Сouleurs sombres.

— Я делаю это снова и снова! Из этого состоит моя жизнь! Опять и опять, и опять, и опять, и опять, опять, опять опять, опять— — Чуя, я понимаю, какого тебе— — Нет, не понимаешь! Нихера вы не понимаете! Я так не могу больше! — Чуя хватает первую попавшуюся вещь с полки и кидает ее в стену. Это оказалась ваза и она вдребезги разбилась. — Ты только и можешь, что пытаться воспитывать меня, а ты хоть раз пыталась понять, в каком, блять, я дерьме? Хоть раз ты думала о моих чувствах? — Чуя, не матерись, ты преувеличи— — Нет, мам, всё ПЛОХО, Дазай УМИРАЕТ, он до сих пор не приходит в себя! За эти недели я только и слышал от тебя, что я какой-то не такой! — Чуя корчит гримасу и ломает голос до более женского. — Что я привязался не к тому человеку, что я слишком переживаю о нём, — разворачивается к женщине и хватает нож со стола, — а ты на секунду задумалась хоть, что прошел почти ебаный месяц! Нет! Мало того, ты пыталась подначить Рюноскэ, чтобы он встал на твою сторону. Ему одиннадцать, тупая ты тварь, не лезь к нему! Накахара убирает раскладной нож к себе в карман и уже собирается уходить, чтобы не видеть мать. — Ты — неблагодарный подонок, Чуя. Я родила тебя, я воспитала тебя, одевала и кормила, а теперь слышу такие слова от тебя! — Госпожа Огай одергивает сына за рукав ветровки, что явно принадлежала не ему. Но ее руку тут же отталкивают с неимоверной силой и, если бы Чуя сейчас ударил, мало бы не показалось никому. — А ещё ты выставила меня из дома, когда мне было тринадцать. Сломала об меня стул, когда мне было девять. И всего лишь два года назад изменила отцу при мне и заставила об этом молчать! А сейчас ты говоришь, что возможная смерть моего любимого человека — да, мам, я его люблю — грёбаный пустяк? То, о чем не стоит переживать, так? Я больше не собираюсь прикрывать твою задницу. Знаешь, что? — Чуя делает глубокий вдох и собирается высказать ей много чего, но ему не дают. — Чуя, достаточно, — тяжёлые шаги отца прозвучали совсем рядом и Накахара не помнит, чтобы он слышал звук автомобиля, что значило бы о приезде Мори. — Я услышал достаточно. Как бы мне ни было тяжело, но это слишком. Утром я позвонил Йосано и поговорил с ней. С этого момента ты не покинешь дом ни на шаг. За тобой присмотрит Хигучи. — Поговорил — это угрожал ей? — Чуя шипит, но уже не ведёт себя так яро, как при матери. — Называй это, как хочешь, — мужчина привычно трёт переносицу и хмурится. На этом разговора дальше не будет, Чуя знает. Ему ничего не остаётся делать, лишь укоризненным взглядом прожигать мать и чуть ли не рыча уйти в свою комнату, чтобы что-то придумать на фоне ситуации. *** — Шестёрка пик. — Девятка черви, — тонкие пальцы изящно достают карту и кладут ее поверх другой. — Бито. Из колоды тянут последние две карты: — Дама червей? Ты уверен? — кривая улыбка старика чем-то пугала, черными нитями страха обволакивая пространство вокруг. — Уверен, — в след за этой фразой следует ответная ухмылка сквозь зубы. — Туз червей. — Не пойдет, старый, туз ушел в отбой. Считаю это жульничеством, — пальцами нервно стучат по столу, выражая раздражение: — Сколько мы уже играем? — Три недели. — Три... Я забыл, зачем мы играем, — парень нахмурил брови и в сотый раз поправил волосы, — кажется, мне куда-то надо было. — Не спеши, малец, у меня времени много, — старик сверкает взглядом, собираясь убрать карты в отбой, но его костлявую руку останавливает чужая. — Стой. Туз уже в отбое, не заговаривай мне зубы. Ты проиграл, признай это. Никаких реваншей. Седые брови подскакивают вверх от удивления: — Надо же, впервые встречаю