Con fuoco

Мне нравятся твои крики, Удары током, огнестрельные выстрелы, Я скулю, будто пёс у порога. Сделай меня глубоким, В спину, в упор и сбоку. Выпусти красную пасту, Мы с тобой чертовски прекрасны. Zoloto – Рёбра

***

Кир никогда не любил заниматься самообманом. Он был даже, наверное, чересчур прямолинейным, искренним в своих эмоциях и поступках, предпочитал действия словам и всячески старался выражать свою позицию. Во всём, что не касалось музыки, потому что быть всеобщим разочарованием (когда в пятнадцать лет Кирилл заявил, что больше не хочет играть на барабанах, его мама плакала около часа) ему категорически не хотелось. Но во всём остальном, – да, Кир старался быть честным. Хотя бы по отношению к самому себе. Поэтому, когда на следующий день после концерта Макаров проснулся в своей кровати, лениво размышляя о событиях накануне, он не разозлился на самого себя. Ему действительно нравился жутко раздражающий, эмоциональный, деспотичный, вредный, саркастичный придурок с арсеналом убогих шуток. Кириллу нравился Шура, и его глупый мозг отказывался придумывать отмазки для этого чувства, подкидывая воспоминания с прошедшего вечера. И, конечно, хотелось бы списать всё на мандраж после концерта, на эйфорию от успеха, но Кир слишком отчётливо понимал, что это не было наваждением. Да и в принципе его повседневной жизни это не мешало. Макаров спокойно почистил зубы, принял душ, придирчиво рассматривая в зеркале отросшие виски, постоял в планке, поотжимался (барабаны требовали хорошей физической формы), снова принял душ. Позавтракал бутербродами с колбасой, налил себе кофе, мимолетом оценивая общее состояние. Всё было нормально. И всё так бы и оставалось, если бы неугомонный синеволосый триггер не решил напомнить о себе внезапным сообщением: "смотри, там выложили фотки!" Кир сглотнул, стараясь не думать о том, как противно-сладко ёкнуло что-то внутри, когда он увидел уведомление на экране, и открыл ссылку на альбом. Фотографий со вчерашнего концерта оказалось неожиданно много. На них толпа смеялась, поднимала руки вверх, что-то кричала (Кирилл даже заметил Таню и её подругу, имя которой напрочь забыл). Долго разглядывал кадры с собой за барабанами. Со стороны выглядело куда круче, чем казалось посреди трека, когда Макаров пафосно крутил палки в руках. В комментариях уже успела отметиться пара человек, и их сообщения пестрели смайликами разной степени восторга. Кир бездумно пролайкал их, листая дальше. Спустя ещё десяток фотографий он всё же ответил Шуре, почему-то непривычно долго размышляя над текстом:

"Вау, крутые".

Мальвина прислал на это гифку, где персонаж ДиКаприо закатил глаза, закусывая кулак. Кирилл закрыл диалог, шумно выдыхая и делая глоток остывшего кофе. Становилось нервно и дискомфортно. Хотелось вернуться на шаг назад, когда одно упоминание Шуры вызывало стойкое желание уйти жить в лес. Сейчас же Кир ловил себя на мысли, что никакой лес не решил бы его вопрос, и это отдавало какой-то ядерной безысходностью. Или злостью. Иногда Макаров путал эти эмоции, потому что из одного непременно вытекало другое. Выходные пролетели на одном дыхании. По мнению Кирилла, на дыхании предпанического состояния. Пока он бездумно переписывал конспекты, мысли то и дело утекали в сторону предстоящей репетиции, которую Шура назначил на вечер вторника. Макарову жутко хотелось оттянуть момент, когда он снова увидит Мальвину, но внутри зудело дурацкое предвкушение, от которого не помогла избавиться ни джазовая гармония, ни история музыки. Кир задумчиво постучал карандашом по краю рабочего стола и, выключив лампу, лёг в постель, надеясь, что ранние пары выбьют из него хотя бы часть задумчивости и назойливого желания спонтанно написать Шуре и спросить, как у него дела. До телефона Кирилл так и не дотянулся. Накрылся одеялом, спрятал голову под подушку и постарался уснуть. Пары не помогли. После концерта университет показался Киру ещё более пресным, а преподаватель по барабанам ещё более занудным. На практикуме пожилой Андрей Петрович, бесконечно одёргивая узкий коричневый пиджак, бубнил, тыкая пальцем в ноты: – Кирилл, поймите, барабаны это о чёткости! О стройности, о структуре! А у вас, вон, опять… Локти в разные стороны, "двойки" гуляют, ну разве же