Работа руками (и сердцем)

У Свята глаза закрыты — завязаны плотной лентой, то ли шелка, а то ли простого ситца. Он облизывает губы, ловя на язык мед и перец, тяжело сглатывает, дёргая кадыком и натыкаясь им на острые ногти жены. — Эй, айшим, — зовёт она его, мягко поглаживая натянувшуюся кожу, — Ты, верно, устал, моя любовь? Свят устал — это правда. Устал сидеть вот так, выпрямив спину и вытянув руки назад. Устал ловить каждый шорох перевозбуждённым сознанием. Устал держать голову высоко и терпеть лаву, поцелуями растекающуюся по груди и животу. Ему бы вырваться, разорвать тонкие ленты, обвившие запястья и торс, стянуть закрывающую обзор тряпку и обнять жену, как полагается, крепко. Втиснуть её в угол кровати, накрутив толстые косы на кулак, откинуть голову, открыв шею, да слизнуть солоноватый пот. А потом поцеловать крепко, так, чтобы ей на утро помада была не нужна, и насадить на себя, извлекая из чужой груди высокий тонкий звук, да только… Свят терпит. И за терпение, как, впрочем, всегда и было в его долгой жизни, оказывается вознаграждён. Кама целует его в губы, усаживается на бедра, притираясь теплой грудью к его груди, говорит низко и гортанно: — Мое сердце, знал бы ты, как ты прекрасен. Будь хоть чуточку глупее или несдержаннее, он бы пошутил про комплексы захватчика, но он не глуп и не безрассуден. Он подставляет губы под поцелуи, чувствуя, как влага размазывается по его бедрам. Камалия запускает руки в его волосы, потирая кожу головы ногтями. Проводит языком по его языку, вовлекая в игру, но не давая занять в ней лидирующие позиции. Мычит, прикусив его губу, когда Свят дергает бедрами, проходясь стоящим колом членом по её насквозь мокрым трусикам. — Кама, — хрипит он, прижимаясь к ней так тесно, как только может, — Кама… Она его понимает без лишних слов: ловко стягивает ленту, позволяя ему наконец-то ее увидеть. В комнате темно, так что ни боли от резкого света, ни слепоты Свят не испытывает, сразу выцепляя взглядом тонкий силует жены, прикрытый чем-то отдаленно напоминающим паутину. — Красиво, да? — спрашивает Кама, чуть привставая, и Свят давится словами согласия. Темная материя, невесомая, будто сотканная из грозовой тучи, облегает тело его жены как целомудренный полог, впрочем, при движении просвечивающий и переливающийся красными и желтыми всполохами. Под этим… Пеньюаром? Тело Камалии кажется Святу совершенно незнакомым и волшебным. Он с непонятным для себя вожделением и даже жадностью, дёргает руками, желая прикоснуться к тонкой, да ещё и — Господи Боже! — затянутой в корсет талии, но только морщится, ощущая, как стягивают зпястья ленты. — Смотреть, но не трогать, — говорит Кама, игриво наклоняя голову, тем самым проявляя под слоем ткани острые ключицы. — Я сама. Свят хмурится недовольно, но смягчается под теплыми ладонями жены. Кама гладит его плечи и шею, разминает затёкшие мышцы, иногда целуя его щеки и лоб. — Как скажешь, — говорит он, губами прихватывая мочку её уха. — Все будет, как ты хочешь, моя женщина. Кама несдержанно ахает, когда Свят чуть разводит колени, прижимаясь к ней близко-близко, а потом улыбается ему опасно. — А если я захочу медленно. Если всю ночь? Если я захочу чтобы ты орхип, зовя меня по имени? Что тогда? Она перехватывает его за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Медленно облизываяет губы, показывая и острые зубки, и розовый язычок. Свят улыбается одной половиной рта и подставляет ей горло. Повторяет: — Все, как ты захочешь. У Камалии в словах, в жестах, в пламенеющих жаждой глазах — суть степи, жестокой и прекрасной, но в руках, мягких и ласковых — любовь и нежность. Она встаёт с него, медленно развязывает поясок, удерживающий материю на талии и снимает верхний слой накладки, оголяя стройно тело, действительно, одетое только в трусики и корсет, делающий талию невероятно тонкой. — Кама, — выдыхает Свят, чувствуя, как пересыхает во рту пересыхает. — Ты такая красивая. Камалия ведёт плечиком, а потом одним слитным движением вновь забирается ему на колени, обнимая одной рукой за плечи, а вторую заводя между их телами. — Я знаю, — шепчет она и, отодвинув ткань трусиков в сторону, медленно опускается на член Святослава. — Бля-а-а-ть, — стонет он, откидывая голову. Может, и был в этом маскараде какой-то толк, потому как его буквально подкидывает на стуле, прямо в податливо расступающиеся стенки. Забывшись, засмотревшись на красоту жены он потерялся в собственных чувствах, отстранившись от возбуждения. А сейчас оно, притаившееся, вдруг нахлынуло, едва ли не лишая рассудка. Кама тоже стонет, прижимаясь к лбом к его плечу. Дышит тяжело и загнанно — видно, не один Свят оказался на грани. Впрочем, на его попытку приподнять бедра, она только вонзает ногти в его плечи, тихо шипя: — Кущь!.. А потом сама, волнообразно насаживается, сжимаясь так туго, что у Свята искры из глаз летят. — Минем айшим, Минем кошаяшим, — шепчет она, приподнимаясь и опускаясь снова, и снова, и снова. — Минем… А! Ах! Она вдруг сильно сжимается и выгибается дугой, почти что падая назад. Свят, тут же, не думая ни мгновения, тянется придержать жену и, к своему удивлению, не натыкается на сопротивление от лент. И когда развязала?.. — Кам… Блять! Кончает его жена дерганно, спазматически дёргаясь и царапая его плечи до крови. Впрочем боль не отрезвляет, а наоборот — добавляет тумана в голове, и Свят, пользуясь свободой и случаем, несколько раз грубо толкается внутрь. Кама хрипит, прижимается сосками к его груди, стонет громко и высоко. Свят ей вторит, с силой тянет её вниз, проникая так глубоко, как может. Жар обволакивает, путая мысли, и Свят кончает прямо внутрь, сжимая жену в объятиях. Нега набегает на Свята всемогущим потоком, безжалостно смывающим сознание, и он едва находит силы выбраться из него. В конце-концов, Кама, готовившая все это, устала намного больше, и он должен был о ней позаботиться. Свят целует задремавшую прямо так жену в щеку, гладит ее по скуле и обнимает за плечи. Зовёт: — Камалия, ты как? Ответом ему служит только невразумительное мычание и тяжелый вздох. Свят улыбается, убирает жёнину руку, так и замершую в месте соединения, целует костяшки пальцев и, поднапрягшись, поднимает девушку на руки. — Я так и понял, — говорит он, унося ее в спальню.