Холодные прикосновения

— Больно… — тихий стон срывается с губ Се Ляня и тонет под склизкими сводами пещеры. Он срывает с себя задымившиеся талисманы, словно те прожигали его до костей, и выбегает из магического круга. Его бьёт дрожь, будто в лихорадке. Колени подкашиваются, и лишь вовремя подбежавший к нему Хуа Чен спасает от падения. Мёртвой хваткой вцепившись в алые одежды и уткнувшись в широкую грудь, Се Лянь может лишь хрипло выдохнуть: — Очень больно… Я больше не выдержу. — Тише, гэгэ, тише. Всё закончилось, — унимая собственную дрожь, демон прижимает к себе мужчину, касается губами холодного лба, — Ваше Высочество, эта боль скоро уйдёт, обещаю. Вы, должно быть, плохо понимаете, что происходит, но у меня получилось… — Ничего не получилось, — с трудом беря себя в руки, Се Лянь отстраняется слишком резко, — Я не Его Высочество. До сих пор. Повисла гробовая тишина. С минуту Хуа Чен смотрел на марионетку, что сжимал в объятиях, смотрел аккурат в глаза, обрамлённые густыми подрагивающими ресницами, чистые, отблёскивающие янтарём. Холодным, неживым янтарём. Это действительно был не Се Лянь — его пустая оболочка. Тяжёлый вздох. Хуа Чен подхватывает на руки марионетку и переносит на мягкую подстилку, понимая, что та уже едва ли сумеет устоять на ногах. Беспрерывные эксперименты на протяжении не одного месяца выведут из строя даже самое сильное тело. — Что вы делаете, Хозяин? — забыв о наказе не обращаться так к демону, марионетка безвольно распластывается на шелковых тканях. На её мёртвенно-бледной коже не может проступить пот от изнеможения, ей изначально нет смысла дышать, и грудь не вздымается, а потому лишь тремор и заплывший, расфокусированный взгляд выдаёт состояние Се Ляня, — Хозяин, — повторяет он настойчивее, не получая ответа от упавшего рядом демона, — Сань Лан! Почему ты не продолжаешь? Вместо ответа Хуа Чен вдруг припадает губами к холодному лбу, неловко стискивая Се Ляня в объятиях, и долго не решается шевельнуться. Наконец с его губ срывается тихое: — Прости. — А? За что? — Я сделал тебе больно, гэгэ. Не справился с ритуалом. Снова. Несмотря на всю ту силу, что я обрёл на Тунлу несколько месяцев назад, несмотря на всё, через что заставил пройти твоё тело… Всё просто валится из рук. Я такое ничтожество. — Не говорите так, пожалуйста, — руки марионетки аккуратно ложатся на талию Хуа Чена, приобнимая ответно, — Вам нельзя сдаваться, ещё несколько попыток — и должно получиться, ведь… — И в какой раз ты это уже повторяешь? — ядовито усмехается Хуа Чен. Сжимает руки в кулаки, пытаясь сдержаться. Тщетно: едва ли контролируя себя, он хватает Се Ляня за грудки и с силой встряхивает. Кричит в лицо: — Сколько мне ещё не сдаваться? Сколько ещё видеть этот отвратительный холод в твоих глазах? Сколько ещё? А? Се Лянь лишь тупит взгляд, поджимая в какой-то бессильной досаде губы. Ярость Хозяина сковывает марионетку, не давая и шанса на сопротивление. — Ну? Чего молчишь? — Простите. Простите, что со мной так трудно… Но… Давайте попробуем ещё раз? — пауза. Надо собраться с силами прежде, чем, натянув на лицо мягкую улыбку, взглянуть в горящие отчаянием и яростью глаза напротив: — Давай попробуем ещё раз, Сань Лан? У тебя ведь был в запасе ещё один вариант. — …Был, — кивает Хуа Чен, заставляя себя подняться на ноги, — Но если и он не сработает, я уже не буду знать, что делать. — Всё сработает. Я в тебя