это хорошее исполнение? Нет, конечно, если вы хотите всю жизнь играть в средненьких коллективах… Кир сжал палочки в руках, мысленно уговаривая себя не срываться. Удивлённо отметил этот момент – раньше бы вылетел из аудитории, хлопнув дверью, а тут сидит, терпит. Это было непривычно странно, Шура бы точно оценил. Или посмеялся бы сначала, но затем непременно оценил в свойственной ему саркастичной манере: "Взрослеешь, детка. Скоро вообще станешь белым и пушистым". Макаров даже усмехнулся, представив себе голос и ухмылку Мальвины. Надо будет ему рассказать и проверить. Кир был бы не против услышать нечто подобное от Шуры. Тот ещё вполне мог бы сжать его плечо в ободряющем жесте, что-то вроде: "Вот видишь, и тебе не обязательно всё громить…" – Кирилл, я говорю что-то смешное? – Андрей Петрович снова постучал пальцем по нотам. – Чего вы улыбаетесь? У вас госэкзамен через пару месяцев, а вы всё ещё играете, как… Кир моргнул, отгоняя образ Шуры, и ответил: – Как кто? – Как человек, которому плевать на то, что барабаны это о чёткости, о стройности… Преподаватель зашёл со своими претензиями на второй круг, и Кир расслабленно откинулся на стену, пропуская мимо ушей все нотации. Госэкзамен пугал его в последнюю очередь. Программу он знал, а "гуляющие локти" с недавних пор перестали его беспокоить. На концерте он даже и не думал о своём теле, играл, крутил палки в руках, как фокусник, делал всё, чтобы толпе понравилось. Ни одному заплесневевшему в стенах вуза Андрею Петровичу такое и не снилось. И это чувство собственного превосходства вдруг полностью затмило всю злость от вида преподавателя. Кир беззвучно фыркнул. Бесполезная трата времени. Вместо того, чтобы сидеть тут и слушать причитания, он бы мог уже залипать в приставку дома. Или даже, может, написать Шуре и приехать на репбазу, если он там… – Кирилл, ещё раз! – Андрей Петрович наконец выдохся, включая минусовку. – И-и-и раз, и-и-и два… Кир со вздохом выпрямил спину и вяло отстучал отсчёт, начиная играть. Скукотища. Несчастный Smoke On The Water, который ему подобрал преподаватель, уже набил оскомину, кажется, каждому студенту на музфаке. Святая классика, которую с энтузиазмом пытались всучить и вокалистам, и инструменталистам, у Макарова вызывала только желание долго и показательно зевать. Наверное, если бы во время первой встречи Шура предложил бы Киру сыграть этот трек, то второй репетиции попросту бы не случилось. Но Мальвина выбрал Blink 182, и Кирилл не сдержал мимолетное желание улыбнуться, впрочем мгновенно себя одёргивая. Этого ещё не хватало… Весь оставшийся вечер и следующий учебный день Кир провёл в состоянии близком к гипервентиляции. Он не то чтобы переживал, просто, чем сильнее приближалась репетиция, тем ощутимее надувался метафорический шарик в груди, норовя лопнуть. И это начинало раздражать, потому что Макаров совсем не хотел выглядеть влюблённым идиотом или невротиком. Он вообще не очень хотел, чтобы его неожиданные чувства хоть как-то влияли на их сугубо рабочие отношения с Шурой. Даже несмотря на то, что опыт отношений с парнями у Кирилла был (хоть и минимальный), Мальвина совсем не был похож на басиста Диму, с которым у Кира случилась короткая интрижка на первом курсе. Макаров вспоминал это без эмоций. Они оба были на стрессе из-за первой сессии, поэтому обжимания с мокрыми поцелуями под лестницей в корпусе универа закончились так же быстро, как и начались. Никто не был в обиде, а Дима вообще отчислился в конце второго курса и ушёл в армию. Кир с ним даже больше не общался, было и прошло. Зато впервые с подросткового возраста удалось разобраться в своей ориентации. Макаров воспринимал это, как бесценный опыт. А вот с Шурой опыт казался американскими горками, которые Кир откровенно недолюбливал с детства. Когда он приехал на репетицию, все уже были на месте. Музыканты настраивали инструменты, пока Шура сидел на диване, по-турецки скрестив ноги. Кирилл быстро поздоровался, сменил ботинки на кроссовки и присел рядом с солистом, бросая взгляд на маленькую стопку бумажек перед Мальвиной. – Чем занимаешься? – Кир покосился на экран телефона, который Шура держал в руках. Банковское приложение как раз выдало ему весёлую зелёную галочку сообщая об успехе операции. – А, это