настолько смелых "игроков". Что ж, я рад был провести время с тобой, — старик затягивается дымом папиросы и выдыхает его в лицо собеседника. — Ты обыграл саму Смерть в карты. Я буду ждать твоего возвращения, а ты живи полной жизнью, Дазай Осаму. — Спасибо за игру, — после этих слов окружение заиграло пёстрыми красками, завертелось в водоворот и мигом исчезло, оставив после себя тьму. *** Трубки мешаются, в голове сплошной кошмар, глаза слепит яркий свет и Дазаю требуется около пятнадцати минут, чтобы хоть как-то сориентироваться в пространстве. За это время к нему успели прибежать медсестры и в скором времени пришёл Мори. Мужчина провел несколько тестов, чтобы оценить общее состояние Осаму. Парень в свою очередь мог просто моргать и двигать одной рукой, чтобы показать "да" или "нет" на вопросы. — Не пугайся сильно, ты должен сейчас адаптироваться к новым условиям. Тебе повезло, что ты не разучился самостоятельно дышать и есть. Через пару часов будешь нормально чувствовать конечности, вот тебе пульт с кнопкой, — Мори даёт в единственную рабочую руку парня пульт, — как что-то понадобится — нажми и я приду. А сейчас отдыхай, пей побольше, позже тебе принесут еду. — Спа... Спасибо, — кое-как, но Дазай все же смог выдавить из себя слово, не смотря на боль и онемение в теле. Как Огай и предполагал, у Осаму нарушение памяти. Он не помнит сейчас ничего, поэтому врач принимает верное решение пока что не сообщать сыну о том, что его "друг" очнулся. *** Время тянется медленно. Дазая все раздражает, насколько это возможно при его медленном соображении. Он не помнит своего имени, сколько ему лет, кто он и как он сюда попал. И самое странное — почему ему кажется, что он не должен был очнуться? Или что он не видит кого-то очень важного, но не может понять — кого? Осаму пронизывает дрожь. Как будто его тело, и без того измученное, кинули в ледяную воду и оставили там барахтаться. В голове всплывает образ. Рыжие волосы, маленький рост, шляпа с цепочкой и тонкие пальцы в кожаных перчатках. Почему этот парень всплыл в памяти, кто он такой и почему именно это первым делом вспомнилось, Дазай не знает. Слишком ярко вокруг, слишком давит на уши фоновый шум. Осаму проваливается в сон, не в состоянии как-то мыслить дальше. *** Шел месяц. Второй. Дазай почти все время спал, изредка задерживаясь в сознании дольше, чем на пол часа. Он за это время вроде как выучил свое имя, дату рождения и остальные базовые вещи. Одним днём почти подорвался с кровати (благо, его быстро уложили обратно) с полной уверенностью того, что ему нужно на учебу в школу. Но проблема в том, что Дазай школу закончил два года назад, и парень ну очень удивился этой информации, а после снова уснул. За это время к нему никого не пускали, но сегодня сделали исключение, ибо парень идёт на поправку. Дверь отворилась с небольшим скрипом и Осаму увидел перед собой того человека, образ которого несколько раз всплывал в памяти, но всё никак не задерживался. Достаточно сильные синяки под глазами конкурировали яркой радужкой, рыжие волосы слегка растрёпанные, но прическу удачно скрыли шляпой. Чуя медлит в проходе, не решаясь войти, пока Осаму в это время уставился на парня, как баран на новые ворота. — Привет, Осаму, — Накахара измученно улыбается, но улыбка его настолько мягкая, что Дазая пробирает дрожь. Как будто именно этого ему не хватало, как будто именно за этим парень скучал всё время, не подозревая об этом. — Я принес тебе апельсинов. Чёрт... — парень мнется, однако проходит ближе к больничной койке и садится на стул. — Мне сказали, что ты потерял память. Меня... Меня