Ты убивала колдунов?

      Когда Альда вошла, Эстос спал, уронив голову на груду тетрадей и свитков, которые перенёс к себе в постель.       Девушка старалась ступать бесшумно, чтобы не разбудить. Она не могла бы сказать, почему это важно – не будить его. Она просто хотел побыть с ним вот так – тихо, спокойно, не встречаться с его взглядом, потому что от этого её каждый раз обжигало счастьем, и болью, и осознанием вины.       Ты убивала колдунов?       Голос Дзоддиви всё звучал и звучал в её голове, а она безнадёжно повторяла старый ответ:       – Да, я убивала.       Cможет ли она вынести взгляд Эстоса, когда тот поймёт?..       Ей ведь нужно сделать два удара, не один, – и даже она не сумеет быть быстрой настолько, чтобы Эстос не понял. Он поймёт. Поймёт, что она его предала, что та, которой он так доверял, была подосланной убийцей.       Она успеет увидеть разочарование и отвращение в его взгляде.       Или придётся ударить сзади, в спину, в темноте… Не потому, что ей иначе не достичь цели, а потому что она больше всего на свете боится увидеть его глаза в то последнее мгновение.       Альда старалась думать о нём, как об обычной жертве. Будь это так, что бы она делала? Выбирала бы момент, искала бы второе сердце, решала, как именно этого человека нужно убить.       Ему подойдёт сталь.       Кинжал был любимым оружием Альды. Стрела безопасна для неё самой, но не так надёжна; удушение было долгим и безобразным; яды плохо и непредсказуемо действовали на колдунов.       Она бы выбрала кинжал. Кинжал быстрый и… требующий быть рядом, совсем близко. Такой, что смерть ощущаешь едва ли не пальцами.       Но она не может, не может. Она убьёт любого другого колдуна, но Эстос – он нечто иное, нечто большее!..       Альда почувствовала, как глаза у неё защипало и на них выступили слёзы. В груди стало тесно, так что ей пришлось снять с шеи плотный секковийский шарф – он душил, словно тяжёлый жаркий зверь, лёгший ночью на спящего.       Альда села на край кровати, и от шороха ткани Эстос проснулся. Его взгляд был непонимающим, но лишь одну секунду:       – Ты уже здесь?       – Твоя боль не вернулась? – спросила Альда.       – Нет… – Эстос замолчал, как будто прислушиваясь к тому, что происходило с его телом. – Хочется спать сильнее обычного, но на этом всё.       – Уже за полночь, – пожала плечами Альда. – Но в этом доме как будто никто и не думает ложиться. В одном из садов четвёртый господин принимает гостей, а в том переходе, где медные щиты, я встретила твоего отца и старшего брата.       – Ассара? – переспросил Эстос.       – Да, его. Он показался мне… не очень доброжелательным.       Эстос сгрёб все книги и тетради в одну сторону.       – Ассар – наследник Соколиного дома, этим всё сказано.       – Любимчик отца?       – У отца нет любимчиков. У него пятеро сыновей, но нет ни одного, что был бы без изъяна.       Альда пожала плечами и начала накручивать на палец одну из косичек:       – А разве есть хоть один человек без изъяна?       – Будущий первый господин Соколиного дома должен таким быть.       – И что не так с твоим старшим братом?       – Он не очень сильный колдун, вот в чём беда. Люди думают, что когда король умер, не оставив наследника, то власть просто упала в руки моему отцу, как спелый плод, но это не так. Ему пришлось за неё бороться. Он никогда бы не женился на принцессе, если бы не жестокая необходимость. Он должен был сделать это, чтобы получить власть, хотя принцесса ему не подходила.       – В каком смысле? – спросила Альда, не понимая пока, к чему Эстос это говорит.       – Принцессе было тридцать шесть, её лучшая пора уже миновала… Король не выдавал дочь замуж, потому что боялся, что её супруг может захватить власть. Он решил найти дочерям мужей только тогда, когда у него появится сын, наследник… Сын всё не появлялся, а принцессы старели. Но дело не только в возрасте – в Картале достаточно целителей, которые помогли бы зачать и столетней старухе, если бы первый господин о том попросил. В роду короля не было способных колдунов, никогда. Их кровь слаба… Ассар владеет кое-какой силой, но главе дома потребна вовсе не такая, иначе дом… он зачахнет.       – Как Изумрудный дом, – тихо сказала Альда.       – Да! – воскликнул Эстос, бросив на Альду изумленный взгляд. – Удивительно, что ты знаешь эту историю. Изумрудный дом был великим, но посмотри, что с ним стало! И по тем же самым причинам. Его глава взял в жёны вторую принцессу… Их теперешний первый господин – двоюродный брат Ассара по матери и тоже слабый колдун. Можно уже сейчас посмотреть, во что превратится Соколиный дом, если его возглавит человек, обделённый талантом.       – Но твой отец может назначить наследником любого из детей!       – Четвёртый господин одарён и мог бы стать великим колдуном, но он не обладает ни характером, ни силой воли. Лошади, игры в кости, петушиные бои и женщины – это всё, что его интересует. Пятый господин не исключительно хорош, но колдует много лучше меня и Ассара. Беда в том, что он излишне честолюбив, а ещё вспыльчив и недальновиден, действует сгоряча, не подумав. Он способен настроить даже самых верных союзников против себя.       – А ты?       – Я рождён вне дома. Даже если бы я был сильным колдуном и не страдал от неведомой хвори, от нашего дома многие бы отвернулись, возглавь я его. Так что отец несчастен. Вот если бы к талантам четвёртого добавить решительность второго, получился бы хороший наследник…       – Мои родители хотели, чтобы у них был сын. Но родилась только я.       – А я рад, что родилась ты… – Эстос провёл рукой по щеке Альды.       Вопреки всему, что Альда знала о себе, она не отпрянула, а наоборот потянулась навстречу.       Горячие, чуть подрагивающие от напряжения пальцы Эстоса скользнули ближе к её губам, провели короткую дугу под нижней, а потом…       А потом он сам коснулся её губ.       Альда пустила его внутрь с жаром, с готовностью, которые напугали её саму… Она не владела собой, в голове стало гулко и пусто до головокружения, и была одна лишь мысль – целовать его ещё и ещё, так это было приятно. Её словно сжирал изнутри медленный сладкий огонь…       Она вдруг поняла, что обеими руками притягивала Эстоса к себе – и сама не помнила, как и когда это сделала.       Его тело – широкая грудь, разворот плеч – казалось странно большим, крупным. Если бы Альда не была уверена в том, что и без оружия сможет обездвижить любого мужчину, ей, наверное, стало бы страшно от их близости и от их разности. Но сейчас… Касаться Эстоса, не пытаясь выискать второе сердце, казалось блаженством. Это был не огонь страсти, о котором слагали песни и поэмы, это было успокаивающее тепло близкого очага или пряного питья, поднесённого в холодный, промозглый день… Альда хотела бы остаться так навечно.       Альда прижималась к Эстосу всем телом, обнимала его, точно боясь отпустить, и сама не заметила, как стянула рубашку с его плеча.       Эстос остановился и посмотрел на застывшую ладонь Альды.       – Ты хочешь меня? – спросил он. Голос его был глухим, хрипловатым и тёплым, таким же обволакивающе тёплым, как их близость. – Хочешь?       Всё внутри Альды повторяло это простое и короткое слово, и потому, что это было правдой… Она хотела, и давно. Нет, не именно Эстоса – просто узнать, что это значит, быть с мужчиной.       – Да.       Эстос ничего не сказал, только шумно втянул воздух и прижался губами к виску Альды.       Он целовал её всё смелее, ласкал скулы и шею, а его пальцы тянули застёжки на куртке.       – Да, – снова прошептала Альда, – но, пожалуйста, не сейчас. Потом.       Она подозревала, что настоящая секковийка не сказала бы такого, но всё же произнесла:       – Для меня это слишком быстро.       Эстос, словно не слыша её слов, припал губами к её шее так низко, что Альда невольно содрогнулась от стыда – и от возбуждения тоже. Никто ещё не касался её настолько бесстыдно.       Ладонь Эстоса легла ей на грудь, мягко сжала… Груди у Альды были небольшими, так что Эстос мог легко обхватить одну, точно яблоко.       Он стянул куртку и рубашку вбок, обнажив грудь Альды. Губы Эстоса сомкнулись на её кончике, и от прикосновения влажного, обжигающе-горячего языка Альду выгнуло, и по телу прошла жаркая, тёмная, глубокая дрожь.       Другой рукой Эстос коснулся низа её живота, а потом рука пошла глубже. Альда, не помня себя, подалась навстречу и её бёдра судорожно сжались вокруг его руки, словно хотели вместить её в себя поглотить. Между ног зрела влажная тяжесть.       – Нет, постой… – простонала Альда, собирая в кулак остатки воли. – Не сейчас…       Эстос втянул воздух сквозь зубы, но всё же отстранился.       А Альда уже готова была его толкнуть…       – Сейчас не время, – сказала она, точно оправдываясь. – Произошло столько странных, непонятных вещей, а тебя заботит… Это всё, о чём ты можешь думать?       – Я думаю о многом, – улыбнулся Эстос, убирая со лба растрепавшиеся волосы. – О многом одновременно. И я не могу не думать о тебе, когда ты рядом.       – То многое, о которым ты сказал, – что это? Твоя болезнь? Твой долг перед домом?       – Моё волшебное исцеление. И мой отец…       – Твой отец? Ты в такой момент думаешь об отце?       – Всё не так просто, как если бы я был сыном торговца или военного… – Эстос покачал головой. – Если ты останешься в Соколином доме, тебе нужно будет принести клятвы. Прости, что не сказал сразу… Я не то чтобы совсем не подумал об этом, но тогда мне это показалось неважным.       – Клятвы верности дому?       Альда мысленно обругала себя: как же она сама об этом не подумала?!! Колдовские дома требовали клятв даже от самых незначительных прислужников вроде поливальщиков огородов и чистильщиков выгребных ям… Разве может быть позволено никому неизвестной секковийке просто так проходить во внутренние покои и уходить? На своё счастье, Альда не приносила клятвы верности ни одному из домов правого берега; кланы убийц выполняли указания любого из связанных с ними домов, а также жрецов Двора Смерти. Если бы она принесла обет Небесному дому или любому другому, то не смогла бы поклясться повторно – её губы не разомкнулись бы, а дыхание остановилось, чтобы не допустить лживых слов. Принести клятву Соколиному дому она сумеет. Но была ещё клятва крови… Она повелевала убить или умереть самому. Альда никогда не пробовала преступить её и всегда убивала тех, кого пообещала убить. Она слышала истории о членах своей семьи, которые неосмотрительно брали на себя неосуществимые обязательства; они умирали, пытаясь убить недосягаемых для их мастерства людей, потому что не могли отступить… Клятва не давала им покоя, вынуждала исполнить обещанное, пускай они и понимали тщетность попыток. Но вот что происходило с теми, кто намеренно уклонился от выполнения долга и отказался убивать, Альда не знала. Говорили, их постигла страшная расплата. Несравнимые ни с чем мучения… «Словно тысячи огненных червей медленно пожирают тебя изнутри», – так говорил отец. А имена этих людей были стерты со священной стены и забыты.       Но что же делать ей?       Если она – хотя бы в мыслях – откажется убивать Эстоса, на неё тут же падёт проклятие, и она сама умрёт в страшных муках.       Что же ей делать?       Альда вдруг поняла, что Эстос ей что-то говорит, а она не слышит.       – Я на мгновение задумалась, – честно призналась Альда. – И не слушала тебя.       – Я говорил про клятву верности дому. Это не так страшно, как можно подумать. И от неё можно освободиться, хотя и не полностью… Мы выберем день и час, чтобы ты могла прийти к моему отцу. Он наложит на тебя простое заклятие, и…       – Что значит «не полностью»? – спросила Альда.       – Это значит, что если ты… решишь уйти, – голос Эстоса дрогнул, – то не будешь обязана выполнять приказания господ нашего дома, но будешь по-прежнему связана клятвой молчания и не сможешь ничего рассказать об отце, устройстве поместья и прочем.       – Не выдам никаких тайн?       – Да, не сможешь ни слова произнести. Но ты же и не собиралась?..       – А другое? Я слышала от одного купца про полное повиновение, якобы слуги колдовских домов не имеют своей воли. Это правда? Я подчинюсь, чего бы ты ни попросил?       – Есть и такие клятвы, – кивнул Эстос, – но я не буду требовать их от тебя. Я не служанку себе ищу… – Эстос слабо, неуверенно улыбнулся, но тень неуверенности быстро слетела с его лица, когда он вновь заговорил: – Я хочу ввести тебя в Соколиный дом как свою наложницу.       – Наложницу?! – вскинулась Альда, не веря своим ушам.       – Это не значит, что ты будешь обязана спать со мной! – торопливо заговорил Эстос. – Это всего лишь название. Но твой статус в доме будет несравнимо выше, чем у служанки.       – Я не могу быть твоей наложницей! – Альда и сама не понимала, почему это предложение породило в ней такое яростное неприятие. Ведь это всего лишь слово, но даже слово…       Она не хотела становиться ничьей наложницей даже на словах! Она – убийца из клана Льессумов.       – Кейлинн, я не стану принуждать тебя делить со мной постель! То есть, я хотел бы, чтобы мы с тобой… Но не таким образом! Это всего лишь вопрос твоего положения в доме.       – Мне неважно положение, пусть оно будет ниже! Почему я не могу быть просто служанкой?       – Потому что тогда ты принесёшь клятвы беспрекословного повиновения, а наложница – она почти как супруга, от неё подобное не требуется… И самое важное: служанка находится в распоряжении всего дома, наложница же принадлежит только своему господину.       Альду передёрнуло от слова «принадлежит», однако она решила переспросить.       – И как это понимать?       – Служанка исполняет приказания любого, кто выше её. Если один из моих братьев захочет, чтобы ты легла с ним, ты должна будешь повиноваться. Таково право господ. Но если ты будешь моей наложницей, братья даже посмотреть на тебя не решатся, чтобы не навлечь гнев отца. Он нетерпим к таким проступкам.       – Я поняла, – сказала Альда, опустив глаза.       Альда не выходила из покоев Эстоса почти трое суток, пока они ждали дня, когда первый господин Соколиного дома сможет наложить на неё заклятие.       Альда сама не верила в то, что согласилась на это. Но это, и правда, было лучшим выходом.       Женщина такого низкого статуса – незамужняя секковийка, не принадлежащая к знати, – не могла считаться гостьей высокого Соколиного дома. Ульпин Вилвир и так пошёл на большие уступки, позволив ей находится в господских покоях несколько дней. Служанки, как и сказал Эстос, считались такой же собственностью дома, как столы или занавеси, в равной степени принадлежали всем членам семьи, и, как и во всех других богатых поместьях, служили и в постели своих господ тоже. Но если Кейлинн станет наложницей, то никто кроме третьего господина и его отца не сможет приказывать ей, и она сама будет распоряжаться слугами, если того захочет.       И всё равно: Тервел, её дяди да и все прочие будут в ярости, когда услышат это. Если, конечно, эти слухи до них дойдут… Но дядя поймёт. Он знает, что для того, чтобы выполнить порученное, убийца может пойти на всё, притвориться кем угодно, лишь бы достичь цели. Он будет в ярости, но и будет гордиться ею тоже. Его племянница проникла в самое сердце Соколиного дома, сделала то, что никому ещё не удавалось. И Дзоддиви поймёт тоже. Подумает, что это просто способ узнать про второе сердце Эстоса Вилвира.       В то утро, когда Альду наконец призвали к первому господину для принесения клятвы, она опять проснулась в объятиях Эстоса. Все ночи они проводили в одной постели, рядом… Он покрывал поцелуями её лицо, и шею, и грудь – и от этого тяжело и жарко становилось в голове, а вдоль спины словно лился тёплый мёд. Нескоро, но они засыпали, прижавшись друг к другу.       Слуги с вечера приготовили для госпожи Кейлинн одеяние, достойное наложницы третьего господина Соколиного дома. Нежно-бирюзовое платье было сшито из пяти слоев тончайшей прозрачной ткани – каждый внутренний слой чуть темнее внешнего, – а широкий пояс из посеребрённой кожи туго стягивал талию и поднимался до самых рёбер. Несмотря на пять слоёв, платье всё равно было слишком прозрачным для общих комнат, так что Альде пришлось надеть ещё и зелёную шёлковую накидку с узкими прорезями для рук. Волосы служанки заплели так, как носили секковийки.       В покои первого господина Альда пошла одна, потому что обычно в эти дни лунного месяца Эстос бывал в сознании всего по несколько часов в день. Он пока никому не рассказала, что его недуг отступал в близости Кейлинн, и вынужден был притворяться.       Двое слуг и четверо служанок провели её в покои главы дома и оставили в небольшом круглом зале с семью окнами. По некоторым признакам Альда догадалась, что это были личные покои первого господина: комната была убрана нарядно, но по сравнению с прочими залами Соколиного дома почти что скромно. На столах были разложены книги, лежали листы с записями, а позабытая на резной подставке длинная курительная трубка ещё дымилась.       Слуги, к удивлению Альды, удалились, и она осталась в комнате одна.       