верю. Не убирая с лица улыбки, Се Лянь тоже поднимается на ноги и с молчаливой покорностью ожидает распоряжений засуетившегося над новыми талисманами и ритуальным кругом Хуа Чена. . . . «Больно. Снова. Как же это чертовски больно… Почему я ещё не умер?» Се Лянь, сжавшись в комок, мелко дрожал. Всё его тело покрывали магические письмена, скреплённые в основных точках Ци талисманами, усиливающими поток энергии. Верёвка, сдерживающая ритуальный круг, надрывно скрипнув, порвалась от напряжения секундой ранее, и теперь безвольной змеёй лежала на холодном полу рядом. Но, главное, ритуал успел завершиться, притом завершиться удачно: не было сделано ни единой ошибки ни в теории, ни в практике, всё прошло ровно так, как было задумано. Се Лянь — точнее, лишь разум, вложенный в его тело техникой марионетки — должен был умереть, уступая место законной душе небожителя. Этот ритуал, сложнейший всех предыдущих попыток и болезненней всех прошлых, отнял все силы демона, утопил и без того истерзанное тело небожителя в боли, словно выворачивающей наизнанку каждый сустав, боли такой, что белело в глазах и спасала лишь мысль о скором конце. Ритуал обязан был свершить невозможное — достать из загробного мира душу Наследного Принца и вернуть её в это тело, стирая все воспоминания марионетки. В том числе и об этой добровольной, но едва ли выносимой для простого человека пытке. Хуа Чен всё просчитал. На этот раз чудо обязано было свершиться. Но не свершилось. Марионетка по-прежнему отчётливо ощущала болезненные судороги, пронзавшие всё её тело, будто электрические вспышки. Чувствовала, как жар от яростных потоков демонической Ци в теле вновь медленно сменяется мёртвым холодом пещеры. Слышала, как к ней нетвердыми шагами приближается демон. «Се Ляня» сковал ужас. Он провёл слишком много времени с Собирателем цветов под кровавым дождём, чтобы не бояться теперь встретиться с ним взглядами— стоит этому случиться, и станет очевидно, что его последняя надежда растоптана. И тогда… Стягивающая тупая боль где-то в груди не позволяла даже на мгновение представить последствия. «Я должен его обмануть. Во что бы то ни стало». — Гэгэ?.. Ваше Высочество? — хриплый голос Хуа Чена раздаётся где-то совсем близко — из-за головокружения трудно даже определить, откуда именно — и демон ослабшими руками приподнимает Се Ляня, прижимая почти лихорадочно к своей груди. Чуть ослабляет хватку, чтобы взглянуть на бледное лицо Принца, — Ваше Высочество… Вы меня слышите? — Да, — одними губами шепчет «Се Лянь», медленно открывая глаза, пытаясь придать взгляду несвойственное ему живое тепло. Он не уверен, какие отношения связывали настоящего Се Ляня и его Хозяина, и говорит наугад, стараясь не сталкиваться взглядами, —А Вы?.. — цепляясь за красные одежды демона, вглядывается с деланной растерянностью в бледное лицо напротив, — Собиратель цветов под кровавым дождём? Что происхо… Договорить он не успевает. Звонкий удар ладони о щёку раздаётся гулким эхом в пространстве, множится от склизких сводов пещеры. Резкая боль волнами расходится по лицу. Парализует. — Ты пытался меня обмануть, — Хуа Чен хватает «Се Ляня» за ворот, грубо встряхивая, так, что перед глазами на несколько секунд всё плывёт. Только глаза, красные, воспалённые, со взглядом, сжирающим адским огнём, отчётливо отпечатались в памяти. Хуа Чен задыхается: — Ты пытался меня обмануть!.. — О