счета, да? Мальвина кивнул, вбивая очередную сумму и нажимая на "Оплатить". На экране повисла анимация загрузки, а затем снова появилась зелёная галочка. – Играю в ответственного взрослого, чтобы нас не выгнали с репбазы, а дома не отключили свет и воду, – Мальвина наконец отложил бумажки в сторону, поворачиваясь к Киру. – К счастью, я договорился о концерте в очень клёвом месте, и если мы не облажаемся, то можно будет на время стать безответственным взрослым и просрать все деньги на какую-нибудь хрень. Кирилл усмехнулся. – Что за место? – Какой-то пафосный клуб в центре, – Шура встал с дивана, потягиваясь, отчего его чёрный лонгслив слегка задрался, демонстрируя полоску бледной кожи над поясом джинс. Макаров резко перевёл взгляд на ковёр. – Из всего, что я уловил: нам нормально заплатят, у них хороший звук и есть гримёрка. – Гримёрка, – повторил Кирилл. – Типа настоящая? С зеркалами и диваном? – В душе не знаю, – Шура щёлкнул пальцами, а затем обратился ко всем присутствующим: – У нас много работы, встаём-встаём! Репетиция проходила по классической схеме. Кто-то косячил, Мальвина останавливал трек, песочил лузера, бросаясь язвительными оскорблениями, а затем все продолжалось. Кир честно пытался не отвлекаться, но получалось через раз. Потому что Шура совершенно внезапно стал казаться интереснее, чем раньше. Кирилл пропускал такты, внезапно заглядевшись на руки, сжимающие микрофон, на шею с напряженными венами, на довольную улыбку. Один раз Макаров почти выронил палочки, когда Шура решил быстро выпить воды во время проигрыша, и капли скользнули мимо его губ по подбородку и ниже, ниже… Кир начинал раздражаться, потому что это было слишком. Он залипал, застывал, терялся, а попытки отвести взгляд заканчивались ничем. Всё его существо отказывалось функционировать нормально, пока рядом стоял Мальвина. А когда репетиция закончилась, и на базе остались только Кирилл и Шура, стало вообще не до шуток. Потому что солист собственнически вытащил палки из рук Макарова, покрутил их в руках, придирчиво осматривая, а потом вернул со словами: – Купи себе новые, детка. Кира ужасно бесило это прозвище. Раньше. Бесило оно раньше, потому что сейчас, после хорошей репетиции, с раскрасневшимся Шурой наедине, это глупое "детка" прозвучало так, что Макаров даже не с первого раза уловил суть просьбы. – Я… Да, куплю, – Кирилл неловко натянул куртку. – Идёшь курить? Шура кивнул, накидывая на плечи пальто, и толкнул дверь. Макаров вышел вслед за ним, мысленно уговаривая себя перестать быть придурком. Ну понравился тебе парень, ну красивый, ну смешной даже, ну это же не повод давиться воздухом и терять дар речи? Кирилл устало закурил, передавая Мальвине зажигалку. – Я всё ещё хочу подвести тебе глаза перед концертом. Кир моргнул, замечая, как Шура чуть прикусил губу и улыбнулся. – Я уже говорил, что это произойдёт только через мой труп, – Макаров выдал привычную отмазку и выдохнул дым. – Да и нафига? Там темно, я вообще сижу сзади. Перед кем выпендриваться? – Ну… – Шура задумчиво посмотрел вверх. – С подведёнными глазами ты определённо можешь выпендриваться передо мной. Кирилл силой мысли загасил внутренний визг человека, с которым, кажется, флиртовал объект симпатии. Нельзя поддаваться. Мальвина, если так подумать, вообще флиртовал с самой первой их встречи. Воспринимать происходящее за чистую монету было чревато разочарованиями. – Предлагаю спор, – Кир бросил окурок в банку из-под томатной пасты у входа и улыбнулся. – Если в гримёрке будет диван, – я дам тебе подвести мне глаза. Если дивана не будет, то, тысяча извинений, никакого макияжа. Идёт? Шура молчал около минуты, размышляя над сделкой, а затем протянул руку для рукопожатия, мягко сжав мозолистую ладонь Кирилла своими длинными пальцами. Макаров беззвучно сглотнул, внезапно поймав себя на мысли, что совершенно не знает, на каком музыкальном инструменте играет Мальвина. Барабаны, по понятным причинам, отметались сразу. Шуре бы определённо пошла гитара, но кожа рук у него была гладкой и мягкой, как и подушечки пальцев. Может быть, духовые?.. – Я, конечно, не против, но ты держишь мою руку уже целую вечность. Кир резко отдёрнул ладонь, чувствуя, как краснеет и буркнул: – До завтра. Шура звонко рассмеялся. – Не опаздывай.

