i love your flowers but i love you more

      Это не плохо, думал Ксавьер, нет, точно нет. Он харизматичный и привлекательный, так что его не должна была удивить записка с букетом цветов под дверью. Однажды ночью, в голубую луну. Конечно, не каждую, просто раньше такого не происходило.       Когда Ксавьер открыл первое письмо на обугленно-черном пергаменте, которое, как Торп предполагал, свернули и перевязали аккуратной черной лентой, спрятанной среди веточек свежих садовых чарующих черных георгин, он был потрясён. Это письмо было почти невозможно найти, но оно выпало, когда Ксавьер проверял букет на предмет мистификаций и подделок. То, что он нашёл, не было ни мистификацией, ни подделкой, а чем-то настолько вопиюще нелепым, что Торпу пришлось дважды подумать.       Ксавьер сомневался, может, эта шутка с письмом предназначалась не ему, но неряшливо выгравированное на обратной стороне письма «Для К» с сердечком наводило на мысли, что, к сожалению, она предназначалась ему.       Письмо было написано довольно понятным почерком с серебряным блеском, который Торп не мог распознать. Или, может быть, оно было специально написано так, чтобы он не смог понять, кто его написал. Слова в письме сбили Ксавьера с толку.

"Твоя любовь, как яд, и я испью его до дна. Цветы так же темны и губительны, как и любовь твоя."

      Должно быть, это шутка, подумал Ксавьер, хмурясь. Очень неудачная. Когда он найдёт этого шутника, Ксавьер клянётся, что заставит его страдать от мучительного унижения, подвесив вверх ногами на воротах Невермор, так высоко, чтобы все видели. К тому моменту Торп сжалится и воткнет в его безмозглый череп чёрные георгины – те, что он получил.       Боже, нет. Что, черт возьми, он думает? Уэнсдей Аддамс сильно повлияла на него. Это уже слишком катастрофично – Ксавьеру не нужно самому становиться катастрофой.       Ксавьер окидывает взглядом свою сторону тускло освещенной комнаты, где в темном углу стоят горшки и вазы, наполненные георгинами, розами, чемерицей и экзотическими цветами черного цвета, настолько темными, что их невозможно отличить от черных. Они не могут быть красивыми. Точно нет. Будто без них в комнате недостаточно темно, думал он.       Это уже слишком и вообще ненормально, но Ксавьер не мог заставить себя выбросить их. Цветы не виноваты в том, что их купили, убеждал он себя. От чего он должен избавиться, так это от виновника. Не от цветов.       Это всё равно не объясняет, почему Торп складывается письма в ящик стола.

***

      Сегодня вечером появился один необычный цветок с гроздьями маленьких пурпурных цветков, распустившихся по всему стеблю, и двумя широкими лепесткообразными прицветниками, растянувшимися вверху и напоминающими крылья летучей мыши. Длинные тонкие прицветники свисают, как усы.       — «Они означают красоту в глазах смотрящего,» — читает Ксавьер слишком громко, пытаясь догадаться, какой слепой недоумок мог такое написать. «Но мои глаза слепы, а твои – смертельно божественны.»       Ровен, сидящий неподалёку, чуть не умер со смеху.       — Это так банально, — хрипит он севшим от смеха голосом. Бормочет, — Этот почти так же плохо, как и первые. Тем не менее, думаю, он всё ещё мой любимый. И что, черт возьми, не так со всеми этими «ядом» и «смертью», этими ядовитыми цветами? Это бэт орхидеи, я уверен. Прекрасные, но смертельные. О, разве это не каламбур?       — Они, — говорит Ксавьер, бросая на него взгляд, — совсем не прекрасные.       Ровен откидывает голову назад и начинает заливаться истерическим смехом, пока Торп прожигает его убийственным взглядом.       — Их нужно остановить, — стонет Ксавье, — Они ничего не делают, только захламляют мою комнату. Места уже не осталось, — он жалобно указывает на джунгли, хмуря брови.       — И это единственная причина, почему «их нужно остановить»? — цитирует Ровен, озорно улыбаясь. Ксавьеру совсем не нравилась эта улыбка. Никогда.       — Заткнись, пока я тебя не придушил, — угрожает он, отчего Ровен смеётся ещё громче.       У Торпа закончились вазы и горшки, поэтому он оставляет орхидею в высоком стакане с водой, который ставит к остальным.