тоже не помнишь? — Чуя опускает глаза в пол, ковыряя носком кеда дырку в полу. — Немного. Ты... Прости, напомни, как тебя зовут? — Дазай хмурится, отчаянно пытаясь вспомнить, что за человек рядом с ним, и почему с ним так спокойно. — Погоди, не говори. Чуя, верно? —Да, верно, — Чуя продирает горло и наконец поднимает глаза на Осаму, — если хочешь, я могу рассказать про нас с тобой побольше. — Давай, я не против. — Ну... С чего начать? Дазай ковыряет ранку на потрескавшихся губах и отвечает: — Давай с самого начала. Как мы познакомились? Чуя слегка улыбается и начинает рассказ. — Что ж, сначала мы неимоверно друг друга бесили. Ты был моим преподавателем в художественной школе, мы с первого дня знакомства всячески дразнили друг друга. Потом стали друзьями. Но учти, что наши подъебы ни на миг не прекратились. И, как бы это сказать, — Чуя немного краснеет, — однажды мы поцеловались в одном из кабинетов. После этого все пошло наперекосяк. И я стал человеком, который мог смело говорить тебе "люблю" и слать нахер одновременно. Мы стали жить вместе. Ну, вернее, вдвоем в квартире моей тети. В день аварии... Мы с твоими друзьями и тобой ходили в лес. Там было очень красиво, и когда мы возвращались домой, — Чуя сжимает кулаки, стараясь унять дрожь в голосе,— случилось то, из-за чего ты здесь. Прости за такой несвязный рассказ, я просто... — Все хорошо, Чиби, — Дазай удивляется такому обращению из своих уст, но после смакует его и решает, что пусть так и будет. В памяти всплывают некоторые образы из художественной школы, с лестничных пролётов и будто кадры сцен у Чуи дома. Их времяпровождение и мелкие перепалки. — Раз я потерял память, то смогу заново пересмотреть с тобой "Дом совы", если ты не против, конечно. Осаму зевает, слишком измотанный таким наплывом информации и вспышек памяти. Он хочет спать, глаза слипаются. — Чиби-чу, я забыл довольно много. Но и вспомнил достаточно для того, чтобы строить с тобой новые воспоминания. А сейчас, извини, — снова зевок, — я немного посплю. — Хорошо, я тут ещё немного посижу и пойду. Чуя остаётся. Он смотрит на пушистые ресницы, тонкий — ещё более, чем раньше — подбородок, изящные и несколько исхудавшие руки. Ему невыносимо больно, Огай предупреждал, что будет тяжело. Но Чуя ведь не какой-то слабак, чтобы бросить любимого человека в самый тяжкий период его жизни. Парень подходит ближе, целует Дазая в лоб, немного задержавшись губами на бледной коже и уходит. Он искренне надеется, что Осаму не забудет после пробуждения их сегодняшний разговор. *** Чуя решает пройтись пешком. Закатное солнце едва касалось кожи мягкими лучами, на улице было лишь слегка прохладно, что повлияло на количество людей на тротуарах. Летом только вечером можно себя комфортно чувствовать не в стенах дома под кондиционером. Летние семестровые контрольные уже закончилась. Накахара все ещё живёт с родителями, работает удаленно и постепенно копит деньги на переезд. В целом, не так уж и плохо в месте, которое нужно называть домом. Чуя может больше времени проводить с братом, вечерами вместе рисуя. Надо бы задуматься над поступлением, но пока голова забита другим. Да, Накахара прошел несколько творческих конкурсов и получил на всех максимальный балл. С начала августа можно будет подавать документы на бюджет и парень уверен, что пройдет. Он узнал, в каком именно универе учится Дазай, чтобы поступить туда же. На крайний случай они вместе снимут комнату в общаге, Мори ничего не стоит договориться за это. Лишь бы... Лишь бы ничего не испортить. Чуя слишком долго ждал, пока его парень поправится, чтобы сейчас все