо. Так больно, одиноко и невыносимо тяжело. Он больше не жалуется ни на что, сидит, облокотившись о стену и смотрит в пустоту, совершенно незамечая посещающего его врача, санитаров, медбратьев. Ему всё резко стало безразлично.

***

— Сергей, вы тут? — слегка раздражённо позвал Рубинштейн, пытаясь заглянуть в пустые глаза своего собеседника. — Прошло всего три месяца, а вы уже так расклеялись. Вы же не хотите, чтобы мы вас списали?       Сергей сосредоточил взгляд на докторе, показывая, что его заинтересовала тема. — Мы, конечно, очень редко усыпляем своих пациентов, но, если они совсем овощи, негоже государству тратиться на них и ждать, пока они сами умрут. Это совершенно не выгодно. — Усыпите меня… — чуть слышно произнёс Разумовский, опуская глаза, на которых снова выступили слёзы.

***

      Серёжа тяжело вздохнул, сидя около стены, положив на неё голову и бесцельно смотря в стену. Внезапно в поле зрения вошёл Птица. Он молча подошёл к парню, садясь на корточки перед ним и заглядывая в глаза. — Ты решил сдаться? — голос хтони был дрожащим, умоляющим, нежным. Сергей молча кивнул, не имея сил ответить словами. — А как же вера в хорошее будущее? Как же наш запланированный побег? — пернатый убрал с глаз Разумовского растрёпанную чёлку, смотря на него всё ещё с надеждой. — Не хочу. Я никому не нужен… — голос хриплый еле слышный, болезненный. — Нужен! Ты Олегу нужен! Он ищет тебя! — Его больше нет… — Серёжа привёл к себе ноги, забиваясь в угол. — Нет. Прости меня… Я не говорил тебе, но… Ты получал от него письма. — последнее предложение Птица произнёс совсем тихо, боясь, что на него захотят накричать. Но. Реакции не последовало. Сергей закрыл глаза, молясь о скорой смерти. Она уже давно кажется единственным выходом из положения. Единственной надеждой. Именно в неё он свято верит и ждёт этого заветного часа. Рубинштейн медлит. С их беседы прошло несколько дней, но психиатр так и не сделал ничего похожего на процедуру усыпления. Печально. — Ладно, не хочешь сам… — добрый вид хтони вновь заискрился ядом. Он встал на ноги, смотря на Серёжу сверху вниз и исчезая. Глаза Сергея открылись, загораясь янтарём. Пришло время всё взять в свои руки.