Carpe Diem:re

      Йо запомнил тот страшный день — восьмое ноября, надолго и не по своей воле. Восьмого ноября студент-второкурсник учил пресловутое медицинское право к предстоящему тесту, когда его прервал робкий звонок. Молодой человек бросил равнодушный взгляд на покоцанный экран мобильника в твёрдой уверенности, что телефон ему разрывает несносный Хоро-Хоро, желая пригласить на очередную сомнительную вписку. Каковó же было удивление Асакуры, когда он увидел на экране вновь коротенький номер пресловутого стационарного телефона; внутри у парня что-то оборвалось, мысли спутались, упорно не желая приходить в порядок. Правда одна, самая липкая и холодная, будто издеваясь, упёрто застыла намертво. Эта мысль ритмично стучала в висках ужасом постепенного осознания: ещё не прошло и несколько дней с тех пор, как Кейко впала в гипогликемическая кому, а изменения в сторону выздоровления не могли случится так скоро и резко, и это значит, что телефон настырно, противно пиликает, чтобы сообщить парню что-то, от чего кровь в его сосудах застынет в оцепенении ужаса или шока. Чтобы сообщить, что его мама Кейко покинула этот мир.       Асакура знал об этом ещё до того, как ответил на звонок. Голос из телефона сообщил эту леденящую истину холодным, непроницаемым и равнодушным тоном. Йо вполне понимал, что Кейко для голоса из телефона — не больше, чем очередное имя, одно из сотен, которые ежедневно проходили через сознание медсестры на другом конце провода.       Несмотря на то, что молодой человек заранее знал, что именно услышит, ответив на звонок, парень всё же успел почувствовать, как все внутренности вновь сковал уже привычный ужас — чувство, которое упорно отказывалось принимать реальность происходящего. Йо не кричал, нет, какой теперь смысл? Разве крики или рыдания вернут его маму к жизни? Разве теперь хоть что-то может быть хорошо? Разве теперь хоть что-то может иметь смысл, когда она оставила его одного?       Йо понимал, что он не один — за плечами парня ещё целый клан Асакура. Родные, к сожалению, вынуждены разделить горе Йо, на то они все и семья. Смерть одного члена становится для кого-то личным горем, но для большинства — это коллективная потеря, а значит, и скорбь придётся делить на всех. В голове у Йо застыла неповоротливая пустота, вытесняя любые призраки мыслей. Это не что иное, как механизм самозащиты рассудка. Срочно покурить. Срочно.       C этим мёртвым намерением молодой человек вышел в скорбящий вместе с ним ноябрь, находя какое-то успокоение в равномерном вое ветра, который уносил мысли Йо вместе с дымом закуренной сигареты. Парень затянулся глубоко, позволяя горькому дыму наполнить лёгкие до отказа. Этот честный вкус сигареты без кнопки нравился парню своей горечью. Йо почему-то не желал приукрашивать вкус, словно протестуя, отказываясь жить искусственной синтетической жизнью. Но скорбь нельзя заглушить тупым вкусом сигарет. Скорбь можно лишь пропустить через себя, наполняясь ею, как табачным дымом. Вообще-то Йо пытался отказаться от курения, но сегодня сама судьба противилась его стремлению. Парень с огромным удовольствием жадно затянулся, одним вдохом заставив добрую половину сигареты мгновенно истлеть, не оставив ни одного шанса. Сигарета тлела, красиво подрагивая ярко-красными огоньками на вдохе. Отпуская серый лёгкий дым, Асакура словно отпускал себя и свою печаль. Йо действительно испытал какое-то странное облегчение, когда дым растворился в таком же сером небе так, будто его и вовсе не было.

      ***

      После услышанного Йо пришёл в себя и вернул себе способность к холодному рациональному мышлению только к концу следующего дня. Делиться личным горем с друзьями не было желания, ровно как и не было желания хоть что-то делать дальше. Йо хотел бы заснуть и проснуться только лет через пять, всё забыв и отпустив. Но, к большому сожалению молодого человека, он являлся единственным сыном Кейко Асакуры, а значит, и обязанность сообщить скорбную весть легла на плечи парня. Йо Асакуре предстояла поездка в родной Идзумо, где обосновалась его большая семья. Для молодого человека возвращение домой сопровождалось приятным тёплым чувством сладкой ностальгии. Большой и несколько шумный Мацуэ разительно отличался от маленького полузаброшенного Идзумо с его тихими лесами и потусторонней аурой, которая давала городку гордое звание «магической столицы Японии».