Непохожие похожести

Остаток дня проходит как в тумане. Снова бред и неясные видения. А-Яо тонет в них… Перед глазами лицо Сичэня, выражающее осуждение и презрение. — У меня не было выбора, эргэ… — умоляет сломленный и павший глава Цзинь. — Я должен был… Сичэнь молчит. Наверно, всё дело в том, что сам Яо понятия не имеет, что бы ответил эргэ на его мольбы. Он вообще, кажется, уже больше ничего не знает… Его вырывает из очередной ужасной иллюзии лекарь, пришедший осмотреть его. Это девушка и лицо ее слишком знакомо. Неужели это… — Госпожа Вэнь… — хрипит Яо, и в голосе его столько мольбы и отчаяния, что хоть сейчас же вены вскрывай, лишь бы не терпеть больше этого позора. — Вы… вы… — Я жива, если вы об этом, — с привычной строгостью обрывает его целительница. — Вам не следует сейчас слишком перенапрягаться, господин Цзинь, ваша жизнь ещё несколько дней назад была на волоске, но к счастью состояние ваше мне удалось несколько стабилизировать, и даже руку… Яо не слушает ее, лишь смеется своим каркающим смехом смертельно больного. Если бы он сейчас же мог сдохнуть, это было бы для него большим облегчением. — А вы всех лечите теперь, да, госпожа Вэнь? Или только тех, на кого Незнайка укажет?.. Ещё немного, и он снова кровью захлебываться начнёт. Конечно, не проходит и минуты, как медицинская игла, проткнув нужную акупунктурную точку, вынуждает его успокоиться. — Я не для того вас спасала, чтобы вы сейчас сводили счёты с жизнью, — тоном, не предполагающим дальнейших обсуждений, произносит женщина, и следующим действием продолжает осматривать уже неподвижного пациента. — Сначала вылечу вас окончательно, а потом делайте, что хотите. Она уходит довольно быстро, и Яо снова остается один на один со своими кошмарами. Сон не идёт к нему всю ночь. Он слышит крики сотен умирающих, на самом деле давно им убитых. Они взывают к возмездию, пока их убийца сходит с ума в своей одиночной палате гостевых покоев резиденции ордена Цинхэ Не. Не Хуайсан решил свести его с ума? Что ж, его право. Кто теперь этот Мэн такой, чтобы иметь право решать хоть что-нибудь? Даже его собственная судьба сейчас в чужих руках. Смерть стала бы для него освобождением от этих мучений, но Вэнь Цин и правда знает своё дело. Медленно, но верно организм в самом деле идёт на поправку… чего не скажешь о состоянии души этого Мэна. Неужели, в конце-концов он должен будет впасть в совершенное безумие без надежды на исцеление? — А-Су… я не убивал его, — скулит Яо, кажется его гордость умирает с каждым криком, вырывающимся из уст, которые он тщетно пытается сомкнуть. — Я не убивал А-Суна… он должен был быть спрятан… никто не должен был знать… Но я не убивал его! Я не убивал своего сына! Жусун был милым мальчиком, хотя его болезненность и была довольно подозрительной. Он никогда не добился бы ничего. Возможно, позднее Гуанъяо инсценировал бы его смерть, спрятав не совсем здорового сына подальше от чужих глаз, но так уж случилось, что было совершено покушение, в результате которого мальчик, едва достигший пятилетнего возраста, был убит. Смирился ли с этим удрученный отец? О нет, нет-нет, конечно, он не мог оставить все, как есть, и каждый, кто был хоть как-то причастен к смерти Жусуна скончался тем или иным образом. Не имея возможности вернуть сына к жизни, Яо не лишил себя права отомстить и отомстил убийцам сполна. Плод кровосмешения и правда не должен был никогда появляться на свет. Порой глубокой ночью, лёжа в своей постели, Верховный Заклинатель умолял небеса, чтобы те каким-нибудь безболезненным способом лишили его сына жизни. Он желал сыну тихой смерти праведника, но он никогда и не предполагал, что всё обернётся таким образом. Он ненавидел себя всей душой за эти постыдные желания, ведь А-Сун был его сыном. Винил ли он себя в его смерти? Вне всяких сомнений. Ведь если бы не его еженощные молитвы… — Уйдите прочь! Оставьте меня!.. Ненавижу! Ублюдки! Сволочи! Чтоб