***

      — Ты что, не хочешь узнать, кто они? Ксавьер тяжело вздыхает и мотает головой. Ровен не в первый раз сегодня спрашивает об этом и точно не последний, если Торп не даст хоть какой-нибудь ответ.       — Признай, тебе любопытно, — когда Ровен с дьявольской ухмылкой на лице поднимает очки, он в слабом свете кажется почти злодеем, — Ты же хочешь знать, не так ли?       Ксавьер просто хочет его прибить. Ровен всегда был его соседом по комнате, и Торп безумно его любил, но иногда его любознательность доставляла более вреда, чем пользы.       — Это ты? — язвительно огрызается Ксавьер.       — Черт, нет.       Топра почти задел столь быстрый отказ.

***

      В его дверь раздается серия очень громких и неприятных стуков, а сейчас три ночи. Ксавьер намеренно игнорирует цветы под дверью — он знает, что они там, и то, что, возможно, адресат уже направился на его поиски. И, возможно убийство.       Ровен продолжает спать, и Ксавьер понятия не имеет, как ему это удается со всем этим шумом, но он слишком беспокоится о своей жизни, чтобы думать о чём-то еще.       — Йо, — доносится хриплый приглушённый голос, — Ксавьер, ты здесь?       Это мог быть Аякс. Определенно не жуткий сталкер, который безостановочно отправляет цветы и любовные письма, и который намерен его убить за то, что Ксавьер всё ещё не подобрал их. Он надеется.       — Тут цветок — о, ещё письмо. Твоё?       Слишком много для того, чтобы притворяться, что ничего нет.       Ксавье распахивает дверь и смотрит на Аякса самым злобным взглядом, на какой только способен:       — Пожалуйста, только не говори мне, что стучишь в мою дверь в три часа ночи только для того, чтобы сказать, что возле неё лежит цветок, — он выхватывает из рук персидскую лилию и скомканную бумагу, на всякий случай.       — Я могу войти? Я поссорился со своим соседом.       — Нет, не можешь.       Но уже было поздно — горгона уже увидела джунгли из цветов.       — Вау, — бормочет Аякс, отталкивая Ксавьера, когда тот входит, словно в оцепенении, — Что это, черт возьми? Ты планируешь открыть монохромную оранжерею? Я бы посетил. Это потрясающе.       Аякс протягивает руку, чтобы коснуться блэк барлоу. И, к несчастью для него, Ксавье очень бережно относится к своим растениям.       — Убирайся.

***

      Это не должно занять много времени, думает Ксавьер, сжимая извивающуюся в ладони Вещь, и взгляд Торпа не сулит ничего хорошего.       Ксавьер наконец-то заставил свой мозг работать, всю ночь пялясь в дверной глазок в ожидании виновника. Он собирался закончить всё там, раз и навсегда. Больше никаких игр. А, конечно, без сомнений, кто-то, или, вернее, Что-то доставило до двери цветок, привязанный к Вещи. Ксавьер устроил засаду.       — Кто тебя послал? — требует Торп.       Стук взволнованных пальцев сообщает то, во что Ксавьер не может поверить. Наконец его мозг начал работать, и теперь он снова был мертв.       Пользуясь возможностью, Вещь сбегает.