Она хотела сесть в одно из мягких кресел, но не знала, позволительно ли это. Скорее всего – нет. Так что она начала медленно обходить комнату и осматривать расставленные на специальных подставках диковинные вещи. Всего таких подставок было семь, по числу окон. На первой лежала книга с выцветшими страницами. Альда не знала языка, на котором она была написана. Над второй каким-то невероятным образом держался старый охотничий нож – он стоял вертикально на острие лезвия. Альда сначала подумала, что он был воткнут в подставку, но потом увидела, что он её даже не касался – просто висел в воздухе. На третьей стояло что-то вроде шкатулки, и когда Альда подошла ближе и рассмотрела драгоценность, что покоилась на белом шёлке, сердце её замерло от тёмной, непонятной тревоги.       Странное, невозможное совпадение!       В шкатулке лежала одна из серёг принцессы Матьясы. Альда не могла спутать!       Золотой полумесяц и семь звёзд из драгоценных камней, каждая своего цвета. Альда, когда навещала семью своего жениха, видела эти серьги так часто, что запомнила оттенок каждой звёздочки и то, в каком порядке они располагались. Всё было один-в-один: и цвет, и размер, и место.       Это были фамильные драгоценности королевской семьи, так что сложно было представить, чтобы мастер осмелился изготовить копию… Но те серьги были уничтожены огнём, обращены в бесформенные комки металла, Альда сама их видела! Золото утратило блеск, камни помутнели, и всё было серым от соли и пепла.       Даже если предположить, что какая-то магия могла их возродить в прежнем виде, новый господин Изумрудного дома никогда и никому не отдал бы серьги матери, драгоценность, которую она ценила более других и с которой никогда почти не расставалась.       Альда смотрела на серёжку и не находила никакого объяснения.       Почему это украшение здесь?       Может быть, как напоминание о том, что сын Ульпина Вилвира – старший из внуков последнего короля и считался бы наследником трона, если бы тот всё ещё стоял в Зале Поющих Труб? Но тогда стоило бы выставить здесь вещь, принадлежавшую последнему королю, а не женскую безделушку…       – Долго ждёшь? – послышался голос сзади.       Альда вздрогнула и развернулась, а потом склонилась так низко, как только позволял проклятый пояс.       – Первый господин, нижайше прошу высокого покровительства! – произнесла она, выпрямляясь. – Ожидать встречи с вами даже целый день было бы счастьем для меня!       Ульпин Вилвир улыбнулся, но глаза его точно высверливали в Альде дыры, так насторожен и внимателен был этот взгляд.       – Рад, что ты нашла, чем развлечь себя…       Альда на секунду смутилась, а потом поняла. И от неожиданности произнесла то, что не следовало бы:       – Вы проверяли меня!       – Да, проверял, – подтвердил Ульпин. – Будь ты шпионкой, то начала бы читать мои записи, злоумышляй ты против моего дома, то подошла бы к окнам и стала выискивать, как можно попасть в эти покои снаружи. Люди глупые и тщеславные любят усесться в самое пышное кресло и представлять себя на моём месте.       – То есть, вся эта комната… это не на самом деле? Просто ловушка?       – Почему же? Это моя комната, в которой я провожу большую часть дня, когда нахожусь в поместье. Я ничем не рискую, даже если пущу сюда недруга. Дальше той двери, – Ульпин указал на дверь, через которую Альда вошла, – ему не уйти.       – Первый господин доволен мной? – спросила Альда, холодея при мысли о том, что если бы не серёжка, то начала бы проверять, куда выходят окна, или же попробовала бы заглянуть в бумаги.       – Я в замешательстве. Так никто и никогда так себя не вёл. Ты сделала лишь несколько шагов, а потом несколько минут простояла, рассматривая драгоценность. И ты не помышляла её украсть. На твоём лице не было желания обладать.       – Я просто любовалась, – сказала Альда. – Такая искусная работа… И цвет камней. Я даже не знала, что такие бывают…       Вилвир усмехнулся. Взгляд его говорил: «Да и откуда бы тебе, дикарке из степи, такое знать?»       – Это ведь колдовская вещь? – спросила Альда.       Вилвир чуть скривился: он явно не привык, чтобы люди ниже его по происхождению задавали вопросы, но всё же ответил:       –Нет, просто память об одном человеке.       – Нижайше прошу прощения. Мой вопрос был груб и неуместен.       Вилвир раздражённо махнул рукой:       – Хватит болтовни. Подойди ближе.