вам там пусто на том свете было!.. Не трогайте! Нет!.. — А-Яо, — тихо, но непреклонно зовёт его кто-то. В голосе отчётливо слышны нотки стали. — Яо-мэй, проснись!.. Конечно, это Хуайсан. Будто может кто-то другой осчастливить его своим присутствием в этой уютной тюрьме. Яо глядит на него с ненавистью и неприязнью. Когда этот человек оставит его, наконец, в покое? Разве не достаточно было ему того, что доброе имя Гуанъяо было опорочено, а вся правда вынесена на всеобщее обозрение в столь любимом среди масс гиперболизированном виде? Чего ещё хочет Незнайка от него добиться, сохраняя ему жизнь, но не выдавая его на всеобщий суд? Это какой-то новый изощренный способ мести? Или же что-то другое? — Тебе стоит поужинать, сестрица, — все тем же слащавым тоном увещевает его Хуайсан. — Уже целый день спишь беспробудно, а ведь вчера утром ты был даже почти бодрым… Неужели мой амулет «Воздаяние по заслугам» столь сильно пошатнул твое душевное состояние?.. Амулет «Воздаяние по заслугам»? Что ж, в таком случае неудивительно, что последние двадцать четыре часа были наполнены лишь болью и страданиями всех его жертв, которые этому Мэну пришлось испытать на собственной шкуре десятикратно превосходящими по своей силе те мучения, которые он доставлял тем несчастным, которым не повезло оскорбить или обидеть его чем-нибудь однажды… Возмездие за возмездие? Как иронично, однако… На столе возле его циновки источает приятный аромат тарелка супа, отчего у Яо под ложечкой сосать начинает. Он несколько дней уже не ел и не пил, потеряв при этом изрядное количество крови… и как он только не умер во второй раз от обезвоживания? С трудом он заставляет принять себя относительно вертикальное положение — рана на груди от Шоюэ ещё не зажила и мучительно даёт знать о себе. — Ох, не переживай, Яо-мэй, этот Не позаботится о себе, — привычным для себя тоном «ну да, я дурак, а что вы мне сделаете — ничего не знаю» восклицает Хуайсан, начиная хлопотать возле Мэна, словно тот совсем немощный и ни на что не годен. — Нет нужды. Сам справлюсь, — переборов небольшую тошноту, довольно резко осаждает его А-Яо. Его хватает на несколько ложек, а потом его желудок отвергает всю принятую пищу, и его рвёт прямо в корыто, заботливо оставленное Незнайкой у постели его пленника. Кто-то проверяет течение его ци по мередианам, умело пальпирует его лицо и грудь. — Ты уже почти здоров, — как из-под толщи воды доносится до него голос Вэнь Цин. — Все твои беды здесь, — она мягко касается пальцами висков своего пациента. — Твой мозг убивает себя сам. Если бы ты хотел, давно бы уже поправился… — А если я не хочу… поправляться, — шепчет Яо. — Если я вообще… не хочу… Он не договаривает фразу, но продолжение подразумевается. Он не хочет жить, да и зачем ему это теперь. Он пленник здесь, и никто не придёт и не спасёт. Для всего мира он давно мёртв — пал в храме Гуаньинь от руки старшего брата, и эргэ уже вряд ли будет его искать, хотя, если потребуется, Яо ещё сотни раз отдаст жизнь за Хуаня. Сейчас в его голове, и правда, мыслей не счесть. От чувств грудь сковывает тугое свинцовое кольцо боли. Что он теперь может изменить, когда даже принятие пищи для него такое большое испытание? — Ты… как ты можешь так говорить? — с искренним изумлением спрашивает его лекарь. Яо молчит. На сердце так больно, словно сотни ядовитых осколков грудь пронзили. — Нет нужды для беспокойств. Спасибо, госпожа целитель. Он улыбается, но единственное чувство, которое выражает эта улыбка — горечь. Он — полное олицетворение имени его духовного оружия. Он искренне сожалеет о своём появлении на свет. Возможно, если бы он не родился, многие беды не случились бы. Вэнь Цин уходит, ее черты размываются, словно туман его бреда поглощает их. Мрак окружает его, и начинается очередная битва, где противостоящие силы не равны. Очередная битва, в конце которой его ожидает неизбежный проигрыш.