***

      Следующим утром Торп одевается с демонической скоростью и мчится в Иерихон.       Кофейня ещё закрыта, но у Ксавьера нет времени. Он ворвался.       — Мы ещё не открыты—       — Так это был ты, — рычит Торп, — Тайлер Галпин.       — Ксавьер?       — Ты думаешь, это смешно? Сначала ты разрушил мою фреску и напали на меня своей маленькой группкой друзей. Теперь ты присылаешь мне это, — он поднимает письма и бросает на пол, одно за одним.       — Стоп, что? Нет, это не я, — на лице Тайлера искреннее замешательство, и Ксавьер это презирает.       — Лжёшь, — он огрызается он, и на его губах появляется гнусная ухмылка, — Понимаю, ты романтик. Но это для чего? Прошлогоднего Дня Евангелизма было недостаточно? Ты действительно меня настолько ненавидишь? Письма, цветы. Это был план? Унизить меня?       Тайлер молчит.       — Я думал, — говорит Ксавьер, его голос становится тише от сдерживаемой ярости — Я думал, это кто-то другой. Кто-то глупый и в то же время милый, кто пишет мне нелепые любовные письма и отправляет все эти чёрные цветы, что я не могу спасти, но нахожу милыми, — он безрадостно смеется, вкладывая столько жестокости, столько может, — Но оказалось, что… это всего лишь ты.       Тайлер вздрагивает. Но вместо восторженного чувства победы, внизу живота Ксавьера поселился неприятный холод.       — Они предназначались не тебе, — уточняет Тайлер напряжённым, — Послушай, мне жаль. Я не пытался высмеять тебя.       — Тогда кому? — спрашивает Ксавьер, обороняясь, с изогнутыми в насмешке бровями, — «Для К» написанное на обложке, еще и на моём пороге. И я почти уверен, что я единственный человек, что живёт в моей комнате с инициалом «К».       Тайлер старается игнорировать своё недовольство и делает невозмутимое выражение лица: — Правда?       Ксавьер просто хочет его задушить. Но в последние дни ему хотелось задушить всё, что движется.       — Да.       — Ха… Я говорил Вещи отдать их Уэнсдей, но… — брюнет неловко почесывает затылок, застенчиво улыбаясь, — Я действительно не указал получателя на карточке…       В этот момент правда обрушилась на Ксавьера, как чертов ураган. Как вспышка.       Черт возьми. Значит, все это время они были для кого-то другого. Уэнсдей, более или менее его единственный друг с неповрежденным мозгом и здравым смыслом. Ну, Торп видел их вместе в кафе, но особо не задавался этим вопросом. Вот только… как он не заметил всех подсказок? Черные георгины, все болезненные намеки в письмах. Естественно, они были для Уэнсдей. Как он был таким дураком? Любой бы уже понял. Да, Ровен не заметил, но он не был самым умным и сообразительным.       Ксавьер обнаружил, что его подавленный (да, уже подавленный) гнев затухает, и его волнует, что он разочарован больше, чем должен.       — Точно, — Торп поворачивается на каблуках. Жалеет, что Уэнсдей спасла его тогда и не позволила сгореть в гробу, чтобы ему не пришлось сегодня сгорать со стыда.       — Стой! Ксавьер.       — Что? — он пытается казаться злым. В конце концов, из-за Тайлера он чувствует себя глупо и обиженно, так что тот этого заслуживает.       — Ты— У тебя остались цветы? — неловко спрашивает Тайлер, и чем более он неловок, тем более смущëн Ксавьер. Из-за Тайлера. И себя, потому что это была пытка, — Я про те, что посылал тебе.       — Ты можешь их забрать.       — Нет, я не это имел ввиду. Можешь оставить себе. Я просто… удивлён.       — Должен ли я отправить их по адресу? — с презрением спрашивает Ксавьер, сердито глядя на груду писем на полу.       — Нет, всё в порядке — говорит Тайлер, — В любом случае, это уже не имеет значения.       — Хорошо, — пытается обернуться, снова.       — Стой!       — Что?       — Я хочу… загладить вину перед тобой, — говорит Тайлер, и окей, вау, это сейчас прозвучало просто нелепо. Ксавьер думает, следует ли ему действительно повесить Галпина вверх ногами на воротах Невермора, как он задумал вначале. Если ещё одно бессмысленное слово помешает ему уйти, ещё одно…       — И как ты хочешь это сделать?       Ксавьер почти щипает себя. Что за бред он несёт? Очевидно, что это очередная подстава, и очевидно, что ему следует отказаться. Но Ксавьер смеётся в лицо опасности, как всегда. И, ладно, ему, возможно, немного любопытно.       Но после его слов Тайлер сияет как грёбаное солнце, и Ксавьер думает, не проклят ли.       — Пятница, после школы. Ты придёшь? — спрашивает Галпин, ухмыляясь, — Не откажешься.       Если что-то пойдёт не так, он сможет сбежать, верно? Нет ничего плохого в том, чтобы пойти, говорил он себе. Он определенно делает это не из-за своей уязвлëнной гордости.       — Даже не мечтай.