Непохожие похожести

— Сегодня ты оденешься в это, — тоном, не предполагающим никаких пререканий, объявляет Хуайсан, протягивая Яо аккуратную стопку полупрозрачной материи алого цвета. Это три халата, двое из которых украшены вычурной вышивкой. Они относятся к тому виду одежд, которые вместо того, чтобы благочинно скрывать тело, лишь ещё больше подчёркивают его прелести. Последний раз нечто подобное Мэн видел на своей матушке. Не самое приятное зрелище, на самом деле. — Я это не надену, — хмуро ответствует он своему мучителю. — Ну... так было бы ещё интересней... — хитро улыбаясь, говорит Незнайка, и Яо, чьи нервы уже давно немного потрепанные, дёрганным движением вырывает одеяния из рук Не. — Дай одеться. Я сейчас спущусь, — произносит он с краткостью, достостойной Ханьгуан-цзюня. Лишь когда Хуайсан совершенно покидает комнаты, Яо вылезает из уютного кокона одеял, после чего облачается в три слоя одежд, подвязывая их под узкой грудью. В этот момент он чувствует себя девой, идущей торговать цветами. Одно лишь это чувство выводит его из себя до невыносимого. В зеркале отражается миловидная, почти девически хрупкая фигурка, которой алый цвет одеяний придаёт лишь ещё больше изящества и ранимости. Лицо бледное, но тонкий слой косметики, нанесённый умелой рукой, хорошо скрывает все признаки усталости и вечного недосыпа. На высоком лбу точка цвета киновари словно смеется над его бедственным положением. А прозрачность многослойности одежд не только не прячет, но кажется, даже демонстрирует всему миру каждый плавный изгиб пропорциональной мышцы, каждый острый угол выпирающей кости его тела. Яо хмурится — его отражение в ответ сводит брови в зеркальном жесте, и даже в этом есть что-то запретно вожделенное... Он чувствует страх, постепенно наполняющий его сознание сладковатой горечью. Зачем Хуайсан принёс ему именно эти одежды? Неужели, других не было? Или это непрозрачный намёк на то, что близится время сокращения дистанций? Яо не будет, не будет думать о том, что фениксы вышитые на верхнем ханьфу слишком очевидно намекают на свадебный наряд невесты. Он мужчина, и у него даже свадьбы не предвидится. Просто Незнайка любит красивые вещи, не так ли? На багровом халате Хуайсана змеятся драконы, переплетаются хвостами, соприкасаются рогами. Кажется, нужно только глаза нарисовать, и огромные ящеры воспарят над землёю. Изящные белые руки главы Не, не знавшие никогда тяжёлого труда, придерживают глиняный кувшин, разливая прозрачное рисовое вино по пиалам; на серебряном подносе лежат яблоки, алые, как кровь, пролившаяся на скатерть. — Яо-мэй, ты вовремя! — улыбаясь, восклицает Хуайсан, заканчивая разливать напиток и тут же услужливо предлагая своему дорогому гостю стул. — Ты ведь ешь яблоки? — с толикой беспокойства спрашивает он. — Извини, что не уточнил сразу. Рассеянный, как всегда, ха-ха... Яо только кивает, находясь в некой форме прострации. У вина странный сладковатый вкус, оставляющий горьковатое послевкусие. Этот аромат, эта сладковатая горечь — всё это кажется заклинателю до странности знакомым... только вот не вспомнить пока, когда ему приходилось сталкиваться с подобным до этого. Осознание приходит в тот момент, когда он почти утрачивает контроль над своим телом, в минутном забытьи прикусывая нижнюю губу. Все кажется нереальным и немного расплывчатым: неясный туман, в котором он плывёт без цели и сознания. — Съешь яблоко, А-Яо, — с нотками сладострастия шепчет ему человек, чьи черты, как пятна мокрой акварели, расползаются по холсту картины бытия, почему-то придавая ему все больше и больше сходства с Первым Нефритом. — Эргэ? — немного удивлённо и немного обиженно отвечает Мэн. — Но з-зачем мне есть это яблоко? Силуэт слегка покачивает головой, и хотя Яо не может видеть достаточно ясно, ему кажется, что человек напротив улыбается ему в ответ. — Неужели, этот средний брат так плох, что его Яо даже кусочек яблока откусить ради него не согласится? — сетует это отражение из кривого зеркала, и голос его звучит, как из глубокого колодца, что ни интонации, ни тембра не разобрать. Яо немного трясёт головой, будто это действие способно прогнать наваждение, но, конечно, это не помогает. «Эргэ» слегка смеется, будто над ним, и Цзинь, будучи не способным сносить подобное отношение, преисполнившись решимости, принимает румяный плод из чужих рук, тут же вгрызаясь в сладкую мякоть. Яблоко немного кислит, что совершенно естественно для деликатеса подобного рода, однако эта пряность, примешивающаяся к изначальному вкусу фрукта, перебивающая его собственный аромат своей приторностью и сладостью... Опийный мак в убийственном соединении с дурман-травой. Это может означать лишь одно... Мысль умирает, не закончившись. И мир его тонет в галлюциногенном бреде. А-Яо. Теперь он А-Яо. Больше никаких сестричек и прочих насмешливых прозвищ. А-Яо... Голос зовет его, руки протягиваются к нему. Кто-то смеется, кто-то умирает от сильнейшей жажды в целом мире. От жажды крови. — Хочешь?.. Ты ведь хочешь, не так ли?.. Яо мотает головой, так некстати вспоминая младшего брата. Призрачное лицо давно мертвого А-Юя очередным неясным видением вспыхивает ослепляюще ярко. В глазах — укор и сожаление. «Яо-гэ, как же так?» — читает он по безмолвствующим устам покойника. «Не трожь!» — хочется ему закричать. — «Ты ведь и так забрал всё, что у меня было, чего еще ты хочешь?!» Его мучитель снова таинственным образом принимает обличье среднего брата, на чьих устах лежит печать усмешки Незнайки. — Просто кивни, — шепчет он ему так откровенно и бесстыдно, что их относительно недавний поцелуй приобретает новые значения и смыслы... А-Яо кивает, и обреченность затапливает его помутившийся рассудок. А-Яо хочет умереть.