взять и проебать неосторожным словом или действием. Но такое чувство опустошения на душе, как будто все то, что было раньше, стёрто не только из памяти Дазая, но и из мира в общем. Словно не было всех их перепалок, драк, совместных вечеров, слов любви. Теперь Чуя и не знает, когда их услышит снова. Птицы потихоньку умолкают, на смену им приходят многочисленные голоса людей и музыка из разных заведений. Накахара приходит домой и садится сразу за череп косули. Он обработался в перекиси за почти два месяца сполна, осталось его почистить и отмыть в воде. Далее в ход пойдут спиртовые маркеры бежевого, коричневого и зелёного цвета, чтобы придать черепу старины. В белых чистых костях нет ничего привлекательного, каждый второй сможет отбелить их. А вот придать изюминку нужно постараться. На фоне играет тихая спокойная музыка, волосы заколоты в пучок любимым крабиком, задымленность комнаты придает антуража. Чуя решился рассказать Мори о курении, ведь пока он живёт тут, то скрывать долго это не получится, да и смысла нет. Чую на это лишь попросили не вонять в комнате, поэтому парень купил себе электронную под-систему, и теперь в тумане комнаты можно уловить арбузные и мятные нотки. Не воняет, пахнет. Вскоре на черепе образовался рисунок мха и тонких веток, будто природные потёртости. Любоваться своей работой Накахара не привык, но сейчас засматривается на нее, по совместительству выискивая недостатки. Вроде готово. На часах уже за полночь, а значит, нужно поскорее уснуть, чтобы завтра настало быстрее и можно было снова навестить Дазая. Музыка выключена, шторы задвинуты и мягкая кровать готова принять уставшее тело в свои объятия. Если честно, Чуя устал. Каждый день заниматься рутиной, чтобы поскорее приблизить момент, когда у них с Осаму всё снова будет хорошо. Он начал больше раздражаться, круги под глазами и отеки дают о себе знать, а больное сердце и сосуды все чаще выкидывают что-то новое вроде обмороков или дезориентации в пространстве. Он устал думать обо всем, мысли сжирают его заживо. В ход пошла дурацкая привычка калечить себе щеки изнутри, грызя их. Курить с электронной сигаретой Чуя стал чаще и больше, особенно на голодный желудок, ибо аппетита все это время как и не было. Накахара стал затворничать, хотя на дворе самый разгар лета. Он хотел провести его с любимым человеком в путешествиях по лесам и купаться вместе в затопленных карьерах. Не судьба. Судьба в данном случае вообще отвернулась своей жопой от Чуи, посылая в пешее эротическое. Она мерзко смеялась, подкидывая камни под рельсы жизни, чтобы поезд сошел с пути и повернул в непредсказуемую сторону. Но младший держится стойко, если это так можно назвать. Мори уже разузнал, что это за подонок сбил Дазая, так что скоро все образумится. Месть не подают холодной, ее пихают в рот раскаленным куском стекла, обжигая слизистую и дыхательные пути. И Чуя уже приготовил план для своей, осталось лишь немного подождать. Когда-то Мори Огай был одним из глав городской своеобразной мафии, поэтому связи у мужчины остались до сих пор. Огай ушел из организации после одного случая, однако не перестал быть уважаемым человеком в этих кругах. Чуя впервые рад, что его отец когда-то был замешан в такого рода деятельности. Ведь иначе у него не было бы возможности поквитаться с тем, кто разрушил жизнь Осаму. Накахара чувствовал, что между Огаем и Дазаем есть какая-то связь, но пока не расспрашивал отца, чтобы не ворошить прошлое. Однако, стоило бы? С этим разберемся потом. Сейчас Чуя готов отдать все за десять часов непрерывного глубокого сна. "Наконец-то все налаживается".