чём… Вы? «Бесполезно. Я провалился». — О чём это я? — раздаётся болезненная, полубезумная усмешка. Перерастает в смех. Смех — в хохот. Хохот обрывается хриплыми смешками. Стихают и они — повисает мёртвая тишина. Лишь спустя бесконечно долгое количество секунд слышится тихое и ядовитое: — Его Высочество даже не знал меня в лицо, когда умер. А ещё… Когда это случилось, я был недостаточно силён, чтобы называться Собирателем цветов под кровавым дождём. Им я стал лишь через несколько лет после его смерти. Руки демона медленно разжались и безвольно повисли вдоль туловища; их била мелкая дрожь. Он цыкнул, отворачиваясь от марионетки с неприкрытым отвращением, не одаривая её взглядом, даже когда раздался глухой удар коленей о холодный пол. — Ну, чего заткнулся? — хмыкает Хуа Чен, и слышится, как он едва сдерживает в голосе предательские слёзы. — …Простите, — всё, что может выдавить из себя «Се Лянь». Грудь съедает какая-то отравленная, гниющая пустота, а в голове всё смешалось, — Простите. Простите. Прости… Прости, Сан Лань. — Не смей так звать меня! — крик множится от стен и бьёт по самому существу марионетки. Крупная болезненная дрожь пробирает тело. Каждое слово отравленным клинком врезается в грудь, — Ненавижу тебя, ненавижу! Пошёл прочь! Глаза мои чтоб больше тебя не видели, тварь бездушная! Жалкая подделка! «Се Ляню» больше ничего не остаётся. Прикусив губу, не замечая железистого привкуса на ней, он поднимается, кланяется на прощание, разворачивается и нетвёрдым шагом направляется к выходу из пещеры, придерживаясь ослабшими руками за склизкую стену. Не оборачиваясь. Стараясь не думать о том, что ему делать там, в холодном и слишком большом для него мире. Мире, где он с самого начала не должен был появляться. Мире, где его ничто не сдерживает, но где ему некуда идти. Мире, которому он не нужен. Впрочем, едва ли он, бездушный разум, поселившийся в чужом теле лишь потому, что иначе им невозможно было бы управлять, вообще когда-то действительно был кому-то нужен. Под ногами, бесцельно перебирающими по инерции вперёд, уже шуршит пожухлая редкая осенняя трава. Лицо режут ледяные капли дождя. «Прощайте». — Стой!.. — надрывной выкрик парализует до того, как смысл слов доходит — с такой силой, с таким отчаянием был отдан приказ, — Стойте, Ваше Высочество!.. — повторяет, и его руки стальным кольцом смыкаются на талии. Едва держась на ногах, Хуа Чен обнимает «Се Ляня» со спины, вцепляясь в него так, будто тот рвался сбежать, а не покорно стоял, потупив взгляд на чужие костяшки, покрытые свежими кровавыми ссадинами, — Пожалуйста. Ваше Высочество… Гэгэ, пожалуйста… Прости. Прости, пожалуйста. Только не уходи. Не оставляй меня одного. Что угодно, только… — Вам… Тебе не нужно об этом просить, — «Се Лянь» оборачивается с мягкой улыбкой на губах. Чуть щурит ласково покрасневшие глаза и, прильнув, обнимает Хуа Чен в ответ, соприкасаясь с ним лбами. Шепчет почти интимно: — Сань Лан, я никогда не покину тебя. Никогда и ни за что. — Повтори это, пожалуйста. — Я люблю тебя, Сань Лан. Нам отведена целая вечность, так что… давай проведём её вместе, хорошо? — Всё будет, как ты скажешь, гэгэ, — отвечает почти в бреду Хуа Чен, прежде чем впиться в холодные губы Се Ляня поцелуем, смешанным с осенним дождём, солёным и болезненным. Отстраняется лишь чтобы прошептать сбивчиво: — Всё будет, как ты скажешь. Я люблю тебя. Только не уходи.