***

Это был официально самый уродливый диван в мире. Когда Кирилл увидел его в первый раз, ему показалось, что это произведение мебельного искусства принесли сюда прямиком из Ада, потому что фиолетовое, слегка облезшее чудище, с покрытым миллионом заломов и складок пахучим кожзамом, навевало мысли не об уюте, а о венерических заболеваниях. Макаров даже не стал ставить на него рюкзак, приткнув тот на туалетном столике. В целом, конечно, их не обманули. Гримёрка в клубе была. Даже с табличкой, светом и диваном. А ещё со стойким запахом каких-то старых духов (кто-то явно разбил тут флакон) и кучей надписей на стенах. Некоторые были сделаны маркером, а некоторые выцарапаны прям на светлой штукатурке. Кир успел прочитать пару признаний в любви и несколько названий групп, прежде чем в помещение почти с ноги влетел Шура, мгновенно утаскивая басиста и гитариста на сцену. На Кирилла он внимания почти не обратил, только указал пальцем на диван, а затем на свой уже подведённый глаз. Кирилл мысленно сделал пометку больше никогда не спорить с Шурой. Никогда и ни о чём. Саундчек они отыграли довольно ровно и без особых накладок – звук в клубе действительно был отличный. Конечно, Мальвина в свойственной ему манере чуть не устроил ссору с басистом, но, когда тот пригрозил, что свалит, Шура даже прошипел какое-то извинение. Кирилл не сдержал смешка. Шуру, кажется, впервые на его памяти обыграли на собственном поле, и это было чем-то новым. А потом саундчек закончился, басист и гитарист ушли болтать с официантками, а Мальвина, коварно улыбаясь, поманил Кира пальцем и направился обратно в гримёрку. Макаров встал из-за установки и выдохнул. Спор он продул. Его ждал макияж. – На этот пиздец я не сяду, – сразу же обозначил Кир, кивая в сторону фиолетового монстра, когда за ними закрылась дверь. – Не хочу заболеть чумой. – Ну, твоя сестра, вроде бы, доктор, – Шура вытащил из своего рюкзака большую косметичку. – Вылечит, если что. – Она не чумной доктор, а психолог. Не считается, – возразил Кир. – Этот диван выглядит, как рассадник гонореи. И вон то пятно уж очень подозрительное. Нет. Шура закатил глаза. – Не знал, что ты такой брезгливый. – Я не брезгливый, я забочусь о собственном здоровье, – фыркнул Кирилл, усаживаясь на стул у туалетного столика. – Лучше? – Гораздо. Шура перехватил пальцами чёрный карандаш, придирчиво осматривая фронт работ. Глаза у Кира были действительно красивые: серые, глубокие, с тёмным ободком вокруг слегка расширенных зрачков. Подводить их нужно было тонко и осторожно, чтобы стали ярче, а не потерялись в макияже. Это Шура, как обладатель светлых глаз, умел. Он подошёл чуть ближе, становясь аккурат между коленей Кира, осторожно взял Макарова за подбородок, бережно разворачивая его лицо к свету, и приступил к делу. Кирилл прикрыл глаза, но участившееся дыхание, быстро поднимавшее и опускавшее грудь, скрыть не мог. Шура привычно растушевал подводку на верхнем веке, наслаждаясь результатом, а затем попросил: – Открой глаза и посмотри наверх. Макаров послушался, разглядывая низкий заляпанный чем-то потолок. Пальцы Шуры на его лице ощущались правильно и приятно, а сам Мальвина наклонился так близко, что Кирилл почуял мятно-сигаретное дыхание. Мозг начинал буксовать, ладони зудели в желании прикоснуться, и Кир несколько раз сжал свои колени, убеждая себя не делать этого. Место, время, ситуация – всё это было неправильным для каких-то первых шагов. Через час у них начинался концерт, и портить всё своими неожиданными желаниями, было нецелесообразно. Поэтому Кирилл терпел и смотрел наверх, пока Шура старательно рисовал ему лайт-версию "смоки айз". – Готово. Любуйся. Мальвина отступил на шаг, убирая карандаш обратно в косметичку, и Кир повернулся к зеркалу, разглядывая результат. Что ж, кажется, ему действительно шло. Чёрная подводка делала взгляд глубже, чуть опаснее, немного загадочнее. Интереснее. Макаров моргнул, и отражение моргнуло тоже. Красиво. – Я же говорил, – самодовольно хмыкнул Шура, подходя со спины и ладонями легко сжимая плечи Кира. – Рок-звезда. – Вышло неплохо, – Кирилл посмотрел Мальвине прямо в глаза через отражение. – Доволен? – Как ребёнок на Новый год, – Шура улыбнулся. – Пойдём. Хочу увидеть тебя в этом образе на сцене. Если Кир и думал, что предыдущий концерт был классным, то теперь ему казалось иначе, потому что уровень стал выше. Это уже не было выступлением безымянных музыкантов, их узнали, на них пришли те, кто видел их в прошлый раз. Толпе нравилось, толпа танцевала, люди подпевали известным каверам, которые они исполняли. Это было здорово. Новые палки в руках Кира были гладкими, но не скользкими, с басистом они играли синхронно и слаженно (что было чудом, так как на репетициях они в тандеме косячили чуть ли не больше всех). Шура пел, взаимодействовал с толпой, отрывался, светился энергией, казалось, сотни маленьких солнц, и выглядел так, что Кир уже не сомневался в том, что большая половина клуба влюбилась в Мальвину ещё на первом треке. Кирилл исключением не был. И пускай из-за барабанов его обзор начинался и заканчивался на спине солиста, Макаров видел реакцию толпы. В Шуру было почти невозможно не влюбиться. Им кричали и хлопали так, что пришлось сыграть обе песни заготовленные "на бис" – успех сладким энергетиком расползался внутри, всё кричало, пело, прожекторы и дым-машина делали выступление мощнее и ярче. А когда в Шуру прилетел чей-то чёрный кружевной бюстгальтер, который он повесил на микрофон, поблагодарив за подарок, Кир понял: вот ради чего живёт Мальвина. Не ради лифчиков, конечно, – поправил себя Макаров, – но ради вот этого признания. Ради людского обожания. Кир заряжался этим от него незаметно и быстро, поэтому, совершенно забыв о макияже, он потер глаза, а потом спросил, перекрикивая толпу: – Хочешь я кину палочки в зал? Шура улыбнулся так, что сердце Кира рухнуло куда-то вниз, проваливаясь в желудок и отстукивая там бешеный ритм. – Хочу! Макаров кинул, особо не метясь. После него и басист, и гитарист побросали в толпу свои медиаторы. Они были на волне, они нравились. И это было чертовски приятно. – О, блин, это было потрясно!– басист залпом опрокинул шот текилы, когда спустя пару минут они подошли к барной стойке. Сцену освободили, из динамиков полился поп-рок. – Хочу ещё. – Будет, – пообещал Шура, пальцами зачёсывая синие волосы назад. – Думаю, нас с вами теперь ждёт много классного. За музыку! Кир сделал большой глоток воды из бутылки, отсалютовав коллегам. А затем направился обратно в гримёрку. Ему очень хотелось переодеть майку и протереть себя хотя бы влажными салфетками, потому что быть потным ему не нравилось. Макаров усмехнулся. Возможно, Шура был прав, и он, Кирилл, действительно, брезгливый. Совсем немного. Зато пахнуть "Свежестью ромашек" ему нравилось куда больше, чем ароматом "Я только что отыграл концерт и почти получил обезвоживание". Усталость приятным весом навалилась на плечи, а стакан с ледяной водой бережно охлаждал ладони. Кир прикрыл глаза, но успел сделать всего один глоток, прежде чем дверь гримёрки распахнулась, и в помещение влетел Шура. Особо не церемонясь, он подскочил к Макарову, сидящему на том же стуле, где ему подводили глаза, отобрал стакан и опрокинул его в себя. Кир уже был готов возмутиться, но затем пара капель воды скользнула мимо Шуриных губ, скатываясь по подбородку и медленно скользя по шее рядом с чёрным крестом. Прямо как на репетиции парой дней раньше, но сейчас Кирилл находился меньше, чем в шаге, медленно теряя остатки последнего самообладания. – Я думал, в стакане будет что-то покрепче, – поморщился Мальвина, похрустывая ледышкой. – А это вода… Кир не планировал дальнейшее. Он даже не успел подумать. Немного приподнявшись на стуле, Макаров коснулся губами чертовой капли на шее Шуры, чувствуя солоноватый привкус кожи и быстрый пульс. Мальвина замер. Кир отстранился, глядя на него снизу вверх, выискивая в синих глазах хоть какой-то ответ на невысказанный вслух вопрос. Ожидая хоть какой-то реакции, потому что молчание с каждой секундой казалось невыносимее и невыносимее. Шура опустил пустой стакан на столик, делая крошечный шаг вперёд и снова оказываясь между бёдер Кирилла. Только теперь в его руках не было карандаша. На этот раз он бережно очертил кончиками пальцев скулы Кира, провёл по щекам, вискам. Большие пальцы остановились под глазами Макарова, а затем Шура еле слышно прошептал: – Подводка размазалась. – У тебя тоже, – хрипло ответил Кир, не имея никакой возможности пошевелиться. Шура отпустил короткий смешок, осторожно стирая излишки карандаша из-под глаз Кирилла, а затем быстро наклонился, касаясь его губ своими. В первое мгновение Киру показалось, что он очутился под водой. Он почти не слышал басов музыки из-за закрытой двери, все органы чувств, кроме осязания, притупились, оставляя его наедине с руками Шуры на лице, с его слегка обветренными губами и, о, горячим языком, скользнувшим по кромке зубов. Ладони Кирилла абсолютно правильно легли на поясницу Мальвины, притягивая ближе, пульс заполошно стучал в висках и горле, а в голове было пусто и гулко. Так, как надо. Целоваться с Шурой оказалось сродни фейерверку: он горячо прижимался к губам, игриво кусался, пальцами зарывшись в растрёпанные и ещё немного влажные после концерта волосы Кира. Они не пытались сделать этот поцелуй нежным и трепетным, напротив, контроль передавался в хаотичном порядке, выбивая из обоих шумные выдохи. Кир и сам не понял, в какой момент оказался на ногах, с ладонями в задних карманах Шуриных джинсов. Разница в росте ему совсем не мешала, он нагнулся, подчиняясь крепким рукам Мальвины, закинутым на его шею, а затем издал короткий стон, когда Шура подтолкнул его к дивану. Колени подогнулись, скрипнули пружины, а солист беззастенчиво уселся на бёдра Кира, лишь на секунду прервав поцелуй, чтобы выдохнуть: – Блять, какой ты красивый. Кирилл дёрнул Шуру на себя и испытал эйфорию, когда его снова поцеловали, выбивая остатки мыслей из головы. Макарова даже почти не смущал ужасный диван, к которому его прижимали, потому что на бёдрах сидел парень, который нравился ему чуть больше, чем абсолютно. Парень, который в какой-то момент скользнул пальцами одной руки под футболку, цепляя короткими ногтями пресс Кирилла, а другой щёлкнул пряжкой ремня. Кир резко остановился, пытаясь не улыбаться уж слишком широко, и мягко оттолкнул руку Шуры от своей ширинки: – Не сегодня. И точно не здесь. Мальвина несколько раз моргнул, прогоняя затуманенное выражение с глаз. Он не выглядел недовольным, скорее, растерянным, как человек, внезапно проснувшийся от долгого сна: – Это из-за дивана, да? – Определённо, – Макаров почти расстроился, когда Шура соскользнул с него, начиная приглаживать растрёпанные синие волосы. – Я и так на нём сидел. Буду мыться с "Доместосом". Мальвина рассмеялся, качая головой, а затем ухватился пальцами за шлёвки ремня Кирилла, притянул к себе и пробормотал прямо ему в губы: – Раз так, то, думаю, ты можешь посидеть на нём ещё. И против этого Киру было возразить нечего. В конце концов, этот диван явно видел и не такое.