Вкус греха

В капитул магов Антарес приехала одна. По крайней мере, так казалось. На самом же деле даже неофиты ощущали скрываемую, но давящую силу короля вампиров, вздрагивали от его незримого присутствия, прижимали ко лбам серебрянные кресты. Но и это были не все гости. — Антарес, — Дюрандаль всунул в рот сигарету и прикурил её от пламени, образовавшегося на кончиках пальцев. — Вы в курсе, что оборотни крайне нервируют магов? Королева вампиров только лукаво улыбнулась в ответ. Улыбок в её арсенале было много — это Дюрандаль понял сразу же, как встретился с ней взглядом. Она была королевой до мозга костей — это чувствовалось в походке, осанке, жестах, мимике. Вампиров Дюрандаль терпеть не мог, но Антарес обладала чарующей, дьявольской притягательностью, которая дополнялась гипнотической красотой. К тому же, её не сводила с ума жажда. Впрочем, неудивительно, ведь Антарес провела двести лет в гробу без капли крови. — Неужели? — От их шкур отскакивают не только пули, — Дюрандаль затянулся. Ему нравилось, что Антарес при любом удобном случае стремилась заглянуть под его капюшон и увидеть скрытое тенью лицо. Лицо, отмеченное позором. — Но и любое колдовство. Даже ведьма, какой бы сильной ни была, сможет убить оборотня только с помощью прикосновения. Если Антарес и удивилась, то ничем этого не выдала. Она сидела в кабинете Дюрандаля в мягком кресле, опустив ногу на ногу. Мебель в комнате была слегка обуглена, а сами стены насквозь пропитались запахом горелой древесины — красный цвет контролировать непросто, даже если маг внешне максимально хладнокровен. Королеву вампиров больше привлекало не пригоревшее убранство кабинета, а висевшие на стенах картины. Их было четыре и вместе они рассказывали цельную историю: на первой в полном хаосе появилось существо, единое и неделимое, состоящее из миллионов цветов. На второй эти цвета становились более различимы и разделялись по тону и спектру: тёплые и холодные, тёмные и светлые, яркие и блёклые. На третьей цвета превращались в первичную магию, конфликтовали, сталкивались и уничтожали друг друга. На последней и самой красивой единое существо распалось, взорвалось сверхновой из-за бушевавшей в нём противоречивой магии. Оно погибло, но из его тела сформировались звёзды, планеты, галактики, а цвета превратились в зёрна, которые прорастали в людских душах. Из-за того, что магами становились только люди, первое существо — Абсолюта — всегда изображали человеком. И эта условность всегда казалась Дюрандалю признаком жуткого высокомерия магов. Более того, эта история давала общее представление о магах. У одного мага не могло быть двух цветов — это чревато внутренними конфликтами и саморазрушением. Цвета вечны, они пережили своего создателя и бесконечно перерождаются, сталкиваются и конфликтуют — именно поэтому маги верят в реинкарнацию. Другое подтверждение этого факта — гениальные умы, озарение и знание всех существующих в мире языков с самого рождения. И, конечно, когда силы у мага станет слишком много, слабое человеческое тело не выдержит и погибнет. У этих картин была и практическая функция — они были вступительным экзаменом для новичков. Обычный человек увидит в рамках только чёрные холсты, а тот, кто пережил озарение, видит яркие, детализированные, красочные образы. Маг видит истинную природу мира с самого рождения. Если мага не настигло озарение, то и не маг он. Самые особо ворчливые маги с упоением ломали головы над вопросом, что появилось раньше: маг или озарение? Ответа не знал никто. Разглядывая третий холст, Антарес осторожно провела ногтем по витиеватому узору, точно повторила его контур. Цвет, который понравился ей, назывался "красный императорский", и, к сожалению, Дюрандаль был знаком с магичкой, которая им владела. Озарение у вампира... Становится всё интереснее и интереснее. — Мои кошки обычно ведут себя хорошо, — улыбаясь, она ненавязчиво коснулась пальцами колье у себя на шее. — Не кусаются и не точат когти. Кошки. Дюрандаль хмыкнул. Как мило, что Антарес считала полудиких вертигров своими питомцами. Впрочем, с вампирами всегда так. Если они завоевали доверие оборотня, то полузверь становится покорным, послушным, верным до мозга костей — почти как умный любимец. Дюрандаль даже в приюте Центаури не смог подружиться ни с одним оборотнем. Они избегали его, он — их. — Я видел белых волков. — Ах... это, — она едва заметно нахмурилась. — Декоративные собачки моего первого мужа. Плетутся за мной следом с тех пор, как я его убила. Дюрандаль молчал пару секунд, затягиваясь сигаретой. Он слышал, что у вампиров сменился король, но это были не единственные новости о политике мракоходцев. Нашествие зомби в Лос-Анджелесе, кровавая резня в Пеории, столкновение вампиров и ангелов во Флориде... Иногда он жалел, что апостол запретил без официального разрешения вмешиваться в дела бессмертных. С ними точно не соскучишься. Тем не менее, ситуация щекотливая. Он не мог выгнать Антарес, но также не мог и избавиться от оборотней, не спровадив королеву-вампиршу. Полузвери вспыльчивы и непредсказуемы, а маги... Что ж, маги ещё хуже. Дюрандаль был живым тому подтверждением. И в конфликте, где магия бессильна, превосходство будет очевидно не на стороне дотошных интеллектуалов. — В приюте о нём ходило множество баек, — хмыкнул Дюрандаль. — Это правда, что Ангетенар был причиной Чёрной Смерти в Европе? Антарес подалась вперёд, хитро сощурив взгляд. — Вас воспитывал Проксима, который родился в пепле, оставшемся после чумы, — она выдержала паузу. — Вы точно должны знать, архиепископ, что это правда от начала и до конца. Дюрандаль молча стряхнул пепел в пепельницу. — Я не в первый раз вижусь с его "детьми", — произнесла Антарес. — Вы все курите, хотя сам Проксима не страдает от вредных привычек. Изящно подводит к теме, которой Дюрандалю совершенно не хотелось касаться. — Неужели? Быть чудаком — страшно вредно. — Он странный, нелепый, местами смешной, — вздохнула Антарес. — Тем не менее, именно он растит самых опасных охотников на вампиров. Почему вы отказались от фамилии, архиепископ? Быть Центаури — честь и почёт. Дюрандаль хмыкнул. — А почему вы вернули к жизни первого мужа, Ваше Величество? — он выдержал паузу, но ответа так и не дождался. — Как видите, у нас обоих есть темы, которые мы не хотим обсуждать. Это было опасно. В алых глазах Антарес, которые горели в темноте, словно огоньки свечей, вспыхнули искорки ярости. Пометка: не обсуждать с разведённой женщиной её отношения с бывшим. — А если я скажу, что это трудно объяснить? — её улыбка стала острой, как нож, опасной, хищнической. — Но нетрудно показать. Она поднялась с кресла, подошла к дубовому, слегка запятнанному сажей столу. Дюрандаль скользнул взглядом по её фигуре, чуть крепче сжав сигарету пальцами. Опасно быть такой красивой рядом с красным магом. Антарес упёрлась ладонью в его кресло, повернув Дюрандаля лицом к себе, скользнула ледяными пальцами по линии челюсти, заставила его посмотреть себе в глаза. Он опешил от её напора, забыл, как реагировать, растерялся. И не сразу вспомнил, что для могущественного вампира достаточно одного прикосновения, чтобы прочитать мысли жертвы. Плевать, сколько на Дюрандале висит серебра, физический контакт стирает всю защиту, все границы. Парень вздрогнул, когда в голову постепенно, неторопливо и осторожно вливались мысли, которые ему не принадлежали, воспоминания, которых у него никогда не было. Опасно. При желании Антарес могла и порыться в его личных воспоминаниях, и раздавить его разум своим острым каблучком. Сколько ей лет? Четыре сотни? Дюрандаль хмыкнул. Он же гений, вундеркинд и архиепископ. Проиграть Антарес, поддаться её влиянию мог кто угодно, но не он. В конце концов по венам Дюрандаля текло пламя. Красный цвет, контролировать который практически невозможно. С мысленной атакой он обязан справиться. Прикрыв глаза, он на мгновение погрузился в чертоги разума — в полуразрушенный лабиринт из красного кирпича. Там хранились все его воспоминания, все знания и каждая мысль, выточенная письменами на вечных стенах. Лабиринт разветвлялся, уходил за горизонт, поднимался в небо, устремлялся под землю. Выхода оттуда не было, были лишь бесконечные, вечно добавляющиеся знания. И для Антарес Дюрандаль захлопнул туда вход. С телепатами умели бороться почти все Центаури. У магов это получалось лучше всех, а вот демоны почти беспомощны. Улыбнувшись, он коснулся ладони Антарес у себя на лице. И почувствовал. Разочарование, одиночество, холодную пустоту, отчаяние. Нет выхода. Нет сил. Тоска. И жажда. Бесконечная, донимающая, болезненная жажда. Некому довериться, некому излить душу, ни с кем не почувствовать покоя. Кругом кровожадные бессмертные, а собственное могущество нависло над головой дамокловым мечом. Дюрандаль со стоном выдохнул. Все эти чувства, каждое из них, были прекрасно ему знакомы. Её глаза горели во тьме, когда она вливала в него то, что не могла произнести вслух. Она так надеялась, что после убийства мужа получит удовлетворение, наслаждение, ощутит хоть что-то после двух сотен лет в гробу. Но на деле оказалась пешкой в руках Ангетенара. Это мучило её, терзало, это раздавило её гордость, уничтожило, сломало. Неудивительно, что на неё снизошло озарение. После таких-то жизненных потрясений... Месть не вернула её в прошлое, не исправила ошибок, ничего не изменила в жизни. Она всего лишь лишила Антарес цели существования. — Твою мать, — выдохнул дым Дюрандаль. Руки тряслись от такого грубого вторжения в разум; пальцы вспыхнули, и ему пришлось напрячься, чтобы заставить огонь погаснуть. Но и это было не всё. Антарес наращивала могущество, потому что всегда, каждую грёбанную секунду чувствовала себя беспомощной, беззащитной, уязвимой. Она отняла руку, только когда выжгла Дюрандаля грузом своих переживаний. — Наверное, Проксима вбивает вам в головы, что все вампиры жестоки из-за жажды крови, — она отвела взгляд в сторону. — Не совсем. Большинство из нас просто умирает от скуки. Она собиралась уйти, вернуться в кресло, но Дюрандаль схватил её за руку, остановив. Он скрипнул зубами. И зачем он это сделал? Первым его порывом было пообещать ей защиту, оградить её от всего, чего она так боялась. Он же чёртов рыцарь, воспитанный среди героических идеалов. Второй порыв — ощутить вновь те чувства, которые мучили его самого, почувствовать рядом родную, понимающую душу, вновь испытать её эмоции, найти в них отличия от своих собственных. И, быть может, хотя бы ей раскаяться в своих грехах. Глупо. Как же глупо. — Что-то не так, архиепископ? Да, твою мать. Всё не так! Какого хрена ты вообще распускаешь руки?! Зачем делиться сокровенным с ним?! С таким, как он?! — Лёд тронулся, архиепископ? Она улыбнулась. Коварно, торжествующе, мрачно. Дюрандаль глухо вздохнул, потом выдавил из себя улыбку. Как бы он ни хотел казаться крутым и могущественным магом, одно проявление искренности сбило его с толку. — Сними капюшон, — произнесла она, сощурив взгляд. — Я уже знаю, что ты прячешь не уродство, а ожоги. Дюрандаль скрипнул зубами. — Ты пришла, чтобы я помог расшифровать надписи на саркофаге. К чему всё остальное? Он ударил кулаком по столу с такой силой, что лежащие на нём документы, книги и обереги подпрыгнули. Чудо, что ничего не вспыхнуло. Впрочем, для того, чтобы по-настоящему злиться на эту женщину, Дюрандаль слишком сильно ей сочувствовал. Сочувствие — холодная эмоция, слезливая, сострадательная, в ней нет ничего общего с красным цветом. Антарес улыбалась, довольная эффектом. — Не буду лгать. Мне нужна твоя сила. Дюрандаль закатил глаза. — Когда ты прибудешь в столицу, в Дивин, тебя не будет ждать ничего хорошего, — её голос звучал спокойно и уверенно. — Фактически, ты будешь в ловушке, ведь там ждут Центаури, которые тебя ненавидят и боятся. Она приблизилась, вглядываясь в его глаза. — Аваритиа и Тиамат. Дюрандаль в ответ вновь скрипнул зубами. — Я знаю этих двоих достаточно хорошо, — продолжила Антарес. — И обоих трудно напугать. С Аваритией всё ясно, он боится, что ты вызовешь непредвиденные траты. Но Тиамат... он одолел короля вампиров. Если он чего-то боится, то это должно быть, как минимум, стихийное бедствие. Ну а меня, — её губы вновь растянулись в пленительной улыбке, — всегда тянуло на всё самое опасное. Дюрандаль сжал губы в линию. Он смотрел на эту женщину — такую лукавую, такую непокорную, смелую — и не мог отделаться от воспоминания о тех чувствах, что она носила в сердце. Как можно испытывать такую боль и ничем этого не выдавать? — А если я пошлю вас в жопу с вашим саркофагом? — огрызнулся Дюрандаль. — Тогда к тебе нагрянет Дивена. И я неоднократно видела, как мастерски она превращает живых существ в камень. Дюрандаль прикусил изнутри губу. Он знал, откуда у королевы демонов эта способность, да и она сама не скрывала, что за ней с детства следует господствие. А в битве с высшим существом маг вряд ли выстоит, каким бы сильным он ни был. — А что предлагаешь ты? Антарес хмыкнула, вновь приблизившись. И от запаха её духов, близости и холодка силы сердце мага дрогнуло. — Твоя покорность в обмен на мой укус. Дюрандаль хохотнул. — Стать кормом для вампира? Уволь. Лицо Антарес стало непроницаемым. Дюрандаль не сразу вспомнил, что таким, как она, не отказывают. Получить укус короля или королевы (или, если речь об ангелах, начала) считалось честью, которую оказывают единицам. — Нет, — он протяжно выдохнул, на мгновение потупив взгляд. — Ты не так поняла. Если ты заключишь со мной узы крови, это станет для тебя клеймом. Она хмыкнула. — Как ты думаешь, — в алых глазах Антарес вспыхнули искры, — волнует ли это меня? Ну конечно. Такие мелочи волновали бы любого вампира чуть ниже статусом. Антарес же была королевой, она диктовала правила, а мир подчинялся её воле, прогибался под её тяжёлым характером. И ей, такой могущественной, жестокой и всесильной, нужен Дюрандаль? Он нахмурился, сжав губы в линию. Воспоминания о её боли вернулись с давящей, клонящей к земле тяжестью. Вздохнув, он закрыл глаза и откинул капюшон с головы. — Ты и правда настойчива, — процедил он. — Но, прежде чем предлагать мне узы крови, оцени масштаб бедствия. Он сощурился. Теперь тень не скрывала его лица, не прятала резких, выразительных черт. Дюрандаль знал, что видела перед собой Антарес. Бледное лицо, едва заметные круги под глазами, низкие хмурые брови, жёсткая линия рта, высокие скулы, волевой подбородок. Его длинные чёрные волосы были убраны в низкий хвост на затылке — при работе с огнём опасно носить растрёпанную шевелюру. Он был бы привлекателен, если бы не одно но. Ожоги. Яркие, уродливые, бросающиеся в глаза ожоги. Грубо говоря, правая половина лица Дюрандаля была произведением искусства, а вот левая казалась величайшей в мире трагедией. Он нахмурился, ожидая увидеть жалость во взгляде вампирши. Но она в ответ только улыбнулась. Торжествующе, победоносно, даже почти одержимо. — Потрясающе. Она протянула руку, но не коснулась ожогов. Её пальцы провели по воздуху в дюйме от его лица, обдали кожу мага холодком. — Только по-настоящему могущественный маг сможет причинить себе боль своими силами. Дюрандаль не нашёлся с ответом. Впервые его не посчитали монстром, не назвали сумасшедшим, не решили, что сила взяла над ним верх. Антарес восхищалась, любовалась его уродством, его позором. Потому что была таким же чудовищем, как и сам Дюрандаль. — Тебе следует меня бояться. — С чего бы? — Мой огонь не щадит вампиров. Она игриво улыбнулась. — Ты не причинишь мне вред. И это, мать её, было чистейшей правдой. — Из нас выйдет прекрасный дуэт, — произнесла она, не переставая улыбаться. — Я всё ещё не дал тебе своего согласия. — Конечно. Ты же строптивый. Но и я редко считаюсь с чьим-либо мнением. Только после этих слов он отпустил её руку. Он ожидал принуждения от Антарес, приказов, но их не последовало. С этими мыслями он сжал серебряный крест на груди, но даже священный металл не был так холоден, как кожа королевы вампиров. Она остановилась лишь потому, что увидела скользнувший сквозь витражи первый луч Солнца. Дюрандаль вздрогнул и хотел было зашторить окна, но увидел, что губительные для других вампиров лучи не причиняли вреда королеве. Ни ожогов, ни раздражения, ни даже покраснения. Только тени змейками пробегали по обнажённым плечам к кистям рук. — Солнце меня не обжигает, но это не значит, что я его не ненавижу, — произнесла она. — Проводите меня в келью, архиепископ. Холодность, строгость, официозность — и ни намёка на страсть, одержимость, восхищение. — Д... да. Она улыбнулась в ответ, намекая, что их беседа не закончена. Дюрандаль надвинул капюшон на голову и вышел из кабинета. Всего пару часов назад он входил сюда спокойным, в меру уравновешенным, безразличным ко всему магом. А покинул его с раздувающимися углями сомнений в сердце. Аваритиа и Тиамат. Дюрандаль прекрасно помнил их, да и как можно забыть двух настолько характерных демонов? Золотой демон в первый же день после прибытия в приют обчистил всех своих соседей и планировал сбежать. И Проксима, предвидевший это, позволил ему уйти достаточно далеко от дома. А потом заставил подвластных ему вампирских лордов напасть на Аваритию, запугать его, вправить мозги. После этого внушения Аварития стал более покорным, правда, ненадолго. Зато он быстро учился и дрался так, будто родился не с рогами, а с кинжалами. А вот Тиамат всегда стремился быть лучше всех. Он хорошо проявлял себя в ближнем бою — что типично для красного полукровки, но также он был наблюдателен и сосредоточен — что нетипично для красного полукровки, но прекрасно подходило для работы копом. Помимо этого Тиамат пытался научиться всему, до чего только мог дотянуться. Он даже часами пялился в пустые для него книги Дюрандаля, но озарения так и не получил. Кажется, он женился. Супруге будет с ним непросто, если она не домашний тиран. Этих двоих Дюрандаль знал. И, так как он тоже был Центаури, ему было прекрасно известно, как убить двух агрессивных демонов. Он учился этому с рождения, а магия в руках была не более чем приятным бонусом к навыкам наёмного убийцы. А вот Антарес он не знал. И непонятно, что было опаснее и безрассуднее: спалить советника королевы демонов и демона-лорда или же позволить королеве вампиров укусить себя. Лучше бы и дальше тихо сычевал в библиотеке, — подумал Дюрандаль, но